Форум "В Керчи"

УКАЗ
ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР
О ПРИСВОЕНИИ ГОРОДУ КЕРЧИ ПОЧЕТНОГО ЗВАНИЯ «ГОРОД-ГЕРОЙ»

ЗА ВЫДАЮЩИЕСЯ ЗАСЛУГИ ПЕРЕД РОДИНОЙ, МАССОВЫЙ ГЕРОИЗМ, МУЖЕСТВО И СТОЙКОСТЬ, ПРОЯВЛЕННЫЕ ТРУДЯЩИМИСЯ КЕРЧИ И ВОИНАМИ СОВЕТСКОЙ АРМИИ, ВОЕННО-МОРСКОГО ФЛОТА И АВИАЦИИ В ГОДЫ ВЕЛИКОЙ ОТЕЧЕСТВЕННОЙ ВОЙНЫ, И В ОЗНАМЕНОВАНИЕ 30-ЛЕТИЯ РАЗГРОМА ФАШИСТСКИХ ВОЙСК ПРИ ОСВОБОЖДЕНИИ КРЫМА ПРИСВОИТЬ ГОРОДУ КЕРЧИ ПОЧЕТНОЕ ЗВАНИЕ «ГОРОД-ГЕРОЙ» С ВРУЧЕНИЕМ ОРДЕНА ЛЕНИНА И МЕДАЛИ «ЗОЛОТАЯ ЗВЕЗДА».

ПРЕДСЕДАТЕЛЬ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР
Н. ПОДГОРНЫЙ.

СЕКРЕТАРЬ ПРЕЗИДИУМА ВЕРХОВНОГО СОВЕТА СССР
М. ГЕОРГАДЗЕ.

МОСКВА, КРЕМЛЬ, 14 СЕНТЯБРЯ 1973 ГОДА.

Ты когда-нибудь был в Керчи?
Если не был — молчи! Молчи!
Я тебе расскажу про Керчь...

Сергей Островой.

«НАШ БРОНЕПОЕЗД СТОИТ НА ЗАПАСНОМ ПУТИ»

Начиналось так

Утро 22 июня 1941 года выдалось чудесное: теплое, солнечное. Мы, группа отдыхающих в санатории «Харакс» (ныне «Днепр»), отправлялись в Ялту: такие воскресные прогулки стали здесь традицией.
Мы ехали в Ялту, любовались ее окрестностями. Настроение было отличное, никто не подозревал, что в этот час на границе уже льется кровь наших солдат, что гибнут женщины и дети; репродукторы в санатории, как всегда, утром молчали, выключенные заботливыми нянями.
Въехав в Ялту, мы сразу почувствовали неладное. Поражала непривычная, какая-то настороженная тишина обычно по-южному, по-курортному шумного, оживленного города, а люди, которые встречались нам — встревоженные, подтянутые, — меньше всего походили на беззаботных отдыхающих.
Скоро и мы узнали — война.
Я поспешил в горком партии, а оттуда в свой санаторий. Меня уже ждала телефонограмма, которая приказывала немедленно возвращаться в Керчь с заездом в обком партии.
...Извилистое шоссе на Симферополь было забито автомашинами; прервав свой отдых, из Крыма уезжали тысячи людей. С первого же дня война вторглась в жизнь каждого.
Длинные коридоры обкома партии пустынны, зато в кабинете секретаря обкома В. С. Булатова людно. Много военных. Входят, выходят, что-то спрашивают, чего-то добиваются. Булатов сдержан, спокоен, на вопросы отвечает кратко и определенно.
...Когда почти все разошлись, Булатов обратился ко мне:

— Что ж, Наум Абрамович, долго задерживать вас не буду. Сейчас каждая минута на счету. Коротко о задачах. Главное — контролировать ход мобилизации, помочь военным комиссарам. Укрепите связь с военными моряками. Крым — граница, нужно приготовиться ко всяким неожиданностям. Сегодня бомбили Севастополь, вы знаете. Возможны налеты и на Керчь — в городе по ночам не должно быть ни огонька. Тут, конечно, первое слово местной противовоздушной обороне. Но ваша помощь им понадобится. Агитаторам и пропагандистам работы сейчас непочатый край. Главное - не допускать паники. Паника тоже наш враг. А организованность, дисциплина — первые союзники. Ответственность с сегодняшнего дня на каждого советского человека ложится немалая, а на нас, партийных работников, во много раз большая.

Да, это так. Все отлично понимали, что мы должны быть готовы к небывалым еще трудностям и круто повернуть внимание парторганизаций к задачам, поставленным перед нами войной.
Конечно, нашему поколению к трудностям было не привыкать, я это знал по себе. Разве легко сложился для меня, скажем, тот же 1933 год, когда я по решению ЦК ВКП(б) был отозван из Красной Армии, сменил привычную, уже «обжитую» должность комиссара артполка на новую, поначалу полную неясностей и неурядиц работу начальника политотдела Симферопольского зерносовхоза. Возникали сложные ситуации и в то время, когда я занимал посты секретаря Ялтинского и Феодосийского горкомов партии. Но все прошлые трудности лежали в плоскости мирного времени, а сейчас нам предстояло еще неизведанное — война.
...И снова дорога. Снова мелькают по сторонам до мелочей знакомые места. Теперь все мои мысли только о Керчи. За короткое время работы в этом городе я настолько сроднился с ним, что порой кажется: прожил здесь годы.

Керчь... Древний-город на древней земле. Каких только завоевателей не видел он! Летали над ним стрелы кочевников, приставали к его берегам греческие и турецкие суда. Завоеватели снова и снова устремлялись к керченским берегам, привлеченные богатствами полуострова. И каждое нашествие оставляло после себя потоки крови и развалины. Но город упрямо возрождался на склонах Митридата.
И вот теперь он в самое ближайшее время может снова оказаться втянутым в водоворот войны. И людям, вчера совершавшим трудовые подвиги, предстоят испытания куда более серьезные. Я хорошо знаю этих людей: металлургов, горняков, рыбаков, судоремонтников, коммунистов, комсомольцев и беспартийных; и в том, что они выдержат эти испытания, не может быть сомнений. Но сколько предстоит пережить! Разлука с семьями, гибель друзей, а возможно, и близких. Трудно осмыслить все это сразу, невозможно с этим смириться, но это факт, потому что по земле моей Родины уже идет война...

В Керченском горкоме я застал всех членов бюро. Их собрал Прокофий Иванович Красников.
Приглашены и секретари райкомов партии, военкомы города и районов, работники МПВО, хозяйственники. Слушаю Прокофия Ивановича, а сам вглядываюсь в него... Осунулся, стал еще более строгим, подтянутым. Активный участник гражданской войны, награжденный орденом Красного Знамени за доблесть и мужество, опытный партийный работник Прокофий Иванович Красников не растерялся ни на минуту.
Спрашиваю, на какой час назначено бюро. Время еще есть, пожалуй, успею повидаться с майором Соколовским, начальником сектора береговой обороны.

...По-военному четко Соколовский изложил свои соображения:

— Светомаскировка для нас сейчас главное, ну и работа штаба МПВО. Берем ее под строжайший контроль. Понадобится и ваша помощь, помощь городского комитета, как мне думается.

— Конечно, будем помогать, — ответил я. — Вот сейчас на бюро обсудим, что надо сделать в ближайшие дни и даже часы. Идемте, там уже собрались.

.. Шло первое, с начала войны заседание бюро горкома партии. Не похожая на прежние повестка дня, до предела краткие выступления и решения, напряженный ритм. Первое слово — военкомам. Они докладывают о ходе мобилизации. Впрочем, «докладывают» — не то слово. Райвоенкомы Маркасьян и Тарасов говорят взволнованно о том, что керчане, люди разных возрастов и профессий, рвутся на фронт. Семен Антонович Гучек, наш горвоенком, говорит:

— Тут у нас затруднения появились: в военкоматы и партийные органы поступает много заявлений от рабочих и специалистов, просят принять их добровольцами в армию и флот. Что делать — не знаем: среди них есть очень ценные для промышленности специалисты. Кроме того, требуют зачисления в Красную Армию комсомольцы, ученики средних школ — прибывают в военкомат группами и требуют.

Он тут же зачитал некоторые заявления, эти волнующие свидетельства беспредельной преданности и любви советских людей к своему народу и Коммунистической партии. Обермастер прокатного цеха И. М. Ткаченко пишет в своем заявлении, что два его сына защищают завоевания Октября и место его, отца, рядом с ними, другого пути он для себя не мыслит. У пятидесятилетнего плотника железорудного комбината Яшонкова сын — командир Красной Армии. Отец просит послать и его на фронт, причем, если можно, в ту часть, которой командует сын. Работницы прокатного цеха завода им. Войкова Ирина Громоховская и Тамара Абрамова просят направить их в действующую армию. Об этом же пишет группа девушек, работниц табачной фабрики. И еще заявления, и еще... Только в первые два дня войны их поступило более тысячи.
Не хочется обижать людей отказом, но оголять предприятия, которые должны выполнять заказы для фронта и пароходства, мы не имеем права.
Бюро горкома посоветовало военкому заявления добровольцев рассматривать каждое в отдельности. И не просто отказывать, а беседовать с людьми, убеждать их в том, что победа куется не только на передовой, на линии огня, но и в тылу.
Секретари райкомов партии Ю. И. Сытников, В. П. Капкан говорят о том, что на предприятиях и в организациях уже работают пропагандисты, беседуют с рабочими, собираются активно помогать военкомам.
Директор судоремонтного завода Сергей Гаврилович Удалов не жаловался, как обычно, на трудности, мешающие работать, он просто заявил:

— Ремонт судов Черноморского флота и Азово-Черноморского пароходства, которые стоят у причалов, будем вести днем и ночью. Закончим работу и выпустим суда в ближайшие дни. Сделаем все, что можно. — Подумал и твердо добавил: — И невозможное тоже сделаем...

Заседание бюро продолжалось всего 40 минут. Получив краткие указания, работники аппарата разошлись по предприятиям. Везде шли митинги; металлурги и рыбаки, судоремонтники и горняки заявляли о своей готовности отдать все силы разгрому врага.
Когда С. Г. Удалов возвратился на завод, митинг там заканчивался. Удалов попросил слова и сказал:

— Я только что из горкома партии. Меня спросили, долго ли будут на заводе простаивать суда в ожидании ремонта. Я заявил, что не будут простаивать совсем. Ни одного лишнего дня. Сделаем все возможное и невозможное. Вы понимаете, товарищи, какую я взял на себя ответственность? — Директор очень взволнован, голос его срывается. Справившись с собой, он продолжил: — Так что вы мне скажете, товарищи, сумеем ли мы сделать все возможное и даже невозможное, или слишком смело я выступил в горкоме партии от вашего имени?

Тишина в зале тотчас же взорвалась криками:

— Правильно ответил, Сергей Гаврилович!

— Все сделаем!

— Спасибо, что веришь в нас. Не подведем, как же иначе!

...Вечером выхожу из горкома. Живу я тут же, во дворе, но хочется пройтись по городу, взглянуть на Керчь, на керчан.
У горвоенкомата толпится народ: отсюда отправляются на фронт сформированные команды. Лица у людей взволнованные, суровые. Вот мать, припав к груди сына, что-то шепчет ему, то и дело вытирая уголком платка бегущие по щекам слезы. А эти лица мне знакомы. Трое сыновей и старик, все черноволосые, черноглазые, чрезвычайно похожие друг на друга. Семью потомственных керчан Трандофилиди я хорошо знаю. Значит, сегодня отец отдает фронту сразу троих своих сыновей. Трандофилиди бодры, оживленно разговаривают. А поодаль девушка прижалась к плечу высокого кудрявого парня и, никого не стесняясь, все гладит, гладит его по голове, по лицу, молча, не отрываясь, смотрит в глаза. Пожилой солдат сидит, обняв троих ребятишек, рядом стоит женщина с закаменевшим лицом... Кто знает, может, все эти люди видятся в последний раз.

Война...

Возле уличных репродукторов толпа жадно вслушивается в сообщения с фронта. Группа молодых парней обступила коренастого старика. Подхожу к ним. Речь идет о Керчи, о годах восемнадцатом, двадцатом. Героическое время, героические дела оживают в рассказе ветерана. Внимательно слушают его те, кому завтра предстоит идти в бой за родную землю...
Возвращаюсь. Уже очень поздно. Улицы совершенно темны. А ведь обычно в этот час они были залиты светом. Сейчас пустынно; хмуро смотрят черные глазницы окон. У подъездов, у ворот — патрули, бойцы группы самозащиты.
Первая военная ночь в Керчи, настороженная, суровая...

В газете «Красный Крым» опубликован приказ генерал-лейтенанта Батова. В Крыму введено угрожаемое положение.
Обком партии ставит перед партийными организациями городов новые серьезные задачи. Надо перестроить стиль работы предприятий, быть готовыми оказать помощь войскам, готовить город к защите от налетов вражеской авиации.
И вскоре дома в Керчи потеряли свою праздничную белизну, по стенам их протянулись серые полосы камуфляжа, большие стеклянные витрины магазинов заложены кирпичом, крест-накрест заклеены бумажными полосками оконные стекла в домах.
Вечерами город, как и в первую свою военную ночь, погружается в тьму. Идешь по Приморскому бульвару — ни огонька. И только над металлургическим заводом им. Войкова полыхает зарево. Маскировать его производственные огни казалось неосуществимым. Между тем командование Черноморского флота заявило, что они видны чуть ли не в Анапе.
Закрыть завод мы не могли: предприятиям, работавшим для фронта, нужен был металл. И тогда стали маскировать завод.
В прокатном цехе возвели высокую стену из шлакового кирпича, укрывшую производственные огни. Раскаленный доменный шлак вывозили теперь только в дневное время, ночью домны переводили на тихий ход.
На всех предприятиях, в организациях и домоуправлениях под руководством работников штаба МПВО Д. Е. Панишева и И. И. Наливайко создавались группы самозащиты. Штаб МПВО провел показательное учение по тушению зажигательных бомб, на которое собрались тысячи керчан.
Крупные предприятия имели объектовые универсальные команды МПВО, они собирались без промедления по первому сигналу.
Группы самозащиты несли вахту круглосуточно. Жительница Керчи, активная участница противовоздушной обороны О. Д. Чакирова вспоминала: «Почти каждую ночь приходилось дежурить. Жутковато вначале было: темно, пустынно... Но очень скоро освоилась. И темнота уже не пугала, да и одиночество не чувствовалось. Ведь у соседних домов — тоже дежурные. Порой сойдемся, поговорим и опять по местам.
Часто ночи выдавались беспокойные: одна воздушная тревога за другой. Тогда и вовсе не до страха было. Бежим в дом, будим жильцов, провожаем их в убежище. А случалось, что и первую помощь раненым оказывали. Надо же — сугубо мирными людьми были и так быстро приспособились. Такой уж у нас народ: любую беду в штыки примет и устоит».

Самоотверженно работала служба охраны порядка. Первые ночные налеты фашистских самолетов. Абсолютно темный город. Зловещий вой сирен. Хлопанье зениток. Матери выхватывают из кроваток сонных детей, несут их в бомбоубежище. Дети плачут, вырываются. Люди натыкаются в темноте друг на друга, теряются, мечутся.
И тогда появляются люди в милицейской форме — служба охраны порядка во главе с К. Е. Шершневым. Слышится спокойный, глуховатый голос Степана Ефимовича Нестерюка; сильные руки Романа Устиновича Довбуша берут ребенка у растерявшейся матери, поддерживают старика. Тут же Федор Панасенко, Григорий Вернигора, Федор Слободяник, Шершнев. Как благодарны были керчане этим бесстрашным людям.
В условиях военного времени строго деловой стиль работы стал законом для партийного и советского аппарата. Установлено круглосуточное дежурство, большинство наших партийных работников переведено на казарменное положение. В коридорах горкома выстроились пирамиды с винтовками.

Дать фронту как можно больше. Бронепоезд "Войковец"

Бюро горкома, райкомы партии, исполком городского Совета в первые недели войны заседали почти каждый день. Мы собирались, чтобы решить жизненно важные для города вопросы, обсуждали ход мобилизации и оборонных работ по городу и в районах, работу МПВО. Организовывали замену уходящим на фронт рабочим и инженерно-техническим работникам и т. д. И почти на каждом бюро принимали керчан в Коммунистическую партию. У советских людей стало традицией — в трудную для Родины, для партии минуту они заявляют о своем желании стать коммунистами. Множество таких заявлений поступало в те дни в первичные организации Керчи.
В партком железорудного комбината пришел электромонтер Постойко. Положил на стол повестку из военкомата и заявление о приеме в партию.

— Ухожу на фронт, товарищ секретарь, — сказал Постойко. — Буду бить фашистов до полной победы. Хочу быть коммунистом.

Коротко и веско.
Молодая девушка, комсомолка Лапихина, инженер вагоноремонтного пункта, писала в своем заявлении: «Убедительно прошу принять меня кандидатом в члены ВКП(б). Вся моя жизнь принадлежит партии большевиков...» Лапихина почти без отдыха работала в вагоноремонтном пункте, в штабе МПВО, вступила в народное ополчение.
Заявления подали лучшие работники вагоноремонтного пункта: электросварщик Ханкин, автоматчик Балышев, технорук Потапов. То же было и на заводе им. Войкова, на других предприятиях города. За один месяц войны мы приняли в партию больше, чем за пять месяцев мирного времени.
Все предприятия Керчи, выполняя заказы армии, трудились по-фронтовому. Особый смысл вкладывался в эти слова: по-фронтовому — значит, в предельно четком, слаженном, продуктивном ритме.
Смена мастера-прокатчика Дмитрия Столяренко 22 июня выполнила задание на сто девятнадцать процентов. Мастер-сталевар Баранов дал сто двадцать процентов плана.
Уже в июне завод им. Войкова отгрузил тысячи тонн металла сверх плана. За первую неделю войны механический цех выпустил столько конструкций, сколько раньше выпускал за месяц. Раньше бригады сталеваров продували на производстве спокойной стали четырнадцать-пятнадцать плавок, теперь по двадцать пять. И во всех двадцати пяти ни килограмма брака.
Не отставали от войковцев и другие керчане. Грузчики торгового порта разгружали огромный теплоход за несколько часов. Рыбаки колхоза им. Ворошилова и им. Кирова за десять дней выполнили трехмесячный план улова рыбы. И это не считалось героизмом, это стало нормой. У заводских проходных рядом со сводками Совинформбюро теперь вывешивались сводки выполнения дневных заданий. И сколько энтузиазма, подвижничества крылось за скупыми цифрами!
В первые же недели войны стало не хватать рабочих рук. Поначалу помогала выдумка, смекалка. Широко распространилось многостаночничество и совмещение профессий. И все равно на производстве недоставало людей. Тогда горком партии через газету и радио обратился к женщинам Керчи с призывом заменить на заводах родных и близких, ушедших на фронт. Керчанки откликнулись тотчас же. На одном из собраний домохозяйка Вера Афанасьевна Щербакова сказала:

— Мы сумели вырастить и воспитать детей, которые сейчас сражаются на фронте за Родину. Мы сумеем заменить их на производстве. Вчера я получила письмо от дочери. Пишет, что находится на передовой — медсестра она. Что же, женщины, дети наши воюют, кровь наша с врагом сражается, а мы тут будем сидеть сложа руки? Я дочери написала: воюй, дочка, с проклятыми фашистами, а я пойду на завод, буду помогать тебе.

Директора предприятий, инженеры, мастера, заходившие в горком, часто рассказывали о той удивительной сноровке, с которой керчанки осваивали новые профессии. Как-то довелось мне услышать рассказ директора рыбозавода в Еникале (ныне Сипягино) Николая Леонидовича Лирина.

— Вы понимаете, — говорил Лирин, — я даже растерялся сначала: приходят ко мне четыре женщины — Яковенко, Барабаш, Давиденко и Никифорова, — дескать, хотим вместо мужей-фронтовиков сесть за руль, автомашины водить. Ну, и права показывают. Я им говорю: так и так, товарищи, работа у нас очень тяжелая, случается и сутками из кабины не вылезать, и грузчикам помогать... А они твердо так: «Не подведем, товарищ директор, только возьмите». И смотрят, словно одарить я их должен. Понимаете, женщины ведь, хрупкие, а такую тяжесть за подарок принимают! Взял их.
Видели бы, как они работают... Или вот Сулич наша, мотористка... У нас, конечно, женщины и раньше моторными катерами управляли, но только в местном водоеме. А Сулич: «Разрешите в Мариуполь сходить. Вижу, мужиков-то мотористов не хватает».

— Разрешил? — спросил его.

— А попробуйте отказать... И что вы думаете: блестяще провела катер туда и обратно.

Да, немалая тяжесть легла в те дни на плечи керчанок. Но они не сетовали на усталость, на трудности. Они думали лишь об одном: сделать даже больше, чем тот, кто сейчас защищает тебя и кого ты не можешь не заменить.
В рыболовецких бригадах женщины трудились наравне с мужчинами, не уступая им ни в усердии, ни в умении.
В те дни исчезло понятие «мужская профессия». Вчерашняя домохозяйка Якоренко научилась управлять паровозом, Брильковская и Шевчук стали кочегарами паровозных котлов. За час до начала смены появлялась на площадке сталеплавильного цеха завода им. Войкова Мария Федоровна Евкина. Хозяйкой проходила она мимо огнедышащих аппаратов, где чугун превращается в сталь, проверяла, все ли на месте. Идет плавка. Мария Федоровна следит за сливом шлака, забивает горловину. Проходит мимо мастер и — только заглядывается на работу Евкиной. Задерживаться ему здесь ни к чему, он знает: и известь, и раскалители брошены в конвертер вовремя. А в доменном цехе подручными газовщика работали Линская и Куксина; в прокатном цехе крановщика Максорина заменила его жена; стала автогенщиком Рогулина, машинистом электрокрана — Аджибеева.
Многие из женщин, пришедших на предприятия Керчи, работали здесь ранее, и все же их надо было обучать выбранным профессиям — кое-что подзабыто, да и нового за последние годы немало внедрено в производство. Была организована серия курсов по различным профессиям: паровозных машинистов, шоферов, осмотрщиков вагонов, машинистов кранов и другие. Действовали курсы на заводе им. Войкова, коксохимическом заводе, на рыбопромышленных и других предприятиях.
Величайшая самоотверженность керчанок, неиссякаемая их теплота и душевность проявились со всей полнотой и щедростью, когда в июле в подготовленные нами госпитали стали поступать раненые.
Весть о первом санитарном эшелоне распространилась в городе задолго до его прибытия. Сотни керчан, главным образом женщины, заполнили привокзальную площадь. Надо было видеть, с какой теплотой встречали раненых, какой заботой сразу же старались окружить. Помогали санитарам выгружать носилки, клали на них подарки, говорили раненым добрые, ободряющие слова.
А потом началось паломничество в госпитали. Керчанки приносили сюда вкусную домашнюю еду, ухаживали за тяжелоранеными, не гнушались самой тяжелой, грязной работы. Готовы были дневать и ночевать в госпиталях, лишь бы чем-то помочь нашим воинам, сделать все, чтобы чувствовали они себя как дома.
Керчане продолжают уходить на фронт. К массе важнейших дел прибавилось еще одно, не менее важное — помощь семьям фронтовиков. Администрация, партийные и комсомольские организации, коллективы предприятий действенно помогают вновь созданным отделам гособеспечения местных Советов, которые занимались бытом семей фронтовиков.
Если перелистать подшивку газеты «Керченский рабочий» тех дней, можно увидеть, как заботился о семьях фронтовиков коллектив завода им. Войкова. На первый взгляд, речь идет о мелочах: завоз топлива, ремонт квартиры, устройство ребенка в ясли или детский сад. Но за этими «мелочами» стояло дело огромной важности— дух армии: если солдат знает, что его близкие не остались одинокими, что о них заботятся, помогают им, он и воюет лучше.
Все мы помним, какими нелегкими, какими подчас горестными были первые недели, первые месяцы войны. Бронированная вражеская лавина катилась все дальше на восток, к самому сердцу нашей Родины. Партия выдвинула лозунг: «Все для фронта, все для победы», он стал нормой жизни для советского человека.
Промышленные предприятия должны были внести свой вклад в производство боеприпасов и вооружения. Это было делом чести каждой партийной организации, делом чести каждого работника на любом участке. На собраниях обсуждались имеющиеся возможности, рационализаторы вносили множество предложений.
По заданию обкома на заводе им. Войкова решено было построить бронепоезд, укомплектовать его команду и послать на фронт. К постройке бронепоезда приступили тотчас же, и тотчас же возникло множество проблем. Например, чем обшивать поезд — ведь брони на заводе не было. На выручку пришла рабочая смекалка: решили строить двойные стенки из толстого листового железа, а в середину заливать бетон.
Мне, как и другим работникам горкома, часто приходилось в те дни бывать на заводе. И когда бы мы ни зашли в котельно-сборочный цех, который возглавлял Тихон Иванович Тихонов, — ранним утром или в полночь, всегда заставали там у каркаса бронепоезда инженера Р. М. Батлера, мастеров Тимофея Харлампиевича Забелина, Алексея Федоровича Каштанова, Юрия Леонтьевича и Николая Леонтьевича Чучко, П. Дымаря, Дарью Тимофеевну Корьеву, Пантелея Яковлевича Паршикова. Эти люди вообще не уходили с завода. Поспят час-другой не раздеваясь, здесь же, у строящихся платформ бронепоезда, — и снова за работу. А когда сборка была закончена, машинист Аким Алексеевич Полежай, семь лет проработавший машинистом на паровозе 4209, этим же паровозом повел бронепоезд в депо. Здесь Н. Кайсин, Т. Поздняков, Ф. Кононко и другие рабочие надели на паровоз защитную рубаху, военные специалисты установили на нем пушки и пулеметы. Все было готово, люди ждали команды, чтобы, распахнув ворота завода, проводить бронепоезд в славный и грозный путь — на фронт. Это произошло утром 21 августа 1941 года.
В Симферополе команду бронепоезда доукомплектовали. В паровозную бригаду пришли А. Сакута, С. Кореев, Б. Василенко. Командиром бронепоезда был назначен майор Попахов.
25 августа бронепоезд отправился через Джанкой, Чирик, Воинку на фронт к Перекопу. В районе бромзавода получил боевое крещение, а затем по приказу командования отбыл на станцию Сарабуз.
25 октября 1941 года, уже в Сарабузе, в командование бронепоездом «Войковец» вступил майор Семен Петрович Баранов, боевой офицер, до этого командовавший 5-м танковым полком 172-й дивизии, который принимал участие в боях с врагом на Перекопе. Генерал армии П. И. Батов впоследствии писал: «Наименование этой воинской части (5-го танкового полка. — Н. С.) и фамилию ее командира С. П. Баранова надо было золотыми буквами вписать в историю обороны Крыма». Керчане вправе были гордиться тем, что построенный ими бронепоезд попал в такие надежные руки. Здесь же экипаж бронепоезда получил новое боевое задание: охранять железнодорожную линию на участке Симферополь— Альма. В те дни части и соединения 51-й и Приморской армий, ведя тяжелые бои, отходили частично на Севастополь, частично на Керченский полуостров. Фашисты рвались в Севастополь, стремясь прежде всего перерезать железную дорогу и шоссе, соединяющие город-крепость с Симферополем.
30 октября «Войковец» направился к станции Альма, а утром 31 октября вступил в бой с батальоном противника и вышел победителем, уничтожив две роты фашистских солдат.
Когда к Альме подошли части 25-й чапаевской дивизии, бронепоезд двинулся к Севастополю. У станции Шакул — снова двухчасовой бой, в котором было уничтожено восемь вражеских орудий, двенадцать минометов и около батальона солдат. На бронепоезд обрушились фашистские самолеты, но ни одна бомба в цель не попала. Поврежденный путь тут же, под шквальным огнем противника, ремонтировали бойцы бронепоезда. Тяжелораненый майор Баранов не покинул бронеплощадку, руководил боем до тех пор, пока не потерял сознание. Уже в Севастополе, в госпитале, хирурги вынули из его тела около двадцати осколков мин...
А бронепоезд воевал до последнего патрона, до последнего снаряда. Когда был разбит паровоз и кончились боеприпасы, экипаж вывел из строя все, что нельзя было взять с собой, и ушел в Севастополь. Машинист Полежай позднее принял участие в десанте, который высаживался в районе Судака под командованием старшего лейтенанта Н. К. Котельникова, затем оказался в партизанском отряде.
Вскоре после войковцев и камышбурунцы отправили на фронт бронепоезд «Горняк».
Недавно встретились мы с Иваном Васильевичем Хохловым и Сергеем Михайловичем Орловым. Первый в годы войны был главным механиком железорудного комбината, второй — машинистом бронепоезда «Горняк». Вспомнили мы о военных керченских буднях, о бронепоезде, о том, в каких невероятно трудных условиях он строился.
Никогда прежде рабочим не приходилось изготавливать бронированную одежду и боевые башни — не было станков, на которых можно было нарезать шестерни для поворотного механизма этих башен. Старые кадровые рабочие вспомнили, что перед самой войной был прислан на комбинат немецкий зуборезный станок «Пфаутер». Установить тогда его не удалось — «не влезал» он в слесарный цех. Теперь, когда на станок возлагалось столько надежд, его все же водворили в цех, хотя для этого пришлось снять потолок.
Работали без элементарных технических документов, без чертежей и все же преодолели трудности: бронепоезд был построен. Токарно-фрезерные, котельные, автогенные, бензинорезные работы вели Г. С. Щукин, В. С. Божченко, Н. В. Овчаренко, М. Коротенко. На тендере бронированного паровоза серии ОВ № 5370 установили крупнокалиберный пулемет ДШК, а на открытых площадках — четыре малокалиберные пушки.
Боевого расчета на бронепоезде еще не было. В качестве прислуги на паровоз были назначены машинисты Н. И. Никитенко, С. М. Орлов, а кочегаром — машинист И. А. Бакланов.
И вот по распоряжению Керченского горвоенкомата на рассвете 25 сентября 1941 года бронепоезд «Горняк» отправился в Севастополь. Сопровождал его к месту назначения машинист-инструктор Ф. В. Резник.
В Севастополе, к великому огорчению керчан, приемная комиссия — из-за слабого вооружения и нестандартных габаритов бронеплощадки — сочла необходимым перестроить поезд. Бронепоезд отправили на Севморзавод. Члены экипажа добровольцами ушли на фронт, отважно сражались на подступах к Севастополю. А бронепоезд после реконструкции и довооружения участвовал в обороне черноморской твердыни.
Все другие предприятия города — табачная фабрика, консервный завод, различные артели, производившие только самую мирную продукцию, в первый же месяц войны перестроились и стали работать для фронта: изготовляли корпуса для ручных гранат. Однако снаряжать гранаты было нечем — отсутствовали взрыватели. -
В первые недели войны секретарь обкома партии Л. Е. Спектор организовал их доставку из Харькова. Когда же Харьков оказался отрезанным, пришлось искать выход на месте. И опять выручила изобретательность камышбурунцев, механические мастерские и литейные железорудного комбината стали тогда экспериментальной лабораторией для всего города. Здесь отливались «лимонки», здесь обрабатывались и даже снаряжались гранаты. Немало пришлось потрудиться специалистам-модельщикам над освоением этой новой продукции. Стержневые ящики, формовочные станки переделывали по нескольку раз. Модельщики А. Мухин, К. Кулявин, литейщики М. Кореунов, А. Астахов, стержневщица В. Шокарева, другие рабочие и специалисты не жалели ни труда ни времени.
Тот, кто заглянул бы в те дни на судоремонтный завод, вероятно немало был бы удивлен: рабочие наряду с ремонтом судов изготовляли зажигательные авиабомбы! И даже придирчивые военпреды в конце концов признали, что завод выпускает продукцию отличного качества.
Областной комитет партии пришел к выводу, что город с такой промышленной базой может и должен давать фронту не только гранаты, не только мины, но и что-нибудь более существенное. Когда этот вопрос обсуждался на заседании бюро горкома партии, директор железорудного комбината Александр Трофимович Петрухин сказал:

— Не хотел раньше времени говорить, вижу — нужно. Мы уже пробуем делать минометы — нашлись в коллективе люди, которые взялись за это. Но дело пока туго идет. Нет у нас образца этого оружия, нет чертежей, подходящего материала, навыков в работе.

Да, всего этого у камышбурунцев не было. Но было огромное желание помочь армии, и это оказалось решающим.
На первых порах для изготовления основной части миномета — ствола — брали толстый круглый кусок металла и на токарном станке высверливали его. Сейчас это может вызвать улыбку, но тогда, в тех условиях, эта нехитрая технология здорово выручила камышбурунцев. Вскоре на комбинат завезли трубы, и работа облегчилась.
А вот освоить производство такой важной детали, как опорная пята, комбинатовцы не могли, потому что не было прессов.
Пресс нашелся на заводе им. Войкова. И тогда горком партии организовал разделение труда — «кооперирование» в производстве минометов. Металлургический завод начал штамповку пяток, а комбинат изготовлял стволы и все остальное. И вскоре первые минометы были приняты придирчивыми военпредами и отправлены на фронт.
Немало потрудились над минометами главный механик комбината И. В. Хохлов, начальник механических мастерских И. Б. Криворотов, токари, слесари, инструментальщики и сборщики Н. В. Овчаренко, П. Б. Симонэ, А. И. Ткачев, П. И. Мищенко, А. П. Стасюк, В. С. Божченко, Н. И. Климов и многие другие.
Инициативу завода им. Войкова и железорудного комбината по освоению выпуска военной продукции подхватили и коллективы других предприятий.
Многочисленный отряд рыбаков трудился под лозунгом: «Дать фронту как можно больше рыбной продукции». Никогда еще не знали труженики моря столь высоких уловов, как в те дни. А на одном из рыбозаводов предложили производить очень удобный для питания в полевых условиях продукт — рыбные лепешки, изготовленные из перемолотой высушенной рыбы. Из них варили вкусную и питательную уху.
Интересы фронта требовали реорганизации рыбного хозяйства. Приказом Наркома рыбной промышленности СССР А. А. Ишкова в Керчи была создана военизированная флотилия. Начальником Крымской военизированной флотилии стал потомственный керченский рыбак, управляющий Крымгосрыбтрестом Семен Харлампиевич Осипенко, начальником штаба — председатель Крымрыбакколхозсоюза Александр Васильевич Буряченко.
Создание военизированной флотилии помогло оперативней выполнять задания военного командования, особенно доставку боеприпасов и продовольствия с кубанского берега, ведение дозорной службы; успешнее стали выполняться и планы улова рыбы.
Важную роль в действиях военизированной флотилии сыграли многие работники рыбной промышленности, среди них Г. П. Бессарабов, Н. Л. Лирин, К. А. Светличный, И. И. Антилогов.
Не сидели сложа руки домохозяйки и дети. Когда они узнали, что наши воины поджигают вражеские танки бутылками с горючей жидкостью, то все, кто не был занят на производстве, обошли каждый дом, собирая бутылки. Тысячи их, заправленные горючими жидкостями — бензином и бензолом с коксохимического завода им. Кирова, стояли наготове во дворах всех трех районов города.
А в конце июля 1941 года завод им. Войкова получил от наркомата задание срочно приспособить одну доменную печь для производства противотанковой жидкости марки «КС». Задача оказалась очень сложной. Телеграммы с запросами шли из наркомата черной металлургии, каждый день напоминал о срочности задания обком партии. Сутками не уходили с объекта работники завода, представитель обкома Г. Т. Каранадзе и работники горкома партии, а дело не ладилось. Домну перестроили в рекордные сроки, но получить жидкость никак не удавалось. Химики проводили эксперимент за экспериментом, результат был неизменно отрицательным.
В пору бы и руки опустить, но войковцы упорно продолжали экспериментировать, дневали и ночевали на заводе, и упорство их победило. Жидкость «КС» была получена! Испытывали ее тут же, на заводском дворе. Металлические плиты, облитые жидкостью, запылали ярким пламенем, жар мгновенно высушил стоявшее неподалеку деревце, вспыхнул ящик, лежавший в нескольких метрах от плит, горячо дохнуло в лица людей, стоявших поодаль.
Но тотчас же возникли новые трудности: жидкость фосфористая и на воздухе мгновенно воспламеняется. Как же разливать ее в бутылки?
На помощь войковцам пришли судоремонтники. Котельщики из бригад П. Чижа и Ф. Власова принимали участие в изготовлении специальных баков для хранения и розлива противотанковой жидкости. Из герметических баков и переливали воспламеняющуюся жидкость в бутылки.
Немало поработал для успеха этого сложного дела главный инженер завода Н. И. Гречухин.
От экспериментов и поисков предприятия перешли к массовому выпуску военной продукции. Так, один только завод им. Войкова дал около ста тысяч гранат, сто тонн противотанковой зажигательной смеси в бутылках, двести пятьдесят огнеметов, двадцать два миномета, много мин разного типа, противотанковых ежей, якорей для морских заграждений против подводных лодок (каждый из них был сделан из трех трехтонных металлических болванок), металлические колпаки с амбразурами для дотов, походные хлебопекарни, котлы для варки пищи и другие виды снаряжения, вооружения и боеприпасов.
Три тысячи снарядных ящиков было изготовлено в деревообделочном цехе судоремонтного завода. Не сразу и очень нелегко далась работникам завода штамповка петель и запоров для этих ящиков, однако столяр Н. Е. Хворостинов, мастера котельного цеха М. Т. Тарасенко, В. М. Яникин и другие справились с задачей.
Как-то, осматривая завод им. Войкова, секретарь горкома партии по промышленности Константин Александрович Леонтьев и представитель 51-й армии генерал-майор Семен Васильевич Борзилов обратили внимание на штабеля бракованных рельсов.

— Вот где материал для противотанковых ежей,— сказал генерал. — А они нужны сейчас на Перекопе.

И в течение нескольких дней на заводе было налажено производство противотанковых ежей.
Велик вклад в выпуск военной продукции работников партаппарата Леонтьева, Цепкова, Ситникова, Капкана и, особенно, Спектора.
.. По окрестным нашим дорогам сплошной вереницей шли военное автомашины с важными, срочными грузами. А дороги, те, которые и до войны оставляли желать много лучшего, были разбиты, нуждались в неотложном ремонте. И особенно магистраль Еникале — Керчь.
Райком партии, райсовет Ленинского района решили отремонтировать ее методом народной стройки. Возглавили эту работу партийные организации металлургического завода им. Войкова, коксохимического завода им. Кирова и Еникальского рыбозавода.
Восстанавливали дороги в основном рабочие и служащие Ленинского района. После напряженного дня на производстве люди продолжали трудиться на ремонте дороги, работали дотемна, а утром снова шли на предприятия. Дорога была сдана в установленный срок.
А тут подоспела новая забота.
На станцию Керчь-II все чаще стали прибывать с Перекопа железнодорожные платформы, груженные вышедшей из строя военной техникой — танками, автомашинами, пушками. Их надо было вернуть в строй.
Ремонтную базу решено было организовать на территории завода им. Войкова. Из армии прибыли специалисты, прислали людей предприятия города. Завод снабдил базу станочным оборудованием. И через несколько дней уже стали отправляться на фронт платформы с грозной военной техникой.
По заданию командующего Черноморским флотом вице-адмирала Ф. С. Октябрьского в Керчь прибыли член Военного совета флота дивизионный комиссар Н. М. Кулаков и командующий Азовской военной флотилией капитан 1 ранга Александров. В системе Крымгосрыбтреста и в рыболовецких колхозах надо было отобрать суда для усиления Азовской военной флотилии, в самые короткие сроки отремонтировать и реконструировать их, вооружить и передать военному командованию. Суда эти были не новые, и приспособить их для военных нужд оказалось делом нелегким. Сроки были поставлены жесткие, у причалов, ожидая очереди на ремонт, толпились суда с укомплектованными экипажами.
Мы понимали, что выполняем важное правительственное задание. Коллективы предприятий и Керченская парторганизация держали серьезный экзамен. На судоремонтных заводах днем и ночью находились секретари Кировского и Орджоникидзевского райкомов партии, заведующий оргинструкторским отделом горкома Б. А. Аметов, инструктор отдела П. Д. Сабадаш. Обком партии непрерывно контролировал ход этих работ.
Была перестроена агитационная работа, созданы агитгруппы в производственных бригадах, работавших на ремонте судов. Агитаторы и пропагандисты подбирались сюда умелые, опытные. Например, Михаил Тихонович Тарасенко, старший мастер котельного цеха, почти ежедневно бывал на судах, беседовал с рабочими. Каждому слову его верили, да и как не поверить человеку, который вызывал безмерное уважение и желание «делать с него жизнь» (об этом как-то горячо сказал Михаилу Тихоновичу паренек-рабочий).
На виду у коллектива прошла и жизнь старшего мастера Петра Андреевича Ковалева. Ему тоже привыкли верить, и как же нужно было сейчас рабочим его теплое слово, одобрение, поддержка. Вот эта теплота, бодрость, твердая уверенность в том, что «все выдержим, погоним фрицюгу, да еще как погоним...» и составляла сущность агитационной работы Петра Андреевича.
А инженер Евстафий Константинович Присяжный... Впрочем, список пламенных, умелых агитаторов велик. Ими были и начальник производственного отдела Керченского судоремонтного завода Николай Николаевич Николаев (впоследствии он стал главным инженером завода), и начальник цеха Александр Борисович Бершадский, и начальник отдела Евгений Михайлович Стычинский, и еще многие.
Удивительная слаженность заводского коллектива вызывала восхищение. Становилось понятно, почему директор завода Сергей Гаврилович Удалов на первом «военном» заседании бюро горкома так уверенно заявил: сделаем все, что можно, и невозможное тоже... Он знал людей, с которыми работал.
Как-то, будучи на заводе, мы заинтересовались, почему по сигналу тревоги никто не идет в убежище. Один пожилой рабочий ответил:

— А вы посчитайте, сколько времени уйдет на эти пробежки и сколько заданий останется невыполненными. Слишком дорогое удовольствие.

Вот так и работали керчане, не отходя от станков даже во время воздушной тревоги.
Помогали рабочим и команды судов, стоявших на ремонте. Делали все, что могли, вплоть до погрузочных работ.
И вот наступил час, когда вооруженные корабли вышли в море. В самое ближайшее время им предстояло встретиться с противником. Это была очередная победа не только Керченской, но и всей Крымской парторганизации. Командование высоко оценило работу судоремонтников, многие из них получили благодарности.
Патриоты нашего города подхватили инициативу создания народного фонда обороны Родины. С первых дней войны шли митинги, звучали идущие от самого сердца слова. Слесарь Щербина сказал:

— Я вношу двухдневный заработок в фонд обороны Родины. Такие взносы буду делать ежемесячно.

Керчане не жалели и своих личных сбережений, ценных вещей, внося их в фонд обороны. Комсомольская организация города отчислила пятьдесят тысяч рублей, заработанных на Всесоюзном комсомольско-молодежном воскреснике 17 августа 1941 года; в нем участвовало одиннадцать тысяч молодых керчан.
Успешно шел и сбор теплых вещей для фронтовиков. К 19 сентября 1941 года только Ленинский район сдал 945 штук ватных брюк, полушубков, шлемов и т. д.
«Все для фронта!» — под этим девизом керчане жили и трудились с первых дней войны, выполняя и перевыполняя взятые на себя повышенные обязательства.

Если фронт приблизится вплотную

Недобрые вести приносили сводки Совинформбюро. Все новые города и села оказывались под пятой фашистов
Учитывая сложившуюся на фронте обстановку, бюро обкома партии образовало 20 августа 1941 года правительственную комиссию для проведения мероприятий по обороне Перекопского и Чонгарского направлений. Комиссия должна была всемерно содействовать военному командованию в обороне этих участков, в мобилизации рабочей силы, материалов, инструментов и оборудования, в организации оборонительных работ, а также эвакуации населения, предприятий и хозяйств северной части Крыма.
В это время уже возводились оборонительные линии на Перекопе, началась подготовка к таким же работам в окрестностях Керчи. В самом городе для защиты населения от бомбежек отрыты были щели. Назначены коменданты, в обязанность которых входило следить за состоянием убежищ, за порядком в них во время воздушных тревог. Бомбардировке город пока не подвергался.
Бригада в пятьдесят человек под руководством начальника прокатного цеха завода им. Войкова С. В. Макаева была отправлена в распоряжение командования девятого стрелкового корпуса. Главным инженером бригады был Р. М. Батлер, парторгом — инженер-конструктор М. И. Бабак. В бригаду вошли инженеры В. М. Манераки и К. Н. Мелентьев, геодезист А. Звезденко, механик Д. С. Волков, прораб Ф. А. Грачев и, кроме того, квалифицированные бетонщики, арматурщики, плотники, монтажники, автогенщики. На Перекоп ушли 7 вагонов, груженных арматурой, цементом, строительными механизмами, продовольствием.
Генерал-лейтенант Батов встретил руководителя бригады приветливо, внимательно просмотрел его документы и, вызвав начальника инженерной службы корпуса, попросил подробно доложить, что и где предполагает строить бригада.
Макаев дал подробные пояснения, показал нанесенные на карту эскизы будущих укреплений: две линии противотанковых заграждений из металлических балок, на Перекопском валу противотанковый ров вдоль всего перешейка, от Черного моря до Сиваша, железобетонные доты для размещения противотанковой артиллерии.

— По Перекопскому валу проходят наши позиции,— заметил начальник инженерной службы, — следует, видимо, спуститься ниже, — и он провел на карте линию западнее Перекопского вала, на расстоянии приблизительно километра. — Кстати, сколько вам нужно цемента на каждый из дотов?

— Триста тонн.

— Значит, на восемь дотов около двух с половиной тысяч тонн, — прикинул полковник. — Не только у нас в корпусе, но и по всему Крыму такого количества цемента не наберется. Дальше. Сколько же весит одна балка?

— Пятьсот килограммов.

— И вы собираетесь устанавливать их вручную? Это нереально, автокранов же в саперном батальоне нет. Следовательно, реально в наших условиях только строительство дотов. К тому же на осуществление вашего плана в полном объеме потребуется год, а противник уже форсировал Днепр у Каховки.

— И все-таки мы будем строить, — упрямо сказал Макаев. — Понимаем, что трудно, да это, впрочем, легко сказано, не просто трудно, а почти невозможно. Но строить мы будем и построим...

П. И. Батов поддержал руководителя бригады.
На следующее же утро керчане приступили к строительству второй линии оборонительных укреплений западнее Перекопского вала. Командование корпуса по личному распоряжению П. И. Батова привлекло к инженерным работам местное население. Помогали керчанам и солдаты.
Шло строительство в неимоверно тяжелых условиях. Трудности наваливались одна на другую, и каждая требовала немедленного решения. Для установки металлических балок в полтонны весом с бромзавода привезли лебедки, блоки, бензорезные аппараты. Конструкторская группа на ходу разработала эскизы кранов-укосин. За одну ночь установили их на двух автомашинах с ручными лебедками. А утром закипела работа. В две недели была закончена десятикилометровая линия, в которую уложили более четырех тысяч тонн балок. Смонтировали также много металлических и железобетонных дотов.
А тут начались массированные налеты немецкой авиации. Гудела от взрывов, взлетала фонтанами к небу перекопская земля. Казалось, в этом аду не только работать, существовать невозможно. Но люди продолжали упорно трудиться. Работали ночами, в перерывах между бомбежками.
Командование высоко оценило работу войковцев: Макаева, Батлера, Бабака, Грачева и Волкова наградили медалями.
Наступил сентябрь. Бомбежки становились все ожесточеннее. Все большего и большего количества людей недосчитывались строители. Были ранены Волков, Кузнецов, Кобец, Сколярино и другие. Решено было отпустить по домам гражданское население, в том числе и бригаду войковцев. Темной осенней ночью металлурги покинули Перекоп.
Начались оборонительные работы вблизи Керчи. Около станции Багерово, в Камыш-Буруне (ныне Аршинцево), Старом Карантине и Аджимушкае рыли окопы, траншеи, строили противотанковые сооружения. Мужчины и женщины, коммунисты и беспартийные, рядовые и руководители трудились самоотверженно, сознавая всю меру ответственности за судьбу города.
Почти не отдыхали. На счету была каждая минута. Усталость отступала при мысли: а вдруг опоздаем и враг воспользуется этими минутами? Каким судом тогда судить себя?
Часто в те дни вместе с председателем горисполкома Алексеем Степановичем Осипчуком мы бывали в степи. Хотелось поговорить с людьми, узнать, как идут дела, какая нужна помощь.
И всегда нас вновь и вновь поражала та сосредоточенная деловитость, с которой работали люди. Не слышно было ни разговоров, ни смеха, только стук кирок и лопат да сухой шорох земли. Как-то неудобно даже было заговаривать.
Мы старались найти Екатерину Ивановну Одинец, инструктора горкома, которая была душой строительства, знала все его нужды, запросы, положение дел в самых мельчайших деталях.
Высокая, тоненькая, светловолосая Катя всегда улыбалась. Но какой она умела быть твердой, принципиальной! Какой настойчивой и неутомимой!
Отирая перепачканный землей лоб, Катя улыбалась, хотя глаза у нее были очень усталыми.

— Ну, Катя, — сказал Алексей Степанович, — выкладывай претензии.

— Претензия одна: пусть прекратят бесконечные инспекции.

— Но ведь это специалисты, Катя, им положено.

— Что положено? Ты дослушай. Сегодня одни указания дают, а завтра — переделывай заново. Ведь у людей настроение падает. Надо же понимать.

— Хорошо, Катюша, а как вообще наши саперы?— Речь шла об инженерно-саперной роте Керченской военно-морской базы.

— Вообще? Вообще отлично. Люди у нас золотые. Десять жизней им отдай, и все будет мало. И саперы молодцы — все как на подбор. Обеспечивают инженерное руководство всеми работами, да еще и сами строят. Копают траншеи, окопы, ходы сообщения, теперь вот собираются готовить минные поля. Командир роты днюет и ночует здесь, с чем ни обратишься, никогда не откажет. — Екатерина Ивановна снова улыбается, и даже усталость исчезла из ее глаз.

Вскоре после того, как строительство оборонительных сооружений было закончено, в горком партии зашел заместитель командира авиационного соединения, в прошлом известный полярный летчик Герой Советского Союза М. Т. Слепнев. Он рассказал о делах на фронте и попросил содействия.

— Мимо вас по центральной магистрали пойдут тылы и техника авиасоединения. Очень прошу дать указание, чтобы на Приморском бульваре выкопали щели — на случай налета. Они, кстати, и вам пригодятся со временем.
Копать начали тотчас. И сразу несколько керчан явилось в горком.

— Что у нас делается? — возмущенно говорили они. — Почему калечат бульвар? Если война, так, значит, можно безобразничать?

Я попытался успокоить их.

— Действительно, — говорю, — война. Поймите: что стоит бульвар по сравнению с теми потерями, которые мы несем? Придет мир, и все будет, как раньше. Даже лучше.

Мои доводы подействовали мало: люди немного «остыли», но ушли, видимо, не совсем успокоенные. Однако керчан можно было понять — ведь сквер создавался их руками.
Партийным работникам, агитаторам приходилось сталкиваться с недооценкой военной ситуации. Мы настойчиво призывали население отрешиться от благодушия и беспечности. Это было тем более необходимо, что уже в первые недели войны фашисты начали забрасывать в ближайшие к фронту тыловые районы страны парашютистов-десантников. Их целью было совершать диверсионные акты, сеять панику и растерянность среди мирного населения, деморализуя тыл.
Для борьбы с вражескими десантниками в стране создавались истребительные батальоны. Такой батальон был сформирован и в Керчи. Командиром и комиссаром его были назначены Гаранин и Кузьмиченко.
Вначале часть бойцов продолжала работать на производстве, и только в конце октября, когда обстановка усложнилась, батальон был полностью переведен на казарменное положение. Это было необходимо — вероятность появления в городе шпионов и диверсантов, заброшенных в наш тыл, была вполне реальной, особенно когда немцы подошли к Акмонайским позициям.
К борьбе с вражескими парашютистами и шпионами мы старались привлечь все население — только при этом условии формирования МПВО и бойцы истребительного батальона могли успешно справиться со своей задачей. Агитаторы и пропагандисты, коммунисты и комсомольцы проводили среди населения беседы о необходимости проявлять самую высокую бдительность. И действительно, жители города помогли задержать нескольких «мигальщиков».
Однажды, правда, произошел казус. В конце 1941 года начальником отделения милиции в Ленинский район города был назначен Василий Фомич Мараховский. В районе его не знали, и один раз в магазине группа женщин, присмотревшись к Мараховскому, решила, что он диверсант, переодетый в милицейскую форму. Женщины неотступно следили за Мараховским до тех пор, пока не навели о нем справки в райисполкоме.
Как и в других городах страны, в Керчи создавалось народное ополчение. Для формирования его были организованы районные штабы, в которые входили военкомы, секретари райкомов партии, заведующие военными отделами райкомов, директора и секретари парторганизаций некоторых предприятий. Центральный штаб народного ополчения Крыма возглавлял А. В. Мокроусов.
Формировалось народное ополчение из добровольцев. Тысячи людей выстраивались возле столиков, где производилась запись в народное ополчение. Как-то раз обратил на себя внимание человек, энергично проталкивающийся к столику. Худой, сгорбленный, с багровыми пятнами румянца на щеках, он явно был болен. Мне сказали, что это бывший рабочий завода, инвалид. С ним заговорили осторожно, чтобы не обидеть:

— Может быть, вам лучше поберечься...

А он в ответ:

— Не то сейчас время, чтобы беречься. В армию, конечно, меня не возьмут, а в народное ополчение — никто не имеет права запретить. — И надо было видеть, как горячо поддержали его окружающие.

В ополчении военное дело становилось второй специальностью, причем овладевали ею в предельно сжатые сроки.
Начальник планового отдела завода им. Войкова Сергеев, вступив в ополчение рядовым бойцом, очень скоро был назначен командиром подразделения. А сколько снайперов вышло из рядов ополченцев! Можно назвать рабочих Бондаренко, Долгова, Пичулина, Лукашенко. Каждый их выстрел непременно попадал в цель.
На должности командиров народного ополчения назначались наиболее авторитетные коммунисты. Бригаду Орджоникидзевского района возглавил директор железорудного комбината А. Т. Петрухин, начальником штаба стал заведующий химической лабораторией Б. А. Соболев, командирами рот — диспетчер гаража В. Д. Ушинский, рабочий П. Г. Лутовинов. Командиром бригады ополчения Ленинского района был назначен директор завода им. Войкова В. Д. Бакст, а Кировского — прокурор города Е. С. Макаренко.
Комиссарами бригад были секретари райкомов партии.
Военное обучение в подразделениях ополченцев проводили кадровые командиры, выделенные начальником Керченского гарнизона контр-адмиралом П. Н. Васюниным. Обучались стрельбе из винтовок, метанию гранат, преодолению препятствий; охраняли предприятия и важные городские объекты.
Вопросами формирования подразделений народного ополчения, организацией учебы и политической работы в них повседневно занимался горком партии. 2 сентября 1941 года бюро горкома заслушало доклад секретаря Кировского райкома партии о состоянии боевой и политической подготовки 16-й бригады народного ополчения.
Политическую работу среди ополченцев вел специально образованный политотдел. Начальником его был утвержден М. Е. Полтавский, ранее работавший заведующим отделом пропаганды и агитации горкома партии; инструкторами — Г. П. Бессарабов и И. М. Кирносенко, отличные организаторы и политические воспитатели масс.
Когда фронт приблизился к городу, бойцы истребительного батальона и ополченцы в районах Старого Карантина, завода им. Войкова, Катерлеза (ныне Войково), Еникале (ныне Сипягино) вместе с воинскими частями сдерживали натиск противника, прикрывая эвакуацию на кубанский берег.
Многие из ополченцев пополнили партизанские отряды, квалифицированные специалисты были эвакуированы вместе с предприятиями, на которых работали, а оставшиеся ушли в армию.
В Крыму была сформирована 320-я стрелковая дивизия, почти целиком укомплектованная крымчанами. Много было в ней и жителей Керчи, а среди политработников — активистов керченской парторганизации, рекомендованных на политработу обкомом партии. Секретарь Орджоникидзевского райкома партии С. Б. Белявский был назначен начальником политотдела дивизии, инструктором его стал начальник политсектора рыбтреста С. А. Калганов, комиссарами полков — второй секретарь горкома партии П. И. Красников и секретарь Приморского райкома Д. Ф. Ермаков. Редактор газеты «Керченский рабочий» К. Г. Железняк и редактор заводской газеты Ф. Т. Гусаров редактировали дивизионную газету «На штурм врага». Вели политработу в дивизии М. Г. Чередниченко, М. А. Яденко, М. К. Матуш, Л. В. Перич, И. К. Буров. Дивизия стала керчанам родной, город собирал для нее книги и теплые вещи, посылал свои делегации, а бойцы и командиры дивизии в свою очередь приезжали к нам и рассказывали о ходе ее формирования, о том, как и чем живет дивизия.
Самую тесную связь в те дни поддерживал город и с военными моряками, в частности с береговой батареей, которая стояла на Арабатской стрелке. 16 октября к батарейцам (по согласованию с командованием) приехала делегация наших рабочих во главе с секретарем горкома комсомола Николаем Овдиенко. Керчане провели на батарее несколько дней и даже получили боевое крещение. Николай Овдиенко потом рассказывал, как разбудила их утром мощная артиллерийская дуэль, как стены окопа, где ребята ночевали, сотрясались от взрывов. Конечно, страха старались не показать, как ни в чем не бывало собирались умываться. И в этот момент в умывальник, который был прибит к дереву неподалеку от окопа, угодила мина...
Наши делегаты рассказывали бойцам о городе. Коля взволнованно вспоминал об этой поездке, о том, как пожилой артиллерист с запорожскими усами и широким обветренным лицом сказал им (они понимали, что он обращался ко всей работающей для фронта Керчи):

— Значит, фронтовое вам спасибо, ребята. Немало вы для нас постарались. Из минометов ваших будем бить врага, чтобы скорей и вам и нам не минометы делать, а всякие мирные предметы. В общем, спасибо керчанам за помощь!

В июле обком партии собрал секретарей горкомов и райкомов для беседы по подготовке баз для партизанских отрядов.
В конце июля горком партии созвал в районе Аджимушкайских каменоломен совещание, на котором обсуждались организационные вопросы. По решению обкома партии Керченские партизанские отряды должны были базироваться в каменоломнях.
Каменоломни вокруг Керчи делились на три группы: Аджимушкайские, Старокарантинские и Багеровские. Их подземелья не сообщались друг с другом, не имели выхода и в город.
Аджимушкайские каменоломни разрабатывались в течение столетий. До революции здесь добывался известняк для доменного производства и строительный камень-ракушечник. Сложный лабиринт подземных помещений имел несколько десятков выходов и входов.
Еще в 1903 году в Аджимушкайских каменоломнях располагалась подпольная большевистская типография, в 1914 году здесь проходил митинг, собранный стачечным комитетом металлургического завода. А в 1919 году в подземельях Аджимушкая базировались партизанские отряды — гроза белогвардейцев.
Из рабочих завода им. Войкова, железорудного комбината, судоремонтников, рыбаков, партийных и советских работников, комсомольцев формировались отряды. Многих людей, которые уходили в каменоломни, я знал давно. Был уверен, что на каждого из них можно положиться, что в трудную минуту ни один не подведет. Партизанами готовились стать мужчины и женщины, молодежь и люди преклонного возраста. Настойчиво добивались зачисления в отряд участники гражданской войны М. И. Перепелица, Н. С. Юров, И. М. Голиков.
Когда пришлось покидать Керчь, руководство Камыш-Бурунского комбината поручило Владимиру Андреевичу Жученкову закончить взрывные работы. Он выполнил задание, пожелал товарищам счастливо перебраться через пролив и, прощаясь, добавил:

- Вот так. Значит, еще раз счастливого вам плавания. А я — в каменоломни. Ждут меня там. До встречи в Керчи, товарищи!

В Ленинском районе Аджимушкайский отряд имени Ленина возглавили М. А. Майоров, Н. И. Бантыш, С. И. Черкез, в Орджоникидзевском районе Старокарантинский отряд — А. Ф. Зябрев, С. М. Лазарев, И. 3. Котло, В. А. Жученков.
В каменоломни завозили боеприпасы и взрывчатку, в бесконечных подземных коридорах искали воду, устраивали запасные выходы.

Командир отряда М. А. Майоров.

Командир отряда С. И. Черкез.

Начальник штаба Н. И. Бантыш.

Включились в подготовку к партизанской борьбе Н. Г. Баранов, И. А. Небора, А. И. Кущенко, П. Н. Иванов, В. Ф. Войтенко, П. П. Самойленко, П. Д. Мороз, Я. М. Манто, П. А. Мацуляк, Н. В. Кочубей, И. 3. Гриценко и другие. Все эти люди продолжали трудиться на своих рабочих местах, а вечера — и часто ночи напролет — проводили в каменоломнях. Никто не жаловался на усталость, все отлично понимали — другого выхода нет. Каждое утро все являлись без опоздания на работу. Некоторые, правда, работали вяло, через силу. Им не всегда удавалось скрыть это от постороннего глаза. К секретарю парторганизации Ленинского райкома Черкезу поступило заявление, в котором указывалось на то, что некоторые товарищи по ночам где-то «болтаются», не спят, а на работе ходят как сонные. Предлагалось обсудить такое поведение.
А Черкезу хорошо было известно, почему не спят по ночам эти люди, он и сам провел в каменоломнях немало ночных часов.
Сергей Иосифович Черкез прошел большую коммунистическую закалку. Вся его сознательная жизнь была связана с заводом им. Войкова. Он строил здесь доменные печи, потом встал к этим печам и всегда был одним из лучших рабочих. На заводе Черкез вступил в комсомол и в партию. Несколько лет возглавлял комсомольскую организацию, причем пользовался у молодежи непререкаемым авторитетом. (После вторичного оставления Керчи Сергей Иосифович был комиссаром партизанского отряда, затем бригады, действовавшей в крымских лесах.)
Подготовка баз для партизанских отрядов в Аджимушкайских и Старокарантинских каменоломнях шла уже полным ходом, когда возникло совершенно неожиданное осложнение. Отдельные партизаны Старокарантинского отряда заявили, что, по их мнению, необходимо отказаться от базы в каменоломнях и, пока не поздно, вывести отряд в старокрымские леса. Там, дескать, простор для действий против оккупантов, а здесь чуть ли не ловушка.
Когда Зябрев, командир Старокарантинского отряда, сообщал горкому о подобных настроениях некоторых партизан, все понимали, что они имеют под собой некоторые основания. Можно было предполагать, что если отряд, базирующийся в каменоломнях, окажется в окружении, то вести ему успешную борьбу с вооруженным до зубов противником будет крайне трудно и придется, может быть, часто отсиживаться под скалами в бездействии... Обратились в обком. В. С. Булатов и А. В. Мокроусов внимательно отнеслись к доводам керчан. Мокроусов разъяснил:

— Вы не правы, товарищи. Разрабатывая план расстановки партизанских сил в Крыму, мы учитывали и опыт прошлого, и особенности современной войны. Отряды должны, понимаете, не только могут, но и должны, — подчеркнул Мокроусов, — базироваться на Керченском полуострове. Именно в каменоломнях. Более удобного места не придумаешь. Конечно, действовать придется в очень сложных условиях. Но оголять Керченский полуостров нельзя, поэтому и здесь нужно будет искать пути для наиболее действенной борьбы с врагом.

— Совершенно верно, — поддержал Мокроусова Булатов. — В лесах расположатся другие отряды. Совместными действиями вы сможете наносить ощутимые удары по врагу.

А Зябрев в заключение сказал:

— В каменоломни мы уходим добровольно, о предстоящих трудностях отдаем себе полный отчет. Идем-то не на прогулку, а на дело смертельно опасное. И драться будем, как говорится, не на жизнь, а на смерть. Все это отражено и в нашей присяге.
В отношении кандидатуры начальника партизанских отрядов Керченского полуострова разногласий не было. Все единодушно назвали Ивана Ивановича Пахомова.
Этот человек прошел большую школу жизни. В 1919 году он партизанил в Аджимушкайских каменоломнях. Вместе с товарищами организовал разгром белогвардейского гарнизона на Камыш-Бурунской косе. Боевую деятельность в Красной Армии Пахомов закончил в 1922 году комиссаром эскадрона. Потомственный рыбак, он затем много лет был председателем колхоза.
Со второй половины августа работа по подготовке отрядов и их баз была ускорена и велась более организованно и форсированно. Разведка воды в Аджимушкайских и Старокарантинских каменоломнях не дала положительных результатов. Пришлось строить бетонные бассейны, которые могли обеспечить партизан на четыре-пять месяцев, и еще иметь в запасе брезентовые ванны.
К концу октября в каменоломнях был создан запас продовольствия и всего необходимого для партизан на пять-шесть месяцев.
В начале ноября отряды — в каждом около 40 человек— ушли в каменоломни. Впоследствии к ним присоединялись воины Красной Армии и Флота, в силу разных причин оставшиеся на полуострове во время отступления наших войск.
Так, в Аджимушкайские каменоломни пришла группа из четырех человек с пулеметами и автоматами во главе с капитаном Л. Д. Молчановым, а интендант 2 ранга Д. И. Сирота, младший лейтенант А. В. Кабилецкий привели моряков: курсанта В. Г. Иудина, старшину 2 статьи Н. X. Малиновского, краснофлотца Е. М. Короленко и других. Вместе с ними пришли в каменоломни две девушки: Таня Глушко и Аня Горелова — студентки Феодосийского техникума физкультуры. Не пожелав эвакуироваться, они упросили моряков взять их с собой.
Пополнился группой советских воинов и партизанский отряд Старокарантинских каменоломен. Сюда пришли командир роты А. Петропавловский, политрук роты Г. Корнилов, командир взвода Н. Сергеев, интендант 2 ранга А. Бондаренко и другие.
Боевой опыт пришедших в каменоломни советских воинов, их организованность и дисциплина сыграли положительную роль в повышении боеспособности и политико-морального состояния партизан.

Подполье будет действовать

По указанию Центрального Комитета нашей партии заблаговременно формировались и подпольные партийные организации. В случае оккупации им предстояло возглавить всю деятельность советских патриотов во вражеском тылу.

РУКОВОДИТЕЛИ СТАРОКАРАНТИНСКОГО ПАРТИЗАНСКОГО ОТРЯДА

Командир отряда А. Ф. Зябрев (погиб в ноябре 1941 г.).

Командир отряда С. М Лазарев.

Командир отряда И. 3. Котло.

Утвердив подпольный областной партийный комитет с местом пребывания в городе Керчи, обком направил в Керчь его руководителя — Ивана Андреевича Козлова, члена партии с 1905 года.
Трудно было себе представить более подходящего руководителя областного подпольного центра. Еще совсем юношей с баррикад Коломны начал Козлов свою революционную деятельность. Побывал на каторге, в тюрьмах, в ссылках; в эмиграции встречался с Владимиром Ильичем Лениным. Вернувшись на Родину, вел подпольную работу на оккупированной германскими войсками Украине, был секретарем Харьковского губернского подпольного комитета. После окончания гражданской войны по решению ЦК ВКП(б) направлен на ответственную партийную работу в Сибирь.
В Крым И. А. Козлов прибыл по состоянию здоровья, стал работать инструктором обкома партии по персональным делам. Иван Андреевич имел уже большой опыт работы в контрольных комиссиях партийных комитетов, умел разбираться в самых сложных делах, решая их строго, бескомпромиссно, с принципиальных партийных позиций.
Я хорошо знал Ивана Андреевича Козлова по совместной работе в аппарате обкома партии и, встретив его в Керчи, не мог не заметить, как он изменился, не мог не восхититься мужеством этого человека: несмотря на преклонный возраст, вконец подорванное здоровье, полуслепоту, Иван Андреевич стал в ряды бойцов по первому зову партии.
В Керчи Иван Андреевич вместе с горкомом партии сразу же принялся за организацию партийного подполья.

...Мы встретились у меня в кабинете: Иван Андреевич, начальник горотдела НКВД Петр Алексеевич Хватков и я.
Покашливая, близоруко щурясь, Иван Андреевич медленно говорил:

— Времени у нас очень мало, товарищи, обстановка на фронте такая... Да, очень, очень мало времени... Однако нужно сделать все, чтобы люди, оставшиеся в тылу врага, чувствовали себя уверенно...

Во всех вопросах, связанных с подготовкой к уходу в подполье, Козлов был очень требователен и принципиален. Это и понятно. Человек с большим опытом подпольной работы, он хорошо знал, какое огромное значение имеет конспирация.
Все мы, в том числе и будущие соратники Козлова, предельно внимательно относились к его советам по организации подполья, осваивая эту науку на практике.
Еще до приезда Козлова горком начал подбирать людей для работы в тылу врага, готовить их к новой роли: переводили на другие предприятия, выдавали новые паспорта, меняли квартиры, фамилии и т. д.
Но Иван Андреевич нас поправил, признав некоторые наши кандидатуры неподходящими.

— Вы поймите, — говорил нам Козлов. — Не сомневаюсь, что все эти люди проверенные, надежные. Но они слишком молоды. Если придут немцы и начнется мобилизация населения на всякие работы, наших подпольщиков могут в первую очередь угнать на каторгу в Германию. (Уже было известно, что в оккупированных районах фашисты так и поступают.)
Конечно, Козлов был прав. Намеченных нами людей пришлось эвакуировать с семьями в глубь страны и подбирать других.
Возражал Иван Андреевич и против того, чтобы оставить на подпольной работе сотрудников советского и партийного аппарата.

— Совершенно ненужный, ничем не оправданный риск, в городе их слишком хорошо знают, — решительно заявил он, и опять-таки пришлось с ним согласиться.

Иван Андреевич считал, что при благоприятных условиях подпольщикам необходимо будет открыть в городе кое-какие предприятия, например, комиссионный магазин, чебуречную, мастерскую по ремонту предметов домашнего обихода. Для этого надо было припасти многое: краски, лодки, рыболовные снасти, стекло, гвозди, прочую мелочь. Надо было также найти наборщиков, граверов, радистов и других специалистов, достать типографский шрифт. Не обходилось и тут без промахов.

— Хорошие у нас выросли партийные работники, — при очередной встрече сказал мне Иван Андреевич. — Вот только опыта подпольной деятельности им не хватает, тут им еще учиться и учиться у старых коммунистов, которые воспитывались в подполье, и школа конспирации вошла им, как говорится, в плоть и кровь. Конечно, молодежь наша взрослела совсем в другое время, своей жизнью научилась управлять разумно. А школа подполья — сложная, ее с ходу не осилишь. Вот, например, в обкоме мне предложили тысячекилограммовую печатную машину, тогда как вся подпольная типография должна умещаться в маленьком чемоданчике.
Да, организация подполья была сложным участком работы, мы это сознавали. Очень нелегко давалась наука конспирации всем нам, и мне в частности. Я, например, никак не мог привыкнуть к новой фамилии Козлова.
Когда Иван Андреевич приехал в Керчь, он сразу предупредил меня:

— Забудьте об Иване Андреевиче Козлове. Отныне я Вагин, Петр Иванович Вагин. Прибыл из Красноярска, где отбывал трехлетнее тюремное заключение.

Легко сказать — забыть. Я знаю Ивана Андреевича не один год как безупречного партийного работника, отзывчивого товарища. И вот он превращается вдруг в человека с весьма сомнительной репутацией заключенного.
Однако эмоции эмоциями, а дело делом. Вагина нужно было срочно устроить на работу.
Перебрав почти все предприятия и организации города, остановились на Рыбакколхозсоюзе. Пожалуй, это был самый удобный вариант. Работая в центре города, Иван Андреевич, то бишь Петр Иванович Вагин, будет на виду у жителей того района, в котором ему впоследствии предстоит бороться с врагом. Это обстоятельство было очень важным.
Я позвонил председателю правления Рыбакколхозсоюза Буряченко.

— Послушай, Александр Васильевич, хотя знаю, что ты в кадрах особой нужды не испытываешь, все же посылаю тебе одного гражданина по фамилии Вагин. Надо его устроить.

— Конечно, устроим, — ответил Буряченко, — пусть приходит хоть сейчас.

Когда Вагин явился, Буряченко долго рассматривал рекомендованного и его документы. Перед председателем правления сидел сутулый старик в очках, обросший бородой, в поношенной телогрейке и сапогах, в руках—старая шапка-ушанка. Бывший заключенный... Сомнения одолевали Буряченко.

— Зайдите дня через два-три, — наконец сказал он и поспешил в горком. У него возникла мысль, что я, возможно, ошибся, не разобрался в Вагине.

— Я приду завтра, мне жить нечем, — пробурчал Вагин.

Работая в Рыбакколхозсоюзе, Вагин вызывал все больше и больше подозрений: держался замкнуто, очень часто отлучался. Заметив, что сотрудники, пока он отсутствует, осматривают его стол, Вагин положил в один из ящиков учебник немецкого языка. Конечно, книга была обнаружена. Вагину начали задавать колкие вопросы.
Дело дошло до того, что весь коллектив ополчился против Буряченко, принявшего в военное время на работу «такого типа». Поступили заявления в горком. Завидовать Буряченко не приходилось.
Когда обстановка вокруг Вагина в Рыбакколхозсоюзе достаточно накалилась, мы дали согласие на его увольнение с «подходящей» формулировкой в приказе. Вагин обвинялся «в срыве мероприятий в колхозах и контрреволюционном саботаже». Материал на него передавался в трибунал.
Когда Вагин получил на руки выписку из вполне устраивавшего его приказа и ушел, сотрудники долго еще осуждали председателя правления Рыбакколхозсоюза за «близорукость и отсутствие бдительности».
А Козлов умело продолжал начатую игру, и, глядя на сгорбленного, невзрачного старичка, шагающего по улицам со старым мешком под мышкой или с ящиком стекольщика, никто не догадывался, что это руководитель партийного подполья. Затеряться, ничем не выделяться среди окружающих было очень важно для пользы дела.
Когда в последние дни перед оставлением города из магазинов начали раздавать населению остатки продовольствия, Козлов становился то в одну, то в другую очередь. Получив в магазине небольшой бочонок с хамсой, он нарочито медленно прокатил его от центра до самой своей квартиры.
О действительной причине частых отлучек Вагина в Рыбакколхозсоюзе никто, конечно, и не подозревал, а Иван Андреевич встречался на конспиративных квартирах с будущими своими товарищами по борьбе. С Лидией Николаевной Боруц, например. Эта хрупкая, небольшого роста, подвижная, очень энергичная женщина работала много лет в органах государственной безопасности. Перед войной была управляющей домами в Симферополе. В Керчи никто не знал ни Лидию Николаевну, ни ее дочь Клеру, которая тоже стала подпольщицей.

Участники Керченского партийного подполья 1941 год.

Не знаком был керчанам и начальник Евпаторийского порта Василий Степанович Колесниченко, высокий, широкоплечий, всегда уравновешенный, с неизменной трубкой во рту. Подпольная кличка его была Семен. Колесниченко — старый большевик, активный участник владивостокского подполья в 1921 году, бывший командир партизанского отряда.
Из Старого Крыма приехала в Керчь для работы в подполье Евдокия Тимофеевна Ефимова — секретарь Старокрымского райкома партии по кадрам, в прошлом учительница. Эту очень волевую, принципиальную женщину в подполье звали Машей.
Вполне можно было положиться и на Николая — Николая Васильевича Скворцова, заместителя председателя Феодосийского горисполкома, тоже перебравшегося в Керчь.
Вот с этими очень верными, стойкими людьми предстояло работать Ивану Андреевичу, из них складывалось ядро керченского подполья. Надо было всем этим людям обеспечить жилье, и тут тоже возникали трудности. Часть конспиративных квартир, подготовленных нами заранее, Иван Андреевич забраковал, назвав их «коммунальными хоромами». Пришлось искать новое жилье, а это было нелегко, особенно после массированного налета вражеской авиации, причинившего городу большие разрушения.
Чтобы не вызвать кривотолков в дальнейшем, Иван Андреевич предложил будущим подпольщикам и подпольщицам расселиться попарно, образовать фиктивные семьи. Было решено устроить фиктивное бракосочетание Боруц с Козловым, Колесниченко с Ефимовой.
Мне вместе с секретарем обкома приходилось регулярно встречаться с подпольщиками, информируя их о состоянии дел в городе и на фронте. В Керчи меня хорошо знали, поэтому место встреч постоянно приходилось менять.

Эвакуация

В начале августа 1941 года, по рекомендации областного комитета партии и военного командования, мы приступили к эвакуации населения. В первую очередь решили вывезти из города детей ясельного и дошкольного возраста и учеников вторых-четвертых классов.
По решению бюро горкома была создана городская комиссия под председательством секретаря горкома партии по кадрам. В нее вошли секретарь горкома комсомола, заместитель председателя исполкома горсовета и другие. Комиссия вела учет эвакуируемых, находила транспорт для переброски уезжавших, обеспечивала их продуктами и теплыми вещами.
Осенью, когда путь через Перекоп был отрезан, в Керчи скопилось немало крымчан, ожидавших переправы на кубанскую сторону. Городская комиссия заботилась и о них. Впоследствии она помогала эвакуированным устроиться в Краснодарском и Ставропольском краях.
Не так-то просто было убедить керчан в необходимости оставить город. Многие, очень многие не хотели уезжать, не хотели покидать родные углы, где жили отцы и деды, где росли и воспитывались их дети.
Часто бывало так: на определенный день намечалось отплытие очередного транспорта. Оповещали людей — пароход будет стоять у такого-то причала, посадка начнется тогда-то, отправление тогда-то. Составлены списки желающих уехать, выданы эвакуационные листы. Все готово. А стоило ночью накануне отправки появиться сообщению Совинформбюро о том, что на каком-либо участке фронта наши войска разгромили немецкую дивизию, взяли много пленных, трофеев и т. д., как наутро к пароходу приходили единицы.

...Уезжает моя семья. Долго пришлось уговаривать Антонину Николаевну. Мальчишки тоже никак не хотят ехать. И даже сейчас, когда, казалось бы, все решено, жена и сыновья поглядывают на меня вопросительно. Скажи я «останьтесь», сразу же примутся распаковывать вещи.
Отворачиваюсь к окну. Во дворе шумно. Группа моряков, выйдя из штаба береговой обороны, затягивает:

Прощай, любимый город,
Уходим завтра в море.

Шли только первые месяцы войны, но скольких уже проводили родные города под звуки этой песни...
Во второй половине октября начались ежедневные налеты вражеской авиации на город, жестокие бомбежки, от которых больше всего страдало мирное население. Стервятники оставались безнаказанными. Зенитная защита Керчи в то время не могла отразить столь массированные налеты, а наши истребители И-16, или, как их называли, «ишачки», тихоходы, не в состоянии были тогда дать достойный отпор вражеским самолетам.
Городской комитет партии обратился к населению с настойчивым призывом ускорить эвакуацию, чтобы избежать ненужных жертв. Это возымело действие: эвакуация пошла довольно интенсивно. Но такое «оживление» продолжалось недолго.
В начале ноября при выходе из Керченского пролива немецкими бомбардировщиками был атакован и затоплен теплоход «Рот Фронт». Из шестисот женщин, стариков и детей спаслось лишь около десяти человек. После этого керчане все чаще стали решительно заявлять: «Лучше погибнуть дома, чем где-то в море. Тем более, что у себя в Керчи мы занимаемся полезной для фронта работой».
И все же, несмотря на все трудности и срывы, нам удалось эвакуировать до тридцати тысяч только керчан, не считая жителей других городов и районов Крыма.
Многие семьи отправились тогда на Кубань, в Калмыкию, а затем в Казахстан, Киргизию, Узбекистан, Сибирь, в другие места. В самых различных уголках страны керчане обретали родной дом, встречали помощь и поддержку.
От эвакуированных приходили письма, в каждом — благодарные отзывы о своих новых друзьях, которые помогли устроиться, предоставили жилье.
Бывшая работница консервного завода Мария Николаевна Погребняк писала из Ташкента своему мужу слесарю судоремонтного завода Степану Тимофеевичу Погребняку: «Поселились мы на квартире Ибрагима Алиева. Нам здесь выделили комнату. Сам хозяин ушел на фронт, семья у него осталась большая. Было неловко при мысли, что стесним семью фронтовика, но встретили нас здесь как родных, дескать, в тесноте да не в обиде. Мать Ибрагима предложила присматривать за детьми, пусть, говорит, они играют вместе с моими внуками».
Обстановка на фронте усложнилась. Вот-вот могла прекратиться подача угля из Жданова. По распоряжению Наркомчермета металлургический завод и железорудный комбинат начали демонтировать оборудование и готовить его к эвакуации на восток: в глубоком тылу оно еще могло хорошо послужить стране.
Демонтаж проводился так, чтобы завод и комбинат могли еще некоторое время работать, используя остатки сырья на базах. Поэтому в первую очередь было демонтировано оборудование, отсутствие которого не остановило бы производство концентрата и агломерата, и только некоторое время спустя — все остальное.
Вскоре пришло время демонтировать прокатное, энергетическое и все наиболее ценное оборудование на заводе им. Войкова. На железорудном комбинате—электростанцию с мощной турбиной, все экскаваторы, в том числе многоковшовый, только недавно пущенный в ход.
Труднейшим делом оказался демонтаж тяжелого, крупногабаритного металлургического оборудования и транспортировка его через Керченский пролив и Каспийское море. Морских транспортных судов для перевозки оборудования Азово-Черноморское пароходство могло предоставить очень мало — они занимались сугубо военными перевозками. Вот и подали железорудному комбинату судно, совсем не пригодное для перевозки такого рода грузов. Грузить крупногабаритное оборудование на корабль, приспособленный к перевозке жидкого топлива, оказалось очень тяжело. Общее руководство эвакуацией осуществлял заместитель директора комбината Григорий Михайлович Бирюков, а к непосредственным работам по демонтажу и отгрузке привлекли Даниила Тимофеевича Корнева, высококвалифицированного такелажника.
Даниил Тимофеевич Корнев, или попросту дядя Даня, как называли его на комбинате, в юности был батраком, потом ушел в Красную Армию, бил беляков под Воронежем и Ростовом, сражался с белополяками, позже служил на польской границе. Потом рыбачил в Керчи, а еще позже стал монтажником и такелажником на строительстве Камыш-Бурунского комбината.
Часто вспоминали на комбинате такой случай. В 1940 году произошло несчастье: в приемную яму обогатительной фабрики свалились с рельсов четыре думпкара с рудой. Отгрузка концентрата заводу им. Войкова прекратилась. ЧП! Специалисты рассчитали, что на ликвидацию аварии потребуются минимум сутки. Шутка сказать — 24 часа простоя! И вот тогда в партком пригласили Корнева, стали советоваться, как быть. Помолчал такелажник, подумал и спокойно ответил: подниму думпкары за 8 часов. Кое-кто из инженеров усомнился в реальности такого срока. Но Корнев настоял на своем: сказал, значит, сделаю. А кто не верит пусть уйдет и не мешает. Через 8 часов можно будет принимать работу. Слово свое Корнев сдержал.
И вот сейчас Корнев и его помощники В. М. Васильченко и П. И. Златницкий успешно демонтировали и грузили крупногабаритное оборудование комбината на совершенно неприспособленное судно. Да, любая задача была по плечу таким людям.
Керчь, Новороссийск, Поти, Тбилиси, Баку, Красноводск и дальше, дальше на восток... Десятки тысяч тонн, погрузка, разгрузка, перевалка с пароходов в вагоны, из вагонов в пароходы. О масштабах этой операции можно судить по тому, что только для перевозки оборудования заводов им. Войкова, им. Кирова и железорудного комбината весом около тридцати тысяч тонн понадобилось тысяча восемьсот вагонов.
В сопровождении специалистов В. С. Васильева, И. Т. Бодяка, В. И. Горелышева оборудование перебрасывалось через Керченский пролив в глубь страны. С завода им. Войкова и коксохимического — на Чусовской металлургический завод, в Губаху, Кемерово, Нижний Тагил, с железорудного комбината — на Бакальский и Высокогорский рудники.
Единственным предприятием, которое почти не демонтировалось и осталось на боевом посту до конца, был Керченский судоремонтный завод. В дни войны судоремонтники в корне перестроили свою работу.
Ранее завод занимался ремонтом только торгового флота, а сейчас он освоил переоборудование транспортного флота в военные корабли, а также и их ремонт. Шаланды и теплоходы становились тральщиками, минными заградителями, канонерскими лодками.
В предельно короткий срок отлично освоили выполнение этих сложных работ старшие мастера П. А. и С. И. Ковалевы, М. Т. Тарасенко, Г. А. Есипенко, котельщики Ф. Власов, братья Я. и В. Матвеенко, Г. Борщев, слесари П. Айзенберг, Д. Кравченко, литейщики П. Бойчевский, В. Фаерман, столяры Я. и Г. Шаргаровы.
Надо было думать, что делать с доменными печами. Демонтировать их и вывезти за пределы города невозможно. Своими руками люди строили завод. Завод этот стал их вторым домом. И вот теперь этот дом надо было уничтожить своими руками. Тяжело было видеть, как седоусый старик с окаменевшим лицом, по которому порой сползала скупая слеза, стоял, ссутулившись, в цехе, около станка в первый раз в жизни не для того, чтобы запустить его. Держал в руке молот и не решался ударить им по станку. Но это была необходимость, которую люди понимали, и скрепя сердце делали все, что требовалось.
А некоторые все же решили не уничтожать столько лет служившие людям машины. Некоторые нашли иной выход.
Наборщик Г. П. Щербина, печатник И. Розалимов, переплетчик Г. Вишневский, посоветовавшись с парторгом типографии М. Л. Кириченко, сняли и спрятали барабаны с печатных машин, а вилки барабанов под строжайшим секретом забрали каждый себе на квартиру. «Ненадолго ушла наша армия из Керчи, — рассуждали рабочие-патриоты, — вот-вот вернется обратно, как же тогда без газеты? В первые же дни после освобождения обязательно должен выйти «Керченский рабочий».
В период оккупации фашисты так и не смогли воспользоваться типографией. Несмотря на угрозы, ни один из рабочих вилки не возвратил. А на пятый день после освобождения Керчи, 3 января 1942 года, вышла газета «Керченский рабочий», и политорганы войсковых соединений смогли печатать в типографии все нужное для фронта.
Иван Иванович Молибога, заместитель начальника прокатного цеха завода им. Войкова, был у нас в Керчи известным человеком. В юности Иван Молибога плавал на судах кочегаром, слесарем, механиком, тогда же освоил паровые машины. Впоследствии о нем говорили: механик-самородок; он внес немало усовершенствований в работу паровых машин прокатных станов. Золотые руки Ивана Ивановича сделали много полезного и для Нижне-Тагильского комбината, где Молибога работал после эвакуации из Керчи.
На стане, катавшем броню для танков, стояла очень старая паровая машина, производства еще XIX века.
Она ломалась то и дело, тормозя работу танкового завода. Иван Иванович взялся отремонтировать машину.
Не прошло и полгода, как стан начал давать пятьдесят слитков в смену, а потом и сто. Когда в 1958 году, уже выйдя на пенсию, Иван Иванович вернулся в Керчь, его грудь украшали орден Ленина, два ордена Трудового Красного Знамени и медали.
Не менее славно трудился на Нижне-Тагильском комбинате и старший вальцовщик прокатного цеха Р. И. Радзивиловский. Эвакуировался он из Керчи в Нижний Тагил вместе с другими металлургами. Всю войну проработал у броневого стана старшим вальцовщиком, мастером, а с 1948 по 1960 год старшим мастером рельсо-блочного стана. Р. И. Радзивиловский имел семиклассное образование, однако, занимаясь самообразованием, приобрел разносторонние знания, и когда дело касалось специальных вопросов, мог поспорить с любым техником, а то и с инженером. В 1961 году, после ухода на заслуженный отдых, Р. И. Радзивиловского потянуло в Керчь, здесь он живет до сих пор. Его грудь украшают орден Ленина, орден Трудового Красного Знамени, орден «Знак Почета» и медали.
Николай Константинович Никонов, наш знатный камышбурунский агломератчик, выросший на заводе им. Войкова, в годы войны также работал на Нижне-Тагильском металлургическом комбинате. В суровой обстановке тех дней Никонов вступил в Коммунистическую партию. Вместе с другими передовиками был награжден орденом «Знак Почета». Это была его первая награда. Ныне Николай Константинович Герой Социалистического Труда.
Многого сумел добиться самоотверженным трудом и начальник прокатного цеха завода им. Войкова С. В. Макаев. Долгое время он был директором крупнейшего на Урале Нижне-Тагильского металлургического комбината, где работало 45 тысяч человек. Кандидат технических наук, лауреат Государственной премии, Герой Социалистического Труда С. В. Макаев избирался депутатом Верховного Совета РСФСР, был делегатом XXIII съезда КПСС. А ведь это тот самый Макаев, как помнит читатель, который в начале войны с бригадой войковцев воздвигал оборонительные сооружения на Перекопе. Недавно Сергей Владимирович ушел на пенсию.
Высокие правительственные награды заслужили также керченские металлурги И. М. Ткаченко, П. Н. Антилогов, И. В. Шипков, Н. М. Клыпук.
В первой половине сентября 1941 года по решению бюро обкома партии началась эвакуация имущества колхозов, МТС и совхозов. По железной дороге через Украину удалось вывезти лишь незначительную часть скота и сельскохозяйственной техники. Единственным путем для эвакуации стал Керченский пролив.
Ответственность за организацию переправы обком партии возложил на своих уполномоченных Н. А. Жукова и С. Н. Грачева и, конечно, на Керченский горком партии.
На судоремонтном заводе еще до начала войны встали на ремонт два судна без механизмов — угольщик «Металлист» и теплоход «Местком». Теперь пароходство решило использовать их для эвакуации скота. Специалисты судоремонтного завода соорудили большие маршевые сходни и трапы для того, чтобы можно было подать на палубу крупный рогатый скот, спустить его в трюм, а потом разгрузить.
Скот нужно было сохранить в пути. Люди, специально выделенные обкомом партии из областного актива, организовали на пути от косы Чушки до районов Краснодарского, Ставропольского краев и Калмыцкой АССР подкормочные пункты.
5 октября 1943 года «Красный Крым» перепечатал статью «Правды» о знатном чабане совхоза «Монай» (ныне Раздольненского района) Григории Андреевиче Андрющенко. Двадцатитысячную отару овец своего совхоза он сопровождал в совхоз «Целина» Ростовской области, а затем в Ставропольский край. Когда немцы подошли к Ставрополю, Григорий Андреевич в третий раз поднял свое «войско» и двинулся с ними дальше в глубь страны. Но далеко уйти не успел, оказался на оккупированной территории. Прожил здесь около полугода. А когда отступавшие под ударами Красной Армии фашисты предложили чабану гнать овец в свой тыл, патриот, пользуясь суматохой, угнал скот в противоположную сторону и там, в степи, дождался прихода наших частей.Так спасено было совхозное стадо.
Неоценима заслуга моряков Азово-Черноморского пароходства (начальник Г. А. Мезенцев), которые проявляли исключительную самоотверженность при эвакуации людей и материальных ценностей.
В начале войны самолеты противника часто появлялись над Керчью, но только с разведывательными целями. Особо интересовали противника районы порта и железнодорожной станции. В сентябре — октябре, когда все грузы для фронта пошли через Керченский пролив, вражеские самолеты «висели» над портом почти ежедневно.
Жизнь там кипела безостановочно, днем и ночью. Ежесуточно до сотни вагонов загружалось боеприпасами, вооружением и продовольствием на железнодорожной станции Керчь-1, пути которой примыкали к широкому молу порта...
27 октября город впервые подвергся жестокой бомбардировке. Первые взрывы произошли в районе порта и станции Керчь-1. Как раз в это время на молу скопилось большое количество мин, снарядов, бомб, патронов: в связи с нехваткой паровозов и вагонов запас их уменьшался медленно; у головки мола стояли не успевшие разгрузиться пароходы с боеприпасами. Большая группа вражеских самолетов в течение нескольких часов, делая один заход за другим, засыпала порт и станцию фугасами. Рвались боеприпасы, все вокруг гремело, ухало, горело. Бомбы попали в теплоход «Делегат», груженный боеприпасами. Он сразу взорвался, сила взрыва была настолько велика, что зашвырнула кожух вспомогательного котла парохода метров за триста — через крыши зданий — на булыжную мостовую улицы Энгельса, а некоторые части дизеля были найдены метров за 800 от мола. Вся команда погибла, случайно оказался живым лишь старший механик А. И. Суздальцев, выброшенный взрывной волной в море.
То ли от детонации, то ли от продолжавшейся с неослабной силой бомбардировки начали рваться боеприпасы на молу и в пароходах, стоявших в ожидании разгрузки. Погибло много людей, спаслись лишь одиночки.
Люди продолжали работать даже в этом аду. Дежурный по железнодорожной станции Потемкин, стрелочники Науменко и Никитин не ушли с рабочих мест даже после того, как были контужены взрывами. Пока в порт пробирались пожарники, железнодорожники во главе с начальником станции Б. Г. Роденко сами тушили огонь, спасли пакгаузы и другие сооружения.
Когда началась бомбежка, некоторые работники городской телефонной станции бросились к дверям. Бригадир Александра Благодарная, понимая, что паника может привести к нарушению связи во всем городе, стала у двери и взволнованно крикнула:

— Нельзя, девочки! В такой момент бросить работу это дезертирство. Возьмите себя в руки.

Спокойствие и решительность А. Благодарной подействовали, телефонистки вернулись к своей работе, и связь в городе во время налета не прекратилась.
Мужественно вели себя бойцы аварийно-восстановительного батальона местной противовоздушной обороны. Рискуя жизнью, они боролись с огнем, спешили на помощь пострадавшим от бомбежки. Было потушено восемь пожаров, разобрано двенадцать завалов, спасено сорок человек.
За проявленную самоотверженность 17 бойцов батальона получили награды. Среди них Алексей Федорович Новиков, Александра Григорьевна Благодарная, Мария Ивановна Журавкина, Николай Николаевич Николаев, Павел Федорович Исаев, Петр Шаевич Айзенберг и другие.
Самоотверженно тушили пожары, отцепляли и откатывали в безопасное место вагоны с боеприпасами воины инженерно-саперной роты.
Незаурядное мужество проявили во время налета и бойцы службы охраны порядка — Степан Ефимович Нестерюк, Роман Устинович Довбуш, К. Шершнев и другие, уже упоминавшиеся в этой книге. Их спокойствие, собранность, храбрость спасли в тот далекий страшный день не одну жизнь. И не в одной семье вспоминали с благодарностью отважных людей в милицейской форме, вспоминали спустя годы, спустя десятилетия. Не могу не привести в связи с этим один рассказ, опубликованный недавно в газете «Керченский рабочий», — рассказ о встрече Степана Ефимовича Нестерюка с братом и сестрой Тлюповыми, которых он вынес из горящего дома в октябрьскую ночь 1941 года.
Степан Ефимович поведал корреспонденту «Керченского рабочего», как это произошло: «Одна за другой ухали бомбы, всюду гарь, летят обломки зданий, грохот. Вдруг слышу, старик из окна разбомбленного дома кричит: «Здесь гибнут дети, помогите!» Вместе со старшим лейтенантом милиции Довбушем я вбежал в разрушенный дом. Потолок провис, рамы вырваны, под кроватью плачут перепуганные детишки». А потом Мария Ивановна Тлюпова, мать спасенных детей, рассказала, как Нестерюк усадил детей в автомашину, велел вывезти в безопасное место.
Выросли, стали взрослыми Люба и Алексей Тлюповы. И все эти годы помнили о человеке в милицейской шинели, который вынес их из огня. Теперь они узнали его имя и всю его долгую, славную жизнь. После войны Степан Ефимович работал начальником милиции, председателем горисполкома в Джанкое, награжден орденом Ленина, двумя орденами Красного Знамени, медалями за подвиги военные и мирные. «Считайте нас своей второй семьей, — говорили Тлюповы, — а мы давно вас за родного считаем, только имени до сих пор не знали, а теперь-то уж и писать и приезжать друг к другу будем, как оно в семье и положено».
Вернемся к событиям той трагической для Керчи октябрьской ночи 1941 года. Беды, принесенные городу варварским налетом, были неисчислимы. Вышли из строя городской порт и станция Керчь-1, восстановить все, что было разрушено на молу, в короткий срок не представлялось возможным. Надо было срочно искать выход из создавшегося положения.
Накануне этих событий секретарь обкома партии сообщил мне по телефону решение Государственного Комитета Обороны от 22 октября: «В интересах сосредоточения всей гражданской и военной власти и установления строжайшего порядка в городах, представляющих ближайший тыловой район фронта, создать городские комитеты обороны в Симферополе, Севастополе и Керчи».

— Керченский городской комитет обороны, — сказал Булатов, — утвержден обкомом партии в составе первого секретаря горкома Н. А. Сироты (председатель), председателя горисполкома А. С. Осипчука, начальника горотдела НКВД П. А. Хваткова и начальника гарнизона контр-адмирала П. Н. Васюнина.

Да, Керчь стала прифронтовым городом.

Война входит в город

Еще в конце сентября 1941 года гитлеровское командование бросило на подступы к Крыму большие людские резервы, технику и авиацию, и 20 октября фронт был прорван. Контратаками, с ходу предпринятыми только что прибывшей из Одессы Приморской армией, удалось приостановить натиск противника до 26 октября. Но с захватом Ишуньских позиций немцы получили возможность обойти наши войска с флангов. Было решено отвести на юг полуострова части Приморской армии, 51-я армия должна была прикрыть Керченское направление. Выполняя это решение, 51-я армия отошла на Керченский полуостров, где заняла Акмонайские позиции (самый узкий перешеек от Азовского до Черного моря, расстоянием в 18 километров), Приморская армия — к Севастополю. А вскоре по всей стране прогремела слава о героической обороне Севастополя...
Упорные бои с врагом шли и на Керченском полуострове. Только за время боев под Керчью советские войска истребили более 20 тысяч солдат, уничтожили до 130 танков и много другого вооружения противника.
После 27 октября фашистские стервятники ежедневно бомбили город.
Мы эвакуировали многих наших работников. Отправлен был в Тамань помощник секретаря горкома В. Г. Бришерт с горкомовским хозяйством. Эвакуировалась большая группа партийного и советского актива, в первую очередь люди небоеспособные, больные. Все формирования местной противовоздушной обороны во главе с начальником штаба Кировского района К. П. Зориным убыли в распоряжение командира 156-й стрелковой дивизии.
Торгующие организации раздали населению остатки продовольственных товаров: муку, рыбу, сахар, крупы, картофель, мыло... Это было последнее, что мы могли сделать для остающихся в городе людей.
Немецкие автоматчики появились на горе Митридат, под которой располагался командный пункт командующего, и стали бросать вниз гранаты. Было ясно, что удержать Керчь уже не удастся, и по распоряжению Ставки Верховного Главнокомандования начался отвод войск на Таманский полуостров. Самоотверженность частей, оборонявших Керчь, содействовала успешному осуществлению эвакуации войск и техники.
16 ноября полуостров был оставлен нашими войсками. Мы переправились на кубанский берег. Сошли с катера. И долго еще стояли у самой кромки воды, вглядываясь туда, где остался наш родной город.

Над Керчью пылало зарево. Керчь горела. Мы стояли молча, обнажив головы, и мысленно клялись сделать все, чтобы как можно скорей вернуться в родной город. А в том, что возвращение состоится, ни у кого из нас не было сомнения.

За плотно закрытыми ставнями

Все оккупированные города похожи друг на друга: они кажутся совершенно безжизненными, вымершими. Такой же с первых дней воцарения «нового порядка» стала Керчь. Люди затаились, жили за закрытыми дверями, за плотно прикрытыми ставнями, каждую минуту ожидая вторжения смерти. Пожилые керчане помнили 1918 год, когда немцы оккупировали Керчь и весь Крым, помнили грабежи, террор, нищету и голод, которые принесли с собой захватчики. Но зверства гитлеровских бандитов превзошли злодеяния кайзеровских вояк.
Через несколько дней после вторжения в Керчь германское командование организовало городскую управу. В первую неделю управа издала приказ: всем жителям города сдать немецкому коменданту продукты. Муку— до единого килограмма, картофель — до последнего клубня.
И еще приказ: жители должны немедленно зарегистрировать кур, уток, индеек, овец, коров, телят и весь рабочий скот. Никто не имеет права резать скот и птицу без особого разрешения немецкого командования. Каждый приказ сопровождался зловещим рефреном: «за невыполнение — расстрел».
Начался голод. С опасностью для жизни (движение по дорогам разрешалось лишь по специальным пропускам немецкой комендатуры) многие керчане скитались по деревням в поисках хлеба.
Гитлеровцы обещали хлеб всем, кто будет работать на немецкую армию. Лишь некоторые малодушные дрогнули под угрозой голода, однако и они вскоре убедились, что их обманули: работающим один раз в два-четыре дня выдавали 100 (редко 200) граммов так называемого «хлеба».
Особенно тяжело приходилось военнопленным красноармейцам: нарушая все международные правила и законы, гитлеровцы создавали им невыносимые условия, обрекая людей на мучительную голодную смерть.

И. А. Козлов, руководитель крымского подпольного центра в 1941 году.

Соратница Ивана Андреевича Козлова по керченскому подполью Лидия Николаевна Боруц позже рассказывала, что военнопленных в первые дни совершенно не кормили и только через неделю стали выдавать по 200 граммов хлеба на два дня.
«Конские трупы будут служить пищей для русских военнопленных» — так говорилось в приказе командования 88-го полка 34-й немецкой пехотной дивизии.
Вскоре после захвата Керчи фашисты приступили к организованному истреблению населения.
Было объявлено, что дети должны явиться в школу якобы для продолжения занятий. Никто ничего хорошего от этого приказа не ждал. Но ни школьники, ни родители не могли и предположить, какой трагедией закончится вызов детей в школу.
Собралось двести сорок пять ребят. Напрасно вечером родители ждали их возвращения. Поиски не дали никаких результатов, дети исчезли. Впоследствии выяснилось, что их отправили за город «на прогулку». Озябшим и проголодавшимся ребятишкам немецкий директор школы предложил горячий кофе с отравленными пирожками. Тем, кому пирожков не хватило, просто смазали губы синильной кислотой.
24 ноября фашисты приказали жителям Керчи и ее окрестностей в трехдневный срок зарегистрироваться. Регистрация проходила в помещениях городской управы и гестапо. Фашисты грабили людей, снимали кольца, часы. О поголовной регистрации всех евреев был выпущен отдельный приказ.
28 ноября был вывешен новый приказ: все зарегистрированные в гестапо должны 29 ноября, с 8 часов утра до 12 часов дня, явиться на Сенную площадь, имея при себе трехдневный запас продовольствия. Свыше семи тысяч человек собралось 29 ноября на площади. Здесь были юноши и девушки, дети всех возрастов, глубокие старики, женщины, люди всех национальностей, особенно много евреев. Всем им предложили сдать ключи от своих квартир, записали адреса и забрали ценные вещи: часы, кольца, деньги, сапоги, валенки, ботинки, костюмы. Снимали и пальто, несмотря на холод.
Затем в фашистской тюрьме начался для них ад, о котором и подумать страшно. В специальных камерах пыток фашисты изощренно мучили беззащитных, ни в чем не повинных людей: ломали им руки, вспарывали животы. Женщин и девочек насиловали, а потом зверски умерщвляли. Во дворе тюрьмы фашисты оборудовали сарайчик, в котором держали стаю голодных овчарок. Кормили их... живыми людьми. Обреченных вталкивали в сарай, и свирепые собаки тут же загрызали их.
2 декабря оставшихся в живых арестованных на машинах отправили к Багеровскому рву и расстреляли.
Первыми на расстрел вывозили женщин, детей и стариков. Потом юношей, мужчин покрепче; им связывали руки, завязывали глаза.
Сцены одна трагичнее другой происходили у Багеровского рва: жены прощались с мужьями, матери с детьми.
В связи с недостатком медицинского персонала в городе фашисты временно пощадили нескольких врачей с семьями. Однако «благодетели» в черных мундирах и тут остались верны себе. К составу семьи они относили мужа, жену и детей. Других родственников отправляли в Багерово. Человека таким образом вынуждали приговорить кого-то из близких к смерти.
Когда врачей отпускали на свободу, некоторые отказывались покинуть тюрьму, требуя, чтобы вместе с ними освободили и родственников. Цинично усмехнувшись, начальник гестапо заявил:

— Их никто уже не вернет. Даже сам Гитлер, если бы захотел.

Когда наши войска в конце декабря 1941 года вернулись в Керчь, страшное зрелище предстало перед воинами, перед керчанами. Ров у поселка Багерово — километр в длину, четыре метра в ширину, глубиной в два метра — был заполнен трупами женщин, детей, стариков, подростков. Вот лежит молодая женщина, крепко прижимая к груди ребенка, аккуратно завернутого в светлое одеяльце; рядом — девочка лет восьми и пяти-шестилетний мальчик. Их руки судорожно вцепились в платье матери. Вот, словно ища спасения, малыш уткнулся в колени матери; и еще, и еще зверски убитые... Среди них и трупы двухсот сорока пяти школьников, отравленных фашистами.
Поэт И. Сельвинский, которому довелось увидеть керченский ров, писал:

Ров... Поэмой ли скажут о нем?
Семь тысяч трупов... Евреи... Славяне...
Да! Об этом нельзя словами.
Огнем! Только огнем!

Подробности чудовищного преступления фашистов в Багерово стали известны от немногих уцелевших после этой кровавой расправы. Невредимым посчастливилось выбраться из Багеровского рва двадцатилетнему Анатолию Бондаренко. Вот что он рассказал:
«Когда нас подвезли к противотанковому рву и выстроили возле этой ужасной могилы, мы еще думали, что нас привезли сюда, чтобы засыпать ров землей или копать новые окопы. Но когда уже раздались выстрелы из наведенных на нас автоматов, я понял, что нас расстреливают. Кинулся в яму, притаился между двумя трупами и так в полуобморочном состоянии пролежал до вечера. Лежа в яме, я слышал, как некоторые раненые кричали жандармам, добивающим их: «Добей, меня, мерзавец! Не попал, негодяй, еще бей!» Когда убийцы уехали, кто-то крикнул из ямы: «Поднимайтесь, кто живой». И мы вдвоем начали раскидывать трупы и вытаскивать живых. Я был весь в крови. Над рвом стоял легкий туман и пар от остывавшей теплой груды тел, крови и последнего дыхания умирающих. Мы вытащили Ф. И. Науменко и моего отца, но отец оказался убитым наповал разрывной пулей в сердце. Поздно ночью мы добрались к своим знакомым в поселке Багерово, и там я дождался прихода Красной Армии».
А вот еще одно свидетельство: «Я, Вайнгартен Иосиф Соломонович, — мастер рыбокомбината города Керчи. Родился в 1892 году, живу на Первой Митридатской улице, дом № 82. 29 ноября 1941 года по приказу гестапо я вместе с женой явился на Сенную площадь. Кроме нас, туда явилось много людей, целыми семьями, с грудными детьми. С площади нас отправили прямо в тюрьму. 2 декабря нас вызвали в канцелярию тюрьмы, записали фамилии, отобрали вещи, а затем партиями начали сажать в грузовые машины, при этом заявляя нам, что мы едем в колхоз. За городом, вблизи станции Багерово, около противотанкового рва, машины остановились. Здесь нас окружили и велели идти в ров, в то же время отделяли от общей толпы по 5—6 человек и тут же начали расстреливать в спину, а остальные ждали своей очереди. Меня расстреливали вместе с женой, я находился в таком состоянии, что не слышал выстрелов, но почувствовал боль в руке и в боку. Затем на меня начали сыпать землю. Ночью, когда я очнулся, то увидел звездное небо, затем я начал шевелиться и увидел рядом труп своей жены. Напрягая силы, я выполз из рва и дополз к каким-то строениям. Здесь я потерял сознание. Придя в себя, я добрался до колхозного дома. Колхозник Тимошенко оказал мне первую помощь. Потом я добрался до города и скрывался у знакомых до прихода Красной Армии».
У этого ожившего мертвеца осталось на руках двое маленьких детей, которых сумели спасти соседи. Когда Иосиф Соломонович рассказывал о пережитом, он не плакал — у него уже не осталось слез, он только покачивал головой и тихо спрашивал:

— За что они нас убивали?

Кровавую трагедию Багеровского рва дополняют рассказы Раисы Белоцерковской. Эвакуироваться Белоцерковская не решилась, так как в ближайшее время ждала рождения третьего ребенка. Почти месяц она пряталась от немцев с пятилетней дочкой и трехлетним сыном. Вначале ей помогали укрываться рабочие металлургического завода, где до войны Раиса Анатольевна работала машинистом, потом она вернулась в свою квартиру. И она, и дети ее днем совсем не показывались на улице, однако гитлеровскому прихвостню, полицейскому, удалось выследить женщину, он донес в гестапо, что она — жена фронтовика, еврейка — до сих пор не арестована.
20 декабря в квартиру Белоцерковской ворвались фашисты, вместе с ними был и предатель. Беременную женщину вместе с ее детьми и престарелой матерью схватили и бросили в тюрьму.
«Там, на сыром полу, в страшной тесноте, в мучениях, — рассказывает Раиса Анатольевна, — я родила ребенка. В тюрьме нас продержали 9 дней, морили голодом, лишь изредка давали соленую рыбу и ни капли воды. 28 декабря нас заставили раздеться, а всю одежду фашистские грабители забрали себе. В одном белье нас повезли в Багерово, к противотанковому рву. Когда затрещали выстрелы, пуля попала мне в левую лопатку и я без сознания упала в ров. Ночью я очнулась одна среди мертвых и в ужасе увидела возле себя трех мертвых моих крошек. Придя в себя, я обняла холодные трупы своих деток и поползла в ближайший поселок».
Тяжелораненая, окровавленная, еле передвигая ноги, она брела по улице и вдруг увидела того, кто ее предал.

— Это он! Люди! Берите его, он палач, предатель!— закричала Белоцерковская, а когда к ней подбежали моряки (к тому времени Керчь была освобождена советскими десантниками), бессвязно, захлебываясь слезами, рассказала о том, что ей довелось пережить.

Моряки задержали предателя. Его, как и других гитлеровских наймитов, настигло справедливое возмездие.
Расстрелом семи тысяч мирных жителей фашистские бандиты отнюдь не собирались завершить свои кровавые бесчинства в Керчи. Среди архивов керченского гестапо, захваченных нашими войсками, были обнаружены списки тысяч керчан, намеченных для очередных расстрелов. Одну большую группу намечалось уничтожить 3 января. В гестапо были еще и списки молодых мужчин и женщин, подлежащих немедленной отправке в Германию.

Не покорена наша Керчь

Полтора месяца хозяйничали немцы в Керчи.
Трудно было ожидать, что за такой короткий срок партийное подполье могло в полную силу развернуть работу, тем более, что И. А. Козлов получил указание от обкома партии в интересах конспирации не проявлять себя активно хотя бы два месяца. И все же к моменту высадки десанта подпольный партийный комитет сделал многое. Были установлены связи с надежными людьми, готовились диверсионные группы, распространялись листовки, разоблачавшие фашистские сказки об «окружении» Москвы, и т. п.
Подпольщики, как уже известно читателю, предполагали открыть в городе комиссионный магазин. Некоторыми вещами они были снабжены заранее. Конечно, их было недостаточно, и подпольщики энергично приобретали «товар».
Комиссионный магазин открыт не был, зато работала мастерская по ремонту домашних вещей. Владельцами этого «предприятия» были Козлов и Скворцов. Мастерская пользовалась популярностью у клиентов.
В мастерской всегда толпился народ, и можно было незаметно переброситься парой слов с нужным человеком. А под видом закупки «товара» для магазина комиссионеры Колесниченко и Ефимова разъезжали по окрестностям Керчи. И, конечно, встречались со многими людьми, которые могли быть полезны подполью.
Большую помощь оказывала подпольная организация нашим солдатам и офицерам, оказавшимся в тылу у противника. Их снабжали документами, переправляли к партизанам. В частности, паспортами были снабжены три советских офицера, скрывавшихся на квартире у пожилой керчанки Каминской.
Деятельное участие в спасении военнопленных принимали подпольщица Л. Н. Боруц и патриотка В. И. Леонова.
Подпольный партийный комитет сплотил вокруг себя надежный актив. Простые советские люди, пренебрегая смертельной опасностью, помогали собирать сведения о фашистах и их прислужниках, вести агитационную работу. Среди активистов были работницы табачной фабрики, рабочие завода им. Войкова и другие.
Немалые услуги подпольной организации оказала пятнадцатилетняя дочь Лидии Николаевны Боруц Клера (подпольная кличка Вера-Чижик). Подобрав группу сверстниц, девочка вместе с ними доставляла нужные подпольщикам сведения.
Когда 29 ноября оккупанты собирали все зарегистрированное население на Сенную площадь, подпольная организация поручила Клере проследить, куда будут отправлены люди. Девочка сопровождала колонну арестованных до самой тюрьмы.
За короткий срок подпольная организация сумела накопить опыт подпольной борьбы с фашистами, и это очень пригодилось Козлову, когда в августе 1943 года он возглавил подпольный комитет в Симферополе.

«...Я, нижеподписавшийся, член партизанского отряда им. Ленина, торжественно заявляю, что не дрогнет моя рука и сердце при выполнении священного долга перед Родиной в борьбе с гитлеровским бандитским полчищем.
За поруганную землю нашу, за сожженные города и села, за пытки населения и издевательства над моим народом я клянусь мстить врагу жестоко и беспощадно.
Я клянусь, что никакая пытка не сломит моего духа, я никогда не выдам ни тайны отряда, ни тайны моей Родины.
Если я откажусь от этой клятвы и торжественного обещания, то пусть моим уделом будет презрение и ненависть, а мерой мщения мне пусть явится мое физическое уничтожение и презрение к моей семье и потомству».

Под этой присягой стояло шестьдесят подписей керченских рабочих: металлургов, рыбаков и строителей, партийных и беспартийных, молодых и старых.
Клятву свою керченские партизаны сдержали.
В очень сложных условиях приходилось им вести борьбу. Партизаны, действовавшие в лесах, могли маневрировать, керченские же патриоты были заблокированы в подземных каменоломнях.
С первых дней было решено совершать вылазки, проводить разведывательную и диверсионную работу в тылу оккупантов, сохраняя в строгом секрете убежища и выходы.
Ценные разведданные принес в первый же свой выход в поселок юный разведчик пионер Володя Дубинин. Он сообщил, что недалеко от каменоломен разместился штаб фашистской части. Командование отряда приняло решение разгромить вражеский штаб.
13 ноября группа партизан Старокарантинского отряда под командованием Александра Федоровича Зябрева вышла из каменоломен на боевую операцию. Темная непогожая ночь низко нависла над землей. Небо сплошь затянуло свинцовыми тяжелыми тучами. Вокруг ни огонька. Только в стороне мечутся острые лучи прожектора.
Часового сняли бесшумно. Фашистов застали врасплох.
Однако вскоре враги оправились и обрушили на партизан шквальный огонь. Каждый партизан дрался за десятерых, но гитлеровцев было слишком много. Они взяли группу смельчаков в кольцо.
Зябрев решил поднять бойцов в штыковую атаку, но в этот момент его смертельно ужалила вражеская пуля. Зябрев пошатнулся, один из партизан подхватил его, бережно опустил на землю.

— Уходить надо... ребята... — Командир затих.

Партизаны забросали фашистский штаб гранатами и с боем ушли в каменоломни.
В штольне, которая служила партизанам красным уголком, положили партизаны тело своего командира. Коротко, взволнованно прозвучала речь комиссара отряда Ивана Захаровича Котло. Партизаны стояли молча.
Многие из них знали Зябрева не один год, для многих он был другом. Не верилось, что больше нет этого красивого и такого доброго человека, что никогда не сверкнет его белозубая широкая улыбка. Эх, жить бы ему да жить. И путь-то не такой уж длинный за плечами Зябрева.

Группа партизан Аджимушкайского отряда им. В. И. Ленина с городскими подпольщиками в январе 1942 года.

Юношей строил он Сталинградский тракторный завод, был там одним из признанных комсомольских заводил. Потом служил на флоте, работал на Камыш-Буруне председателем рудкома.
Не произносили клятв партизаны над могилой Зябрева. Они стояли молча, но в душе каждый клялся — отомстить.
Командование отрядом принял рабочий Камыш-Бурунского железорудного комбината Семен Михайлович Лазарев.
После первой вылазки все ходы и выходы в каменоломнях были блокированы немецкими войсками. Фашистское командование приказало в кратчайший срок покончить с партизанами. Сначала гитлеровцы с помощью предателей пытались обманом заставить патриотов выйти на поверхность. Но партизаны не поддались на хитрость.
Не имели успеха и попытки фашистов проникнуть в каменоломни.
Враги считали, что патриоты замурованы в подземелье, не имеют никакой связи с внешним миром. Однако это было не так. Юные партизаны-разведчики Володя Дубинин, Ваня Гриценко и Толя Ковалев, маленькие, ловкие, выбирались из каменоломен наружу через такие узкие щели, где взрослому разведчику пробраться было не под силу.
Сведения, которые приносили из разведки Володя и его друзья, всегда отличались достоверностью. Отряд имел возможность правильно оценить обстановку и ориентироваться в планах оккупантов.
Отец Володи Дубинина, Никифор Семенович, был потомственный моряк, участник борьбы старокарантинских партизан против деникинцев и интервентов в 1919 году. Володя перед войной учился в 7-м классе. Светлоголовый, крепкий паренек ничем особенно не выделялся среди своих сверстников. Часами пропадал на пляже, излазил все прибрежные камни. Увлекался авиамоделизмом, пускал легкие белоснежные модели с Митридата. Много читал. Был разве настойчивей, упрямей, чем другие. Твердо держал данное товарищам слово.
Когда началась война, Никифора Семеновича призвали в Военно-Морской Флот.
Провожая его, мать Евдокия Тимофеевна горько плакала А Володя сказал:

— Я скоро приеду к тебе, папа!

Никифор Семенович усмехнулся:

— Рановато, Володенька. Я за тебя повоюю...

Но Володя решил твердо: он будет воевать вместе с отцом. В военкомате ему отказали:

— Таких не призываем. Молодой еще, подрасти.

— Как молодой? Мне уже пятнадцатый!

— Вот поэтому и молодой, что только пятнадцатый.

Однако от своего намерения воевать с фашистами Володя не отказался.
Я не знал Володю Дубинина. А может, знал? Может, видел его в строю пионеров, идущих по улицам Керчи под перестук барабанных палочек? Видел, но не выделял. А разве мы знали тогда, сколько завтрашних героев живет среди нас, рядом с нами?
...В дни, когда наши войска отходили к переправам, Володя стал замечать, что его дядя Иван Захарович Гриценко на ночь часто куда-то исчезает. Строго по секрету Володя сказал своему дружку Ване Гриценко:

— Знаешь, Ваня, куда Иван Захарович по ночам ходит?

— Куда?

— Он к партизанам ходит, к своим.

А утром Володя и Ваня подкараулили Ивана Захаровича, когда он был один, и попросили:

— Запишите нас в партизаны.

— В какие партизаны? Что вы? — удивился Иван Захарович. — Никаких партизан я не знаю.

Ребята промолчали, а следующим вечером, прячась за заборами и углами домов, крались за Иваном Захаровичем. Дошли до самого входа в Старокарантинские каменоломни, где скрылся Иван Захарович.
На следующий раз Гриценко уже не мог отговориться. Посоветовавшись с матерями Вани и Володи и с командованием отряда, он сказал хлопцам:

— Хорошо, примем вас в отряд.

Гриценко ни разу не пожалел об этом. За очень короткий срок Володя завоевал любовь, доверие партизан своей неутомимостью, бесстрашием. Зябрев поставил Дубинина во главе группы юных разведчиков.
Мальчишки знали друг друга с раннего детства. Все трое выросли тут же, неподалеку от каменоломен. Сюда зачастую приводила их детская игра в «красных» и «белых», в партизан. Об этих местах наслушались они рассказов взрослых. Рассказов о героизме, несгибаемом мужестве тех, кто воевал в каменоломнях еще в гражданскую войну. С жадностью впитывали они в себя эти рассказы. Мечтали быть похожими на героев гражданской. Клялись по-мальчишески пылко выдержать любой экзамен на стойкость, когда вырастут, когда станут взрослыми.
Им пришлось держать экзамен на стойкость еще до того, как они стали взрослыми...
...Двое самых юных партизан — Володя Дубинин и Толя Ковалев шли в разведку. Шли выполнять уже не первое серьезное боевое задание.
Добрались до огородов. В заранее приготовленные мешки стали собирать картошку. Со стороны посмотреть — поглощены мальчишки своим занятием. А на самом деле они ни на секунду не забывали о задании командира отряда: выяснить, где расположились немецкие войска, что делается в поселке, на дорогах.

Разведчик Старокарантинекого отряда Володя Дубинин.

Разведчики внимательно следили за дорогой, подсчитывали, сколько машин едет по ней, куда, с каким грузом.
Потом пробрались в поселок. Установили, где находится штаб немецкой части. А на обратном пути обнаружили впереди себя группу фашистских солдат. Они шли к главному входу в шахту. Немцев надо было опередить. Не сговариваясь мальчишки бросились к каменоломням. Пробирались ползком сквозь высокие бурьяны. Чуть не наткнулись на немецкого солдата. Замерли. Долго пережидали, пока он уйдет. Поползли дальше и успели предупредить своих.
Потом вновь потянулись для Володи и его друзей подземные партизанские будни. Они носили мины, выдалбливали для них гнезда. И снова Володя Дубинин и Анатолий Ковалев ходили в разведку. Стояли на посту. Вместе со всеми пробивали ломом и киркой выход из штольни, когда немцы стали взрывать каменоломни...
На партийном собрании 19 декабря коммунисты решили немедленно начать прокладку нового выхода из шахты. Его предполагалось использовать для разведки и боевых действий. Руководство работой было поручено начальнику подрывной команды коммунисту Жученкову. Решили также установить связь с Аджимушкайским партизанским отрядом.
Фашисты предприняли новую попытку проникнуть в каменоломни. Завязался бой, который длился двое суток. В этом бою принимали участие все партизаны без исключения. Боевая тревога застала начальника медицинского пункта отряда Асана Аширова в санчасти, где он осматривал Володю Дубинина — у мальчика начиналась тяжелейшая ангина. Наказав Володе не вставать с постели, Аширов устремился на свой боевой пост. А возвратившись после отбоя, не нашел Дубинина в постели. Мальчик убежал туда, где гремел бой.
В этой схватке с врагом многие партизаны показали примеры стойкости и мужества. Боец Е. А. Любкин, например, уничтожил 10 фашистов, оттащил из-под огня противника в боковую штольню двух тяжелораненых товарищей.
В одном из проходов фашисты окружили семерых бойцов. Шестерым удалось уйти, одного — Пантелея Павловича Москаленко — фашисты схватили. Мучили, пытаясь выведать расположение отряда, заставить Москаленко провести их по лабиринтам каменоломен. Ни одного слова не услышав от партизана, фашисты зверски убили его.
На вторые сутки немцы покинули каменоломни, не сумев даже убрать трупы своих солдат, в том числе труп одного обер-лентенанта. У врагов было убито и ранено 80 человек, у партизан — один убитый и несколько раненых. После этого немцы не рисковали больше спускаться в каменоломни.
Стремясь запугать население, фашистские бандиты повесили в сквере возле разрушенного ими памятника Владимиру Ильичу Ленину трех советских граждан, схваченных на улицах, и прикололи им на грудь лист бумаги с надписью: «Повешен как партизан». Местность вокруг Старокарантинских каменоломен была объявлена запретной зоной, все население из поселка выгнано. Затем фашисты начали замуровывать входы в каменоломни, предварительно заминировав их.
Отряд оказался заживо погребенным под землей. Однако и это не сломило партизан. Ни один из них не сделал попытки самовольно уйти из каменоломен. А ведь были под землей и женщины с детьми.
Вот хотя бы Прасковья Мацуляк — повар отряда. Женщина вместе с пятилетней дочуркой Дусей стойко переносила все невзгоды. Во время боя брала винтовку и сражалась рядом с бойцами. И даже когда немцы замуровали выходы из штолен, а в оставшиеся щели стали вдувать газы, Прасковья не пожелала выйти на поверхность, хотя и была такая возможность.

— Вместе со всеми пришла я сюда, — заявила она командиру, — и выйду отсюда только вместе со всеми.

И действительно вышла вместе со всеми. После освобождения Керчи Мацуляк была награждена медалью «За отвагу».
В сложных условиях действовал и второй партизанский отряд, сформированный из рабочих заводов им. Войкова, им. Кирова и из еникальских рыбаков. Отряд базировался в Аджимушкайских каменоломнях.
Фашисты начали с того, что попытались проникнуть в каменоломни. Но партизаны под руководством Ивана Михеевича Голикова заблаговременно построили две линии обороны: сплошную каменную стену и вторую такую же в восьмидесяти метрах от первой. Когда 19 ноября немцы стали разбирать первую стенку и, присвечивая ручными фонариками, обстреляли подземелье, партизаны из-за второй стены открыли ответный огонь. Врагу не удалось проникнуть в глубь каменоломен. Отступив, немцы не оставили попыток выбить партизан из подземелья. Они двинулись к галереям с другого края. Предварительно были разбросаны листовки с предложением сдаться. Подпустив врага поближе, партизаны открыли ураганный огонь. Бой шел в сплошной темноте. И на сей раз фашисты были вынуждены отступить, понеся большие потери.
Собрав свежие силы, 21 ноября немцы в третий раз атаковали позиции партизан, но и на этот раз безуспешно. Партизаны расставили ловушки—фугасы, к которым подвели шнур. Когда фашисты приблизились, взрывы огромной силы обрушили тонны камня с потолка, похоронив под собой десятки вражеских солдат.
Получив отпор в открытом бою, фашисты пошли на провокацию.
Утром разведка донесла командиру отряда, что у входа в одну из штолен фашисты, похоже, замышляют очередную «прогулку» в каменоломни. Тотчас же в штольню отправилась боевая группа.
Вот впереди появилось светлое пятно. Рядом с ним — второе. За ними еще, еще... Они близились, становились четче, определенней. Ясно было: в штольню углубляются с ручными фонариками фашисты!
Командир группы дал команду: приготовиться к бою.
Ждали... И вдруг из глубины штольни донесся высокий женский голос:

— Партизаны-ы... Родненькие наши... Немец гонит на вас, не жалейте, стреляйте, бейте гадов... бей... — Голос пресекся, но тотчас же, повторенный подземными галереями, возник многоголосый гул толпы. Слышались в нем старческие и женские голоса, детский плач.

Фонарики заметались, потом стали гаснуть один за другим. Коротко протакала пулеметная очередь. Послышался выкрик:

— Форвертс! Сволочь руски!

— Тикайте, люди, тикайте... — снова услышали партизаны тот же высокий женский голос. И уже совсем издалека, из-за поворота штольни:

— Стреляйте, бейте их...

Партизаны открыли огонь. Так провалилась провокация фашистов.
Убедившись в неприступности партизанской базы, немцы блокировали каменоломни, замуровывали выходы. Так же, как и в Старом Карантине, бурили шурфы и пускали через них удушливые газы. Но у партизан оставалось еще несколько запасных выходов, которые они использовали для разведки и вылазок.
Когда немцы начали бурить шурфы и взрывать над каменоломнями скалы, партизаны были обеспокоены тем, как бы цементные бассейны, наполненные водой, не дали трещин. Вот когда пригодились брезентовые ванны: в них переливался основной запас воды.
Теплым словом поминали партизаны и крепильщиков, создавших внутри штолен надежные укрытия. Еще в июле 1941 года горком совместно с Ленинским райкомом организовали из высококвалифицированных рабочих-резчиков бригаду, которая должна была укрепить своды в каменоломнях. А. Сопин, Т. Егоров, М. Филоненко, Ф. Аксенов, вся бригада под руководством коммуниста горного техника В. Медведева несколько суток не выходила из подземелья.
Большое значение партизаны придавали разведке. Она велась постоянно наиболее опытными бойцами. Разведчиками стали Носков, Зинченко, Кущенко, Небора, Сатири, Кочубей, которые всегда приносили в отряд важные сведения.
В середине декабря для изучения обстановки в окрестностях был послан бесстрашный боец-коммунист, прокатчик завода им. Войкова Николай Владимирович Кочубей. Он выбрался из каменоломен днем и до сумерек отлеживался в глубоком овраге под самым носом у вражеских патрулей. С наступлением темноты Кочубей добрался до окраины города, а в полночь постучал в окно родного дома. В течение трех дней Николай, его жена и дети собирали в городе разведданные о противнике, потом Кочубей отправился в обратный путь. Пройти к каменоломням было очень трудно. Кочубея по пятам преследовали фашисты, в темноте и спешке он попал неподалеку от входа в штольню, наглухо замурованную камнями. Преследователи потеряли из вида партизанского разведчика, однако от каменоломен не ушли, и Николай всю ночь и часть следующего дня голыми руками, раздирая в кровь пальцы, разбирал в стене отверстие. Весь окровавленный, совершенно обессиленный, он добрался до отряда, доложил командованию разведданные, которые во многом определили направление дальнейших действий партизан.
Авангардную роль в боевой деятельности Аджимушкайского партизанского отряда сыграли коммунисты и комсомольцы. Коммунист Анатолий Александрович Носков во время одной из вылазок огнем своего пулемета сжег автомашину, вывел из строя передвижную радиостанцию и рассеял колонну немцев. Образцы стойкости и мужества показал коммунист А. А. Сатири, который еще в 1919 году партизанил в этих же каменоломнях.
Большой выдержкой и бесстрашием отличался секретарь комсомольской организации Аджимушкайского партизанского отряда Виктор Иудин. Он участвовал в самых сложных разведывательных и боевых операциях, не раз только чудом спасаясь от гибели. За полтора месяца пребывания в каменоломнях Виктор уничтожил более десяти немецких солдат и офицеров и заслуженно был награжден орденом Красной Звезды.
Большим уважением в отряде пользовалась медицинская сестра комсомолка Надя Карпухина, комсомолки Глушко и Горелова, повар отряда Кизилова.
Дневники партизан рассказывают о сложном быте подземелья. Отличительной чертой его была строгая дисциплина — без этого в условиях абсолютной темноты, не позволяющей судить ни о времени, ни о пространстве, существование отряда было бы немыслимо.

...Глухо отбивают мгновения ходики, висящие в одной из каменных ниш. Стрелки показывают 6 часов. Только вот утра или дня — не определишь: в глухие забои каменоломен никогда не проникает дневной свет, и только сигнал дежурного «выходи в наряд» или «на завтрак» помогает ориентироваться во времени.
Питьевую воду по-прежнему учитывали очень строго. Подсчитав водные запасы, пришли к выводу, что если расходовать по 15 ведер в сутки, хватит на три месяца. Надо было растянуть этот срок. Ввели еще более строгую экономию. Теперь, приготовляя пищу, берегли не только и, пожалуй, не столько продукты, сколько воду.
А когда стало известно, что работавшие на кухне партизаны, проявив слабость, отпускали кое-кому сверх положенного по норме, с ними состоялся разговор короткий, но настолько убедительный, что они поклялись ни капли лишней больше никому не давать.
Однажды начпрод отряда Войтенко задумал в качестве сюрприза приготовить винегрет. Начальник штаба Бантыш приветствовал было такое разнообразие в меню, но, поразмыслив немного, возразил Войтенко:

— Послушай-ка, бог продовольственный, — сказал он, ведь для винегрета надо картошку и свеклу варить в кожуре, а воду потом слить?

— Ну, а как же иначе, — удивился Войтенко.

— Тогда не выйдет. Столько воды истратить почти что впустую, это для нас недоступная роскошь...

В Аджимушкайском отряде был свой, как ее шутя называли, начальник «водного режима» — Мария Родионовна Молчанова. Она определяла нормы расходования «водных ресурсов».
Мария Родионовна Молчанова была коренной керчанкой. Рано началась ее трудовая дорога: почти девочкой пришла на рыбозавод, стала рыбообработчицей. Потом строила мясокомбинат, работала на заводе им. Войкова, а перед самой войной — инструктором Осоавиахима. Была депутатом Ленинского райсовета. Когда началась война, Мария Родионовна окончила курсы медсестер и отправилась на Перекоп — там держал в то время оборону 417-й стрелковый полк, где ее муж служил командиром роты, а потом начальником штаба полка. О нем, кстати, очень тепло вспоминает генерал армии П. И. Батов в своей книге «Перекоп. 1941».
Зачисления в действующую армию Мария Родионовна не добилась, вернулась в Керчь, а когда враг ворвался в город, ушла с партизанами в каменоломни.
Забегая вперед, скажу о дальнейшей судьбе этой женщины, одной из многих патриоток, которые защиту Родины считали самым главным своим делом.
...Враг снова угрожал Керчи. Эвакуировав двоих детей, Мария Родионовна опять ушла в Аджимушкайские каменоломни. Перевязывала раненых, если нужно, брала винтовку и сражалась с врагом как боец. Почти совсем не было воды. Раненые, женщины, дети страдали от невыносимой жажды. И вот в это время среди бойцов подземного гарнизона распространилась весть, что неподалеку от одного выхода из каменоломен есть колодец. Правда, добраться к нему было трудно — вокруг рвались немецкие мины. Но Мария Родионовна решила твердо: пойду. Женщины пытались удержать ее, она ответила им резко:

— Бойцы жизни не жалели, за нас в бой шли... Так неужели нам трусить?

И пошла. Семь ведер воды принесла Мария Родионовна раненым, лежавшим в глубинных коридорах каменоломен. А восьмое не донесла: мина разорвалась совсем рядом. Приподнявшись на локте, Мария Родионовна кричала:

— Все равно вам, фашисты, смерть! Победим мы, слышите, мы...

Выскочив из-под скалы, бойцы подхватили Марию Родионовну, унесли в госпиталь. Вскоре она умерла. Перед смертью попросила позвать кого-либо из бойцов и сказала:

— Разгромите врага, выйдете отсюда... расскажите детям, как сражались в каменоломнях...

Я очень хочу, чтобы эти строки прочитали дети Марии Родионовны Молчановой. Такой матерью нужно гордиться. И помнить о ее подвиге, и недаром прожить жизнь, за которую она и еще тысячи заплатили своей кровью.
В Аджимушкайском отряде было много женщин, и каждая добросовестно выполняла свои нелегкие обязанности. Комсомолки Глушко и Горелова занимались хозяйственными делами, стояли на посту, подносили партизанам патроны во время боя. Принимала участие в боевых операциях повар Аня Кизилова и другие женщины.
...До сих пор хранятся у меня пожелтевшие листочки — партизанский дневник. При свете чадящей коптилки партизан выводил эти торопливые, бегущие к краю листа строки, полные мужества, воли к борьбе:

«9 декабря. Противник нервничает... начал взрывать и засыпать отверстия в скале.
10 декабря. Произведено 16 взрывов.
15 декабря. Немцы попытались проникнуть под скалу. Одного партизаны убили, одного ранили...
26 декабря. Высланная разведка обстреляла обоз немцев. Враги разбежались.
27 декабря. Усиливается ружейно-пулеметная стрельба. Иудин убил одного немца, охранявшего скалу. Днем группа партизан подобралась к району школы и открыла пулеметный огонь по походной немецкой радиостанции, повредив ее. Обстреляли бронебойными пулями немецкую автомашину.
28 декабря. Обстреляли колонну немцев. Подожгли груженую закрытую автомашину.
29 декабря. Отчетливо слышны звуки канонады. Шум боя становится все ближе. Командир приказал всем группам готовиться к выходу из каменоломен, к бою».

Последняя запись сделана на третий день высадки советского десанта на керченский берег.
Керченская десантная операция началась утром 26 декабря. Высадкой десанта на северном побережье Керченского полуострова руководил контр-адмирал Горшков, на восточном (южнее Керчи) — контр-адмирал Фролов.
Погода очень усложнила условия операции: усилившийся шторм задержал переход кораблей через пролив. Вместо намеченного времени — за два часа до рассвета— десантным частям пришлось высаживаться ранним утром, на виду у противника, который встретил их ураганным огнем. Суда не могли подойти близко к берегу, десантники прыгали в холодную воду и сразу же шли в атаку. Почти везде первый бросок на берег делали части морской пехоты. За ними высаживались армейские пехотные подразделения.
Высокий героизм, беззаветное мужество проявили во время десантной операции советские моряки. Один из катеров находился вблизи берега, когда конец брошенного троса намотался на винт, лишив судно хода. Ни минуты не раздумывая, бросился в ледяную воду помощник капитана Н. Цвиренко и работал под огнем до тех пор, пока не размотал трос. Старшина 2 статьи Ашколов тушил пожар, превозмогая боль от тяжелых ожогов, шкипер Колесниченко, человек уже немолодой, был трижды ранен, истекал кровью, но не оставил боевой пост.
Находчиво и отважно действовали экипажи многих судов. Так, сейнер «Суворов» заслонил от минометного огня подбитый корабль. В напряженных боях десантные части северной группы отбросили гитлеровцев от береговой линии, захватили плацдарм и укрепились на нем. К югу от Керчи десантники овладели плацдармом в районе Камыш-Буруна.
Когда основная масса войск противника стянулась в район Керченского полуострова, началась высадка главных десантных сил в Феодосии. Перед рассветом 29 декабря корабли Черноморского флота под командованием капитана 1 ранга Басистого прорвались в Феодосийский порт и начали высаживать штурмовые части морской пехоты прямо на причалы и набережную. Десантники первого броска, не задерживаясь в городе, заняли высоты, господствующие над ним, и завязали бой с отступающими немецкими частями. В городе шли уличные бои. Очистив Феодосию от захватчиков, десантные войска развернули наступление на север, в направлении Ак-Моная, чтобы отрезать керченскую группировку немцев. Гитлеровцы в панике отступали с полуострова.
Ко второму января советские войска освободили весь Керченский полуостров, продвинувшись от Керчи до 100—110 километров.
Противник вынужден был перебросить на керченское направление значительное подкрепление из-под Севастополя; на линии Кият — Покровка — Коктебель ему удалось приостановить наступление советских войск и организовать оборону. Впоследствии стало известно, что командир 42-го армейского немецкого корпуса был приговорен военно-полевым судом к смертной казни за то, что его соединение, отступая, бросило под Керчью всю технику. В середине января 1942 года, подтянув резервы, немцы перешли в наступление и наши войска отошли на Ак-Монайские позиции.
Во время высадки десанта вышли из каменоломен и вступили в бой с противником керченские партизаны.
Ночью бойцы Аджимушкайского отряда сняли часового у одного из выходов и открыли огонь по врагу. Несмотря на неравенство сил, они убили нескольких немецких солдат и сожгли радиостанцию.
29 декабря партизаны сделали очередную вылазку на поверхность для обстрела противника. Только вернулись в скалы после напряженного боя, как начальник штаба отряда отдал приказ: «Отряд, наверх». Партизаны заняли позиции и открыли стрельбу по отступающему противнику. Немцы в панике бежали, никак не ожидая удара с тыла. Часть партизан направилась в ближайшую деревню. Осторожно, с опаской выходили из домов женщины, старики, дети, плакали от радости, окружив партизан.

— Спасибо вам, родные наши, что вызволили нас,— говорит одна из сельчанок. — Поиздевались над нами катюги проклятые, не чаяли уж и вырваться.

— Сынки, а сынки, — подходит к партизанам старик. — Тут вон в том доме заложники заперты. Не успели гитлеровцы их пострелять.

Партизаны ударами прикладов выбили дверь, за которой томились заложники. В небольшой комнате набито около тридцати человек. Старики, дети. Худые, измученные, страшные лица...
Утром следующего дня группа партизан во главе с Голиковым отправилась в Аджимушкай. На улицах — брошенные удравшими гитлеровцами зенитные пушки, пулеметы, машины, груженные боеприпасами. И вдруг — шум моторов. Это в районе каменоломен наш самолет сделал вынужденную посадку после воздушного боя. Состоялась незабываемая встреча партизан, только что вышедших из каменоломен, с экипажем самолета — майором Г. Шевельковым, старшим лейтенантом И. Рябовым, стрелком-радистом Г. Шевченко.
Керченские партизаны выполнили возложенные на них боевые задачи. В течение полутора месяцев отряд им. Ленина наносил один за другим чувствительные удары по врагу, сковывая в районе Аджимушкайских каменоломен значительное количество вражеской пехоты, отвлекая ее от участия в боевых действиях против Советской Армии.
16 января 1942 года Совинформбюро сообщало о действиях керченских партизан: «Отряд крымских партизан под командованием т. П. (Пахомов) атаковал отступающие от Керчи гитлеровские части. Партизаны обстреляли немцев из пулеметов и забросали их гранатами.
Противник в панике бежал, оставив на поле боя 120 трупов, 6 автомашин, 20 повозок с имуществом и боеприпасами, автобус с радиостанцией, 2 станковых пулемета, 5 мотоциклов, много винтовок, автоматов, патронов».
Самим фактом своего существования партизаны держали гитлеровцев в постоянном напряжении, о чем свидетельствуют не только карательные экспедиции против народных мстителей, но и многочисленные приказы гитлеровского командования, обещавшие за выдачу партизан вознаграждение, а за содействие им расстрел.
Страна высоко оценила боевые действия керченских партизан: семь человек были награждены орденом Красного Знамени, четверо орденом Красной Звезды и четверо медалью «За отвагу». Посмертно удостоен ордена Ленина командир Старокарантинского партизанского отряда Зябрев. Свыше пятидесяти партизан награждены Почетными грамотами...
Большое влияние на весь уклад жизни и боевую деятельность отрядов оказывали их партийные организации.
Первое партийное собрание партизаны Аджимушкая провели 16 ноября. Были избраны бюро первичной организации, редколлегия стенной газеты. Через несколько дней — 21 ноября — коммунисты опять собрались для разговора о первом бое с фашистами, о задачах по повышению боевой готовности, о внутреннем распорядке, о работе хозяйственной части. Наиболее важные, актуальнейшие вопросы текущей и боевой жизни стояли на повестке дня следующих партсобраний.
В Старокарантинском отряде в особо тяжелое для партизан время после гибели Зябрева, когда гитлеровцы предпринимали одну за другой газовые атаки, отдельные партизаны стали поговаривать о том, что нужно выйти на поверхность и там продолжать борьбу. 9 декабря партийное собрание осудило эти настроения. Партизанам разъяснили, что всякая попытка ухода из каменоломен в условиях вражеской блокады грозит гибелью всему отряду. Решения партийного собрания подняли боевой дух партизан, укрепили их веру в свои силы, в неизбежность нашей победы.