Экспедиция «Вокруг света» продолжается
№8 (2563) | Август 1972
В № 3 «Вокруг света» за 1969 год был опубликован очерк нашего специального корреспондента А. Рябикина «Голос Аджимушкая». В очерке рассказывалось о защитниках Центральных и Малых аджимушкайских каменоломен, сражавшихся с фашистами с мая по октябрь 1942 года. Особенно взволновало читателей предположение автора о том, что каменоломни, возможно, хранят в себе тайну пока еще не найденного архива подземного гарнизона. В том, что архив существовал, сомнений нет. Об этом говорят опросы оставшихся в живых участников обороны, советские документы тех лет и даже свидетельства противника. В очерке же вполне справедливо говорилось, что «трудно предположить, что защитники Аджимушкая решились навсегда расстаться с летописью своей борьбы. В сейфе были наградные листы, записки и донесения о героизме и мужестве бойцов гарнизона. Были и другие воинские реликвии. С такими документами люди расстаются лишь тогда, когда нет никакой возможности, ни одного шанса сохранить их». Далее говорилось, что и враг вряд ли мог завладеть последним сокровищем гарнизона. «Фашисты так по-настоящему и не спускались в каменоломни. Они боялись их. Даже после того, как перестали из подземелий раздаваться выстрелы, каменоломни по-прежнему были окружены колючей проволокой. У входов дежурили солдаты. С фанерных дощечек смотрели написанные черной краской слова: «Осторожно. Запретная зона», «Осторожно, партизан».
С тех пор прошло тридцать лет, но еще не разобраны многие завалы, не изучены галереи, где находился штаб гарнизона, полковая радиостанция, службы полка, госпитали. Каменоломни сильно разрушены. В ряде мест завалы достигают десятка метров, а частые обвалы, многотонные глыбы и остатки боеприпасов затрудняют работу поисковых групп.
Возможно, под землей есть отсеченные обвалами участки галерей и казематы. В них осталось все, как было в 1942 году. В них, возможно, и скрыты архивы штабов.
Что же стало с этими, безусловно ценными документами?
Один из инициаторов экспедиции — военный историк В. В. Абрамов — за последние годы собрал документы и свидетельства, подтверждающие существование архивов, проливающие свет на самые малоизвестные страницы Аджимушкайских каменоломен. В письме, присланном в редакцию, он пишет: «Их, конечно, спрятали оставшиеся в живых последние защитники. И не обязательно, в сейфе. (Для сохранения документов — для нас! — это был бы лучший вариант.) Сейф из-за его тяжести трудно прятать ослабевшим от голода людям. Документы могли быть помещены и в чемодан, коробку или небольшой ящик».
Это уже был какой-то ход для поисков. Второй ход: кто же были последние защитники?
Пока в живых не найден никто, кто бы был в составе последней группы. В их число входили: подполковник Бурмин Г. М., старший батальонный комиссар Парахин И. П., батальонный комиссар Храмов Ф. И., капитан Левицкий В. М., техники-интенданты второго ранга Желтовский В. И. и Прилежаев А. А., сержант Неделько А., работница керченского торга Кохан В. А. и другие. Как известно, 28 октября гитлеровцы решили окончательно подавить сопротивление в каменоломнях. Они спустились под землю, и там начался бой. Подробности этой схватки неизвестны. Судя по последним разысканиям, она была упорной, так как фашисты потеряли в ней ранеными двадцать человек (по архивным данным).
Ослабевшие от голода защитники были схвачены. Никто из них в живых не остался. Вот результат многолетних поисков... Ф. И. Храмов и В. М. Левицкий умерли от истощения во время переезда на машине из Керчи в Симферополь. Следы И. П. Парахина теряются в симферопольской тюрьме в конце января 1943 года. Палачи издевались над ним как только могли, и нет сомнения, что там они его и замучили. В. И. Желтовский умер от тифа и голода 11 апреля 1943 года в лагере военнопленных города Владимира-Волынского, а Г. М. Бурмин, как стало известно сравнительно недавно, погиб в плену 28 ноября 1944 года. Что касается Вали Кохан (ей было тогда 23 года), то она содержалась в симферопольском концлагере, откуда ей удалось передать родственникам несколько писем, два из которых сохранились. Осенью 1943 года, когда Красная Армия штурмовала Перекоп, а около Керчи высадились части отдельной Приморской армии, фашисты расстреляли всех заключенных лагеря. Среди них была и Валя Кохан.
«Судьба А. А. Прилежаева, — сообщает В. В. Абрамов, — до сих пор неизвестна. Он содержался в тюрьме с последней группой. Есть данные, что родом он из Симферополя, на Салгирной улице у него жила мать-старушка, которая носила ему передачи».
Но нельзя терять надежду на то, что кто-то из последних все же остался жив. Вот что пишет далее историк:
«На Александре Неделько необходимо остановиться подробнее. Не вызывает сомнения, что он был посвящен во многие секреты. Сашу Неделько, «невысокого», «широкоплечего», хорошо помнят участники. По некоторым данным, А. Неделько был ординарцем у полковника П. М. Ягунова, а затем у Г. М. Бурмина. Говорят, что до войны он работал кулинаром ресторана в каком-то большом городе на Украине. Среди последних защитников каменоломен он был менее истощен, видимо, поэтому ему и поручили ответственное задание. Галина Андреевна Матиевская, младшая сестра В. Кохан, ныне керченская учительница, сообщает:
«Осенью 1942 года к нам на квартиру по адресу Крестьянская, 31 пришел изможденный человек лет двадцати. После знакомства он признался, что его звать Саша Неделько и что он выбрался из каменоломен, где находится Валя. Он рассказал, что в каменоломнях страшный голод. Его послали в Керчь якобы поменять вещи на продукты. У него действительно были часы и портсигары. У нас Неделько находился несколько дней, затем в городе по ночам начались облавы. Неделько стал ночевать в катакомбах, которые были на территории города, а затем совсем исчез.
Позже нам стало известно, что Саша арестован и находится в лагере для военнопленных. В 1944 году, уже после освобождения Керчи, мы получили от Неделько письмо, в котором он писал, что бежал из плена и сейчас снова находится в действующей армии. Больше писем от него не было. В 1945 году мы сделали запрос о Неделько по его обратному адресу. Нам ответили, что А. Неделько погиб смертью храбрых. Письма и его обратного адреса не сохранилось».
Таким образом, и этого участника нет в живых. А может быть, где-нибудь живут его боевые товарищи по 1944 году, с которыми он делился своими воспоминаниями о легендарной подземной обороне?
Последний вопрос: есть ли что искать? Могли ли документы сохраниться до наших дней? «Да, — отвечают специалисты. — В Аджимушкайских каменоломнях мало влаги, в течение года в них сравнительно ровная температура. Документ, если он свернут или скомкан, может сохраниться даже в земле, среди каменных завалов. Если же документы хранятся в чемоданах, военных сумках или просто завернуты в бумагу или материю, то сохранность их, как правило, удовлетворительная».
На этот вопрос ответили и первые находки экспедиции. Найденные записи уже отправлены на реставрацию в Библиотеку имени В. И. Ленина.
В работе экспедиции принимают участие Керченский горком КПСС, Крымский обком комсомола и Керченский горком комсомола, историко-археологический музей города Керчи; техническое оснащение экспедиции обеспечивают промышленные предприятия Керчи.
http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/4790/.№11 (2566) | Ноябрь 1972
Аджимушкай
Тридцать лет назад, в мае 1942 года, тысячи наших бойцов и командиров ушли в Аджимушкайские каменоломни. «Не пожелавшие сдаться в плен», как доносили фашисты в ставку Гитлера, превратили каменоломни в сильные гнезда сопротивления. Ни голод, ни жажда, ни газовые атаки не сломили стойкости подземного гарнизона. Они держали оборону 170 дней и дрались до последнего своего часа...
О защитниках Аджимушкайских каменоломен наш журнал писал в № 3 за 1969 год. Особенно взволновало тогда читателей предположение, что каменоломни, возможно, хранят тайну пока еще не найденного архива подземного гарнизона. В адрес журнала поступали многочисленные письма, отклики, просьбы принять участие в раскопках и изучении подземной Керчи.
Летом 1972 года была организована экспедиция журнала «Вокруг света». Мы сообщали об этом в № 8 за 1972 год. И вот экспедиция окончена. Все находки переданы на исследование и восстановление.
Утро. Степь. Вздыбленные холмики Аджимушкайских каменоломен. Синее небо. И высокое пение жаворонка... В горячем мареве отчетливо виден Царский курган с триангуляционным знаком на вершине и старыми оспинами — следами разрывов авиабомб и снарядов.
Говорят, до войны росла на Царском кургане белая южная акация. Сейчас давно ничего не растет...
И еще одна зарубка, память войны, которая каждый день встает перед глазами: высокая и мертвая, как памятник, со сквозной дырой от артснаряда труба аглофабрики металлургического завода имени Войкова. В какой день она дымила последний раз?
Жарко! А мы одеты явно не по сезону. У кого теплая куртка, свитер. У кого штормовка или армейский стеганый ватник. На головах защитного цвета полиэтиленовые каски, в руках фонари. Идем по тропинке цепочкой, и на нас с удивлением смотрят люди в летних платьях.
— Разве там так холодно? — спрашивает кто-то.
— Холодно?.. Да, холодно.
Спускаемся. Сразу отдаляются звуки и запахи. Спадает жара, стихает ветер. Приходит какое-то удивительное чувство отрешенности от всего житейского, недавнего, прошлого. Далекими кажутся только что виденные экскурсионные автобусы наверху, наш палаточный лагерь у Соленого колодца.
Мертвый подземный город. Черные, закопченные стены и широкие залы, узкие щели и высокие коридоры и, словно из слоновой кости, подсвеченные слабым отраженным светом, широкие каменные столбы-подпоры. Дальше ночь.
Центральный вход в каменоломни почти завален. Лишь справа небольшое отверстие. В него можно пройти согнувшись. Дальше свободнее. Но слева нависает слоистый каменный козырек... Когда образовались горизонтальные, с ладонь шириной трещины? Может быть, еще в 1927 году, во время последнего сильного землетрясения, тогда же, когда отвалился большой кусок скалы под знаменитым «Ласточкиным гнездом» и многие береговые скалы изменили свой привычный и издавна знакомый взгляду штурманов и капитанов профиль... Или скорей всего тогда, в жарком мае сорок второго, когда потные, в расстегнутых мундирах саперы 88-го отдельного батальона СС Ганса Фрейлиха с тупой методичностью рвали в Аджимушкае скалы, заваливая входы в каменоломни...
За входом длинная, широкая и высокая, как зал, штольня. От этого «центрального аджимушкайского проспекта» идут ходы: вправо — скоро заканчиваются завалами и тупиками, влево — тянутся дальше. Под ногами шуршит одинокий закатившийся куст прошлогоднего перекати-поля.
До войны по этой Центральной штольне была проложена от входа узкоколейка. По ней шли вагонетки с выпиленным в каменоломнях камнем. Потом, перед самым началом обороны, когда началась эвакуация, в штольню свободно въезжали армейские грузовики и легковые машины, повозки и штабные автобусы. Машины проходили по «центральному проспекту» и разворачивались в ста пятидесяти–двухстах метрах от входа возле широкого многогранного каменного «целика»-подпоры, который специально оставили когда-то камнерезчики, чтобы он поддерживал кровлю подземных залов.
С тех пор многое изменилось в каменоломнях.
Пытаясь задавить обвалами гарнизон подземной крепости, фашисты после того, как они взорвали все известные им входы, стали проводить взрывы вдоль основных штреков. Говорят, что они имели планы и схемы каменоломен. Можно предположить, что им помогали предатели, но все равно невозможно было, находясь наверху, точно угадать и проследить по поверхности все повороты и разветвления ходов. Поэтому многие взрывы не достигали цели. Обычно после неудачного взрыва на поверхности оставалась лишь неглубокая воронка. Взрывчатка не брала крепкий камень. Но там, где взрыв приходился точно над ходом, разрушения были огромны. На поверхности образовывалась огромная воронка-кратер с десяти-двадцатиметровым провалом. Сегодня, если попытаться «привязать» с поверхности самые «кучные» воронки к подземным ходам, то можно предположить, что фашисты искали этот поворотный «целик», вокруг которого разворачивались машины. От «целика» лучами расходились в разных направлениях подземные ходы.
К началу немецкого наступления в этом районе каменоломен располагались некоторые отделы штаба Крымфронта. Позже сюда же переместился КП штаба. Здесь был узел связи, находился и Военный совет. Поэтому весьма вероятно: фашисты могли считать, что именно в этом «обжитом» месте может находиться и штаб подземного гарнизона, после того как бойцы сводного отряда прикрытия вынуждены были сойти под землю.
Немецким саперам удалось взорвать и засыпать несколько ходов недалеко от «целика», но точно над ним ни один взрыв так и не «вписался». И теперь этот высокий многогранник, искалеченный каменными и железными осколками, — основной ориентир для нас.
Зажигаем фонари и лампы.
Чтобы добраться до места, где мы ведем поиск, необходимо строго соблюдать одно условие: идти по «правилу левой руки», выбирая левые ответвления штолен. Через полтораста метров по этой дороге в глубь каменоломен начинаются неглубокие комнаты-ниши. Одна, вторая, третья, четвертая... Старые, закопченные от костров стены и потолки. Ржавые вбитые костыли и гвозди. У внешнего угла стенки одной из комнат висит обрывок проволочки на гвозде. На противоположной стенке — такой же обрывок. Похоже, висела занавеска. И тут же на стене рядок проржавевших канцелярских кнопок.
На потолках некоторых комнат сохранились почерневшие от копоти и дыма ролики электропроводки. В одной из комнат на стене рисунок, выцарапанный чем-то острым: красноармеец и фашист в профиль друг к другу. На фашисте характерная каска и кобура на левом боку. В руках винтовка с широким штыком. Красноармеец в гимнастерке и пилотке со звездочкой. Все правильно и с точки зрения формы одежды, экипировки. Какой неизвестный художник и в какой день оставил нам этот рисунок?!
За комнатами-нишами, если свернуть под горку налево, — большой недопиленный камнерезчиками блок, который напоминает широкую русскую печку. Заметный ориентир! Мы так и зовем это место «печка». От «печки» надо еще дважды свернуть налево, чтобы упереться в десяти-двенадцатиметровый тупик. Теперь, если встать лицом к этому тупику, справа будет такое же тупиковое помещение. Слева — новый глубокий и длинный ход. Здесь прохладно и в свете фонарей и ламп отчетливо видно, как на морозе, дыхание. Это, пожалуй, одно из самых низких мест Центральных Аджимушкайских каменоломен.
«Штаб» — написано тонкими фиолетовыми буквами на правой стене. Писали химическим карандашом, но кто и когда?
Пятьдесят три года назад, во время гражданской войны, здесь был штаб партизан. Тридцать лет назад, как показывают многие участники обороны, в этом же примерно месте находился штаб подземного гарнизона. И был день, когда где-то у этих стен стоял длинный деревянный стол и высокий худощавый человек в пенсне, с четырьмя шпалами на полевой гимнастерке рассматривал оружие и боеприпасы, которые добыли бойцы во время удачной ночной вылазки. Вокруг стола стояли командиры подземного гарнизона. А через несколько минут случилась беда. Полковник в пенсне взял со стола гранату, и она... взорвалась!
Так погиб командир гарнизона Центральных Аджимушкайских каменоломен Павел Максимович Ягунов, душа обороны с первого дня и до последнего своего часа.
Погиб он в июле 1942 года, когда гарнизон аджимушкайцев после долгих и изнурительных дней борьбы за воду, борьбы с газовыми атаками и обвалами продолжал держать в постоянном напряжении немецкие и румынские части, которые, оцепив весь район каменоломен, стояли у входов.
Полковника хоронили почти все бойцы и командиры гарнизона. Ягунов лежал в гробу, сделанном из бортов полуторки. Похоронили, по свидетельству очевидцев, его в одном из больших подземных залов. Возможно, невдалеке от «целика». Но потом в этом районе были сильные завалы. Фашисты взорвали кровлю. И сейчас точно неизвестно, где могила. Известно только, что на холм был положен металлический лист, на котором одиночными автоматными выстрелами кто-то выбил фамилию погибшего.
Прошло тридцать, лет, но до сих пор гибель первого командира подземного гарнизона осталась одной из неясных страниц Аджимушкая. Неясных, потому что нет в живых никого из тех, кто был в тот момент в штабе. Одни погибли позднее в боях, другие попали в плен и погибли в концлагерях.
Наша экспедиция разбирала лишь некоторые завалы. Мы не искали специально могилу. Но в одной из стен, глубоко в камне, мы нашли перержавевшие гранатные осколки, и каждый из нас снова задумался над обстоятельствами гибели Ягунова.
Когда в мае 1942 года шла напряженная эвакуация войск Крымского фронта и войска наших трех армий под непрерывными бомбежками и давлением противника отходили на Керченский полуостров, бывший комдив 138-й горнострелковой дивизии, начальник отдела боевой подготовки штаба Крымфронта полковник Ягунов стал старшим на КП штаба. Он сумел объединить разрозненные арьергардные части, отряды и боевые группы. Рядом с ним были командиры и рядовые, пограничники и морские пехотинцы, кавалеристы и танкисты, саперы и связисты... Они были рядом, и им досталась самая нелегкая доля на войне — прикрывать отход армии. Они стояли насмерть, сколько было в солдатских силах, у двугорбого Царского кургана и белых домиков Аджимушкая, и если бы совершили на войне только это — все равно за один этот подвиг заслужили они бессмертную славу. Но впереди у бойцов была еще 170-дневная оборона и борьба...
Известны свидетельства противника о «советских арьергардных частях, не пожелавших сдаваться в плен» и ушедших в подземные лабиринты Центральных Аджимушкайских каменоломен под руководством полковника Ягунова. «Приказ продержаться до возвращения Красной Армии точно выполнялся», — напишет составитель немецкого документа в ставку гитлеровской армии. Напишет педантично и в то же время с невольными нотками удивления перед непонятным мужеством людей, которое независимо от воли автора проглядывает в этом документе. «Ягунов, сдавайтесь! — кричали немцы в микрофоны радиостанций и громкоговорители спецмашин. — Гарантируем вам жизнь!»
«Всем! Мы, защитники Керчи, задыхаемся от газа, умираем, но в плен не сдаемся. Ягунов». Эта радиограмма, переданная открытым текстом старшим лейтенантом Ф. Ф. Казначеевым, начальником главной рации Аджимушкая, ушла в эфир 24 мая 1942 года, в один из самых первых и тяжелейших дней обороны.
И вот эта смерть... «Полковник погиб, разряжая гранату», — можно и сейчас услышать и прочитать в разных исследованиях об Аджимушкае и... не найти ответа на невольный вопрос: зачем командиру гарнизона нужно было лично разряжать гранату?
Наша экспедиция работала в дни, когда в Керчь к 30-летию обороны съехались из разных городов защитники Аджимушкая. Мы говорили со многими. «Ягунов взял со стола гранату, и она разорвалась у него в руках» — так примерно говорили те, кто слышал о трагедии еще тогда, во время обороны. От кого слышали? «Так говорили...»
Мы сидим втроем — старший лейтенант Анатолий Васильевич Шаля, крымский журналист Владимир Владимирович Биршерт и я — в Т-образном тупичке под стенкой, на котором химическим карандашом написано «Штаб». Стараемся представить ту обстановку...
Журналист Владимир Биршерт двадцать с лишним лет занимается Аджимушкаем. Мальчиком, как и многие керченские сорванцы, он начал ходить «под скалу», как говорят местные жители. За годы он собрал огромный — без преувеличения — материал. Вел переписку с десятками людей, участниками и свидетелями тех событий.
Сапер Анатолий Шаля обнаружил и обезвредил в крымской земле сотни взрывоопасных предметов и за долгие годы службы изучил на практике почти все системы гранат, мин и снарядов.
— Граната могла взорваться, если она стояла «на вилке», — сказал Анатолий Васильевич и показал нам, как это могло быть. — Но тогда должен быть щелчок и две или четыре секунды до взрыва.
— Значит, кто-то мог умышленно положить ее в таком положении?
— Он случайно мог взять или подвинуть на столе гранату, — волнуясь, сказал Володя Биршерт и встал с камня, — услышал щелчок и успел в те две или четыре секунды, которые оставались до взрыва, принять решение. Он мог бы кинуть ее в дальний конец штольни и, возможно, успел бы заскочить за угол, но кругом стояли люди, и кидать было некуда. И он сжался, закрылся, согнулся и почти все осколки прикрыл собой. И это могло быть так, а не иначе, потому что, по свидетельству разных людей, у Ягунова была вырвана взрывом грудная клетка, часть живота, подбородок и руки по локоть.
...Когда-то до войны он требовал от курсантов Бакинского пехотного училища уметь заряжать винтовку за три секунды и однажды, встретив у штаба одного курсанта, привел за собой в кабинет, положил на стол секундомер и скомандовал ему заряжать винтовку. Курсант четко выполнил команду за две с половиной секунды по секундомеру, и строгий начальник училища, «полковник в пенсне», неожиданно тепло улыбнулся, полез в нагрудный карман кителя, вытащил оттуда две узкие полоски бумаги — билеты в театр — и подал курсанту, и приказал оформить ему увольнительную в город.
Теперь, наверное, он скомандовал самому себе...
Ярко горят лампы-люстры, которые подтащили связисты к очередному завалу. Стучат ломы и лопаты. Гудит зуммер полевого телефона:
— Спиртовка... Спиртовка, я — Пламя. Прием!
— Лагерь? Новости?
— Работаем на завале. Где? Иди по нитке телефона. У входа встречу. Все.
Тридцать лет назад здесь тоже звенели телефоны, горел свет, тарахтел, подавая энергию, движок Л-3, и радисты Аджимушкая искали по приемнику свои армейские станции на Кубани.
— ...Спиртовка, я — Пламя. Прием!
Слышимость отличная у входа, но в глубине и в районе «штаба» плохая, практически никакой. Над головой двадцатиметровый слой камня. И давно замолчал наш транзистор...
Мы ищем документы людей, которые были последними и у которых «не на миру» был последний бой. Спускаясь в черные дыры каменоломен, они видели, как летели над Царским курганом в сопровождении «мессершмиттов» в сторону переправ тяжело груженные «юнкерсы» и им навстречу взлетали, отчаянно звеня на форсаже моторами, одинокие наши истребители, прилетевшие с Тамани. Значит, шла еще переправа, шли по проливу катера и шхуны. Армия уходила... А они оставались. И может быть, у кого-нибудь из них в один из тяжелых дней обороны появилось чувство (и у сильных людей бывают минуты слабости), что о них уже давно забыли, исключили из списков действующей армии, и уже написали писаря их матерям и женам, что их сыновья и мужья «пропали без вести». И не было возможности, сняв противогаз и прижимая к губам микрофон, сказать на весь мир, что они живы, потому что была завалена взрывом рация.
Но о них помнили. О них доносили командованию наши посты на косе Чушка. Радировали моряки-разведчики с полузатопленных теплоходов «Шахтер» и «Горняк» в середине Керченского пролива. Взрывы, ракеты и светящиеся трассы в районе Аджимушкая наблюдала из залива, подняв перископы, наши подводные лодки, видели, вылетая на задания, экипажи ночных бомбардировщиков... О них знали, о них думали. И если бы не общее ухудшение обстановки на юге, когда наши войска вынуждены были оставить Севастополь и немцы прорвались на Кубань, к ним пришла бы помощь!
Где-то в те же дни, когда из Аджимушкая ушла последняя радиограмма, в штаб Северо-Кавказского фронта пришла радиограмма из Керчи. Ее передала с чердака старого дома над морем, бывшего дома знаменитого керченского табачного «короля» Мисаксуди, девочка-радистка и фронтовая разведчица Женя Дудник. Она успела передать за 72 дня — с 27 мая по 6 августа 1942 года, — до того, как ее схватили, 87 радиограмм. В нескольких из них были сообщения о наших частях, оставшихся в Аджимушкайских каменоломнях.
Документы этих людей, возможно, где-то совсем рядом, под слоем тырсы и камня. И кто скажет, сколько раз мы находились близко от них?
Известно, что, кроме личных документов, которые могли быть спрятаны, случайно утеряны или оставались у людей во время их гибели на боевых постах от газовых атак, перестрелки или под завалами, где-то должны быть документы, которые прятали специально!
В самом конце обороны их спрятали Иван Павлович Парахин, комиссар Аджимушкайского гарнизона, и подполковник Григорий Михайлович Бурмин, командир танкового полка, человек, который прорвался после последних арьергардных боев у завода Войкова со своей боевой группой в Центральные Аджимушкайские каменоломни. После смерти П. М. Ягунова он стал командиром подземного гарнизона. Возможно, в тайну захоронения документов были посвящены и другие командиры штаба, которых называет В. В. Абрамов (1 О разысканиях военного историка В. В. Абрамова журнал писал в № 8 за 1972 год.). Но их было немного.
В Керченском историко-краеведческом музее хранятся воспоминания бывшего бойца подземного гарнизона Георгия Ивановича Самохвала. Рядовой 95-го погранполка войск НКВД Самохвал с остатками своего полка в мае 1942 года пробился в Аджимушкайские каменоломни, В каменоломнях он стал ординардцем Парахина.
Георгий Иванович приезжал на встречу участников обороны, и мне удалось поговорить с ним.
— Как я стал ординарцем? — вспоминал Георгий Иванович. — Шел по штольне с котелком воды, наткнулся на высокого полковника в пенсне. (Тогда я еще не знал, что это Ягунов, — это было в самые первые дни обороны.) Полковник остановил меня: «А!.. Зеленая фуражка!» — расспросил о службе и приказал следовать за собой. Мы пришли в штаб, и здесь Ягунов представил меня старшему батальонному комиссару. Это был Парахин.
...Есть его фотография. Скорей всего со служебного, военных дней удостоверения. И хоть это всего лишь маленькая старая фотография с военного документа — такие мужественные лица запоминаются.
Раненного во время последнего боя и до предела изможденного Парахина привезли на грузовой машине в подвалы симферопольского гестапо и стали травить каждый день собаками. И может быть, даже не очень заботились получить от него сведения (иначе попытались бы сначала поставить на ноги), видно, по опыту знали, что это бесполезно.
Таким был человек, за которым ходил, «як тiнь», молодой пограничник в зеленой фуражке.
Георгий Иванович знал, что документы прятали. Документы, очевидно, были ценные и важные. (Ясно, какая это была ценность для людей, которые собирались уходить в свой последний бой и не хотели погибнуть неизвестными.) Георгий Иванович помнит, как готовились их прятать, как расставляли немногих бойцов охранять входы. И как даже ему, ординарцу, не доверил Парахин тайну захоронения. А может быть, и доверил бы, но мало уже оставалось в строю людей и некого было поставить охранять сквозные штольни на случай всякой неожиданности, и Парахин приказал своему ординарцу встать у боковой штольни с автоматом в руках и стоять так, чтоб «даже мышь не проскочила».
Потом в пересыльном лагере (Самохвал в октябре 1942 года после тяжелого боя попал в плен), в Дрездене, в бараке-«лазарете» Самохвала узнал один из военнопленных, бывший старшина.
— Я тебя знаю, ты ординарец Парахина, — сказал старшина.
Старшина знал многое, и запираться было бессмысленно. Вряд ли это была провокация, потому что человек умирал и хотел сказать что-то перед смертью. Он сказал Георгию Ивановичу, что участвовал в захоронении документов и что их «заховали» в радиусе пятидесяти метров от последнего места штаба.
В один из первых дней работы экспедиции от Т-образного тупика — «штаба» — мы отсчитали по прямой, уходящей в глубь каменоломен штольне пятьдесят метров. Впереди была груда больших камней. Когда камни перетащили в другое, обследованное миноискателями и пробными шурфами место, обнаружили под ними основание аккуратной, камень к камню, стенки поперек штольни. Трудно сказать, для какой цели была построена каменная стенка-перегородка. В пазах между камнями, в нижнем ряду мы нашли обрывки черных вафельных полотенец, остатки плащ-палаток, одежды. Так строили «газовые перегородки», закладывая самые маленькие щели первым попавшимся под руку материалом.
Итак: «газовая перегородка». Что за ней, вернее под ней?
Не торопясь осмотрелись, и сразу бросилась в глаза одна любопытная деталь: в черной, закопченной каменной стене — четкий и, очевидно, выбитый когда-то кирками, судя по отлому камня, квадрат. Для какой цели он выбит в стене?
Если это указание, где строить перегородку, зачем столько усилий? Два-три удара кирки — и будет отметка на стене. А тут — четкий квадрат. И такое впечатление, будто кто-то хотел сделать в каменной стене квадратное углубление. Начал «профессионально» с краев по контуру, чтобы отвалить потом сразу большой кусок от центра. Но вот этот-то кусок и оставил, не отколол.
...Сапер Миша Бабин надел наушники, подкрутил настройку, отрегулировал миноискатель на моей лопате и осторожно пошел «косить» — водить вокруг стенки. Вдруг он остановился и молча протянул Анатолию Васильевичу Шале наушник. Старший лейтенант дал послушать мне. Наушник гудел ясным и переливистым, разного тембра и тона голосом. Но, пожалуй, сейчас он звучал посильнее, чем обычно, когда натыкался на взрывоопасные предметы и куски железа.
— Бабин, попробуй «оконтурить»! — приказал Шаля.
— Здесь, здесь, здесь и здесь... — сержант ткнул, наконец, носком сапога в землю.
Через полчаса работы мы извлекли из-под камня железный предмет, но это был всего лишь ящик с гвоздями. От времени гвозди спеклись в ржавую массу, и мы приняли их сначала за крышку стального ящика.
Разочарованные, молча уходим от «стенки с квадратом», чтобы, как ни странно, вернуться к ней снова в один из последних дней экспедиции.
Каждый день спелеолог Олег Сенкевич, начальник нашего «оперативно-поискового отдела», заносит в наш «археологический журнал» все находки и краткие комментарии к ним.
Нашли немецкую дымовую шашку. С дымвеществом. Почти не сгоревшую. Такие шашки фашисты кидали через дырки и входы. Аджимушкайцы гасили их, как «зажигалки», забрасывая землей и тырсой.
На днях кто-то принес красноармейскую звездочку. Вчера попалась бутылка с горючей жидкостью. Нашли стеклянные трубочки длиной с карандаш, запаянные с двух сторон. В середине какой-то белый порошок. Все сошлись на предположении, что он для воспламенения бутылок с горючим. Но нужен анализ.
Обнаружены снаряды PC от «катюши». Высокие длинные снаряды-ракеты со стабилизаторами. Снаряды как новые, только легкий, как пыльца, слой коррозии на корпусе. Снаряды пустые. Была ли в них взрывчатка? И как они попали в каменоломню?
Местные жители рассказывали, что под вечер 16—18 мая 1942 года стояла недалеко от памятника партизанам 1919 года зеленая машина с наклонными железными полозьями над кабиной. Около нее стояли военные. Один из военных махнул рукой, и машина дала огненный залп в сторону аэродрома. Там были немцы. Потом люди видели, как толкали ее красноармейцы в Центральный вход каменоломен со стороны Сладкого колодца.
Найдена засыпанная взрывом радиостанция. В одной из боковых штолен Центрального хода. Неужели это та самая, главная рация Аджимушкая? Известно, что устойчивая двусторонняя радиосвязь была у подземного гарнизона всего несколько дней. Судя по всему, раскопанная радиостанция была оборудована еще до обороны. Она располагалась совсем недалеко от поверхности и тоже была засыпана взрывом.
Нашли микрофон и части агрегатов, обрывки телеграфных лент и радиограмм, обрывки писем и пустые, незаполненные бланки «машинного журнала радиостанции», записные книжки, тетради, целую кучу красных тридцаток и трехрублевых зеленых бумажек. Попались картонные папки с листами бумаги. На одном отчетливо читается карандашная запись: «АКТ от 8. ...42 года... составленный в присутствии...» Дальше неразборчиво.
Откопали раздавленный камнями столик и под ним нашли красноармейскую книжку. Книжка была раскрыта, и мы, сдунув пыль, прочитали: «Красноармеец... Фонарев Николай Ионович...» Отчество удалось прочесть не сразу.
Обнаружили солдатский медальон. Черный пластмассовый патрон-цилиндрик. Осторожно отвинтили головку, и на ладонь выпала узкая, скрученная бумажная трафаретка-лента. На ней написано: «Красноармеец... Терентьев Герман Сергеевич... 1908 год рождения... родился: Хабаровский край ДВК... район Мазановский, с/с Маргаритовский, д. Маргарита. Призван... Котовским РВК Одесской области. Адрес семьи: УССР, Одесская область, Котовский р-н, к-з «Парижская Коммуна»... Терентьева Антонина Яковлевна».
Итак, известны еще двое бойцов подземного гарнизона, фамилии которых мы можем назвать людям.
Найдена гильза от крупнокалиберного пулемета и в ней свернутая трубкой и лотом еще сложенная вдвое записка.
Сергей Михайлович Щербак, начальник нашей экспедиции, попытался сделать осторожный, с четырех сторон надпил вдоль гильзы, но вытащить записку, не повредив, невозможно. Она прикипела к внутренним стенкам цилиндра зеленой окисью. А между тем эта свернутая в трубку бумага может быть, по общему мнению, многообещающей находкой.
Найдены еще несколько медальонов. Два пустых. В одном — черный, как сожженная спичка, и свернутый в узкую трубочку кусочек бумаги, который, к сожалению, погиб безвозвратно. В другом — плотный, скрученный и явно когда-то с трудом всунутый в этот пластмассовый цилиндрик комок бумаги. И его тоже, очевидно, лучше извлекать не в наших полевых условиях, а в специальной лаборатории.
Заносится в журнал все: от старой позеленевшей винтовочной обоймы, от горки золотистых автоматных патронов, найденных в угловой штольне, до маленького раздавленного камнем школьного компаса, обрывков газет, писем, полусожженных инструкций, бланков.
Находки тут же, на месте, пакуем в черные, от фотобумаги, пакеты, потом в целлофановые мешочки и оставляем на время в каменоломнях, в той среде, в которой они пролежали столько лет.
...И снова находка. В стене снаряд. Как он попал сюда? Откуда стреляли? Снаряд от зенитного «Эрликона». Стреляный. Ясно видна ствольная нарезка. Значит, снаряд прошел канал ствола и не взорвался. Но откуда он тогда залетел? Само положение его в стене и траектория — непонятные.
Много загадок в Аджимушкайских каменоломнях!
Почему, например, в районе «штаба» нет ни одного завала и ни одной, хотя бы пробной, разведочной воронки с поверхности? Или фашисты не знали, где штаб, или знали (что вероятнее всего), но не взрывали кровлю специально. С какой целью? Хотели взять руководителей обороны живыми?
Нетронутой осталась вся крайняя, левая параллель ходов, если смотреть со стороны Центральной штольни. Почти прямо над ними проселочная дорога, по которой едут на Царский курган экскурсионные автобусы. Но, может быть, и тогда, в сорок втором, здесь была дорога, и фашисты просто не могли предполагать, что ходы влево тянутся под самой дорогой?..
...Сегодня целый день ходил по каменоломням с двумя мальчишками из сорок второго года.
Да, это так, потому что Михаилу Ивановичу Разогрееву, водителю керченского автохозяйства, было тогда одиннадцать лет. Спиридону Куприяновичу Солуменко — четырнадцать.
Миша Разогреев был в каменоломнях со своей мамой и двумя сестренками. После первых газовых атак большинство гражданского населения, в основном женщины и дети, вышли из каменоломен. Семья Разогреевых осталась. Миша крутился среди военных, пробирался через колючую проволоку у входов и рвал на заброшенных огородах редиску-перестарку, щавель.
Потом Миша остался один. Мама и сестры умерли от голода. Было это уже в сентябре. Однажды за ним пришел лейтенант из штаба.
— За мной пришел лейтенант, — вспоминал Михаил Иванович, — и велел идти за собой. Я хорошо знал этого лейтенанта. Он интересно держал свечку в руке, в ладони между четырьмя пальцами. Так и ходил по каменоломням, прижимая к боку опущенную руку со свечкой. Лейтенант шел впереди, я за ним. Шли недолго. Помню, поднялись на одну или две ступеньки, лейтенант предупредил меня, чтобы я поднимал выше ноги, а сам нагнулся и прошел в какую-то нишу, вернее узкий, с дверь шириной, проход. За ним была каменная комната. Стол, умывальник в углу и дальше что-то отгороженное плащ-палатками. В комнате было несколько военных. Я сразу узнал Бурмина. У него был орден Боевого Красного Знамени и медаль «XX лет РККА». (Я всегда, когда встречал командира, смотрел на его орден.) Рядом с ним стоял Парахин. Его я тоже хорошо знал. Парахин дал мне кусок мыла и сказал, чтобы я умылся: как следует отмыл шею, лицо, руки. Меня посадили за стол, накормили. И Парахин сказал: «Вот что, хлопчик, у тебя, я слышал, есть родные в Керчи. Дедушка и бабушка. Выходи из скалы. Делать тебе с нами нечего. Постарайся не попадаться. Но если попадешься, не говори, что был под скалой с мамкой. Скажи, что ее убило при бомбежке, а ты пристал к красноармейцам. А теперь красноармейцы все умерли, и ты остался один. Понял? Повтори!» Я повторил, и мне дали с собой торбочку с сахаром. (Сахар в каменоломнях был, но его уже никто не мог есть в последнее время.) Тот же лейтенант проводил меня к выходу, и показал, где можно ползти, и шлепнул меня рукой на прощание по плечу, как большого. Меня схватили у крайних домиков поселка Аджимушкай, когда я по-мальчишески думал, что прополз все опасное. Попался румынам. Утром меня привели в какой-то двор, где было много солдат, и они все окружили меня. Один из солдат принес тарелку с супом, но второй взял и выбил эту тарелку. Потом приехали за мной на машине немцы и отвезли в город. В комнате, куда меня ввели, сидел за столом немец и рядом с ним русская женщина. Она спросила меня, что я делал в каменоломнях, и я рассказал так, как приказал мне Парахин. Женщина встала из-за стола и ударила меня по щеке. Больше меня ни о чем не спрашивали. К тюрьме приходили люди и узнали, что из Аджимушкая привезли какого-то мальчика. Потом, очевидно, узнали мою фамилию, потому что сообщили деду и бабке. Я в это время был очень слабый, и не мог ходить, и вообще, как говорят, «отдавал концы». Кто-то сумел забрать меня из тюремной больницы, отвез домой. Так закончилась моя аджимушкайская эпопея, но ту «комнату со ступеньками» я отлично помню и постараюсь найти!
«Комнату со ступеньками» помнил и Спиридон Куприянович. Жил он тогда в поселке Аджимушкай и видел, как однажды вывели немцы из каменоломен семь или восемь человек. А потом раздались выстрелы и затрещали автоматы... «Убежал!» — закричали мальчишки. Один из группы людей, которую конвоировали солдаты, сбил с ног крайнего автоматчика и бросился бежать. Он бежал, падая и петляя под выстрелами, пока не скрылся за ближайшим холмом.
Удалось ли ему, этому неизвестному, скрыться и кто он был? Этого мальчишки не знали.
После того как погибли или были пленены последние защитники Центральных Аджимушкайских каменоломен, Солуменко решил пробраться туда. Он возил на бричке воду по поселку, и немцы и румыны не обращали на мальчишку-водовоза особого внимания.
— Я был в каменоломнях почти сразу, как забрали последнюю группу. И помню эту «комнату со ступеньками», о которой рассказывал Миша, — говорит Солуменко. — Я тоже на нее наткнулся, когда бродил по каменоломням.
— Ищи, Спиро! — волновался Михаил Иванович. — Ищи, не может быть, чтобы мы все забыли!
Мы ходили за ними с Сергеем Михайловичем Щербаком, не мешая воспоминаниям двух друзей, не подсказывая им. Наши проводники сразу узнали и вспомнили «печку», но «комнату со ступеньками», куда ввел тридцать лет назад «лейтенант со свечкой» аджимушкайского мальчишку и куда забрел случайно другой четырнадцатилетний паренек, так и не отыскали.
...Да и нам никому не встречалась во время всех наших поисков такая комната. Есть что-то похожее, если свернуть от Центральной штольни сразу налево и шагать метров пятьдесят-шестьдесят по «правилу левой руки». Здесь будут попадаться небольшие углубления. Рядом полуразобранные и разрушенные перегородки. Правда, с тех пор все могло измениться в каменоломнях. И там, где, казалось двум мальчикам, была стенка, могла быть всего лишь перегородка-стенка, закрытая плащ-палатками.
— Но ведь эти ниши совсем близко от входов? — говорит Сергей Михаилович Щербак.
Да, эти углубления действительно близко от центрального входа. Днем здесь отчетливо виден каждый входящий со света в Центральную штольню, поэтому в конце обороны, когда уже мало оставалось в строю людей, здесь мог располагаться не только пост охраны. Тут могли находиться с оружием в руках и последние защитники.
...Уже в июле значительно упала интенсивность газовых атак. Взрывая кровлю, фашисты невольно тем самым создавали новые выходы газу, который они накачивали в каменоломни, и люди, уходившие в начале обороны подальше в глубь лабиринта, снова стали перемещаться ближе к выходам. Очевидно, и штаб гарнизона не один раз менял место своего расположения.
Мы поднялись на поверхность после целого дня безрезультатных блужданий и еще раз в этот день убедились, что главную тайну Аджимушкая нельзя взять с наскока.
Где же все-таки могут быть спрятаны главные документы аджимушкайского архива? Если последнее место штаба находилось недалеко от входов, то не исключена возможность, что документы могут быть спрятаны и совсем рядом с ними, и, возможно, под теми самыми камнями у центрального входа, через которые мы столько раз пролезали. Они могут быть там и по той простой логике, по которой человек, входящий в незнакомую комнату, меньше всего обращает внимание на то, что рядом с «дверью, и в последнюю очередь ищет там. Это, конечно, предположение; проверить его мы не успели: экспедиция заканчивала свою работу.
В один из последних дней работы экспедиции мы вернулись к недоработанной нами «стенке с квадратом» и разобрали последние нижние камни аккуратной кладки. Под одним из них лежали плотные пачки грязной и сыроватой бумаги. Сверху угадывались газеты. И снова пачки листов блокнотного и большего формата. Что было завернуто в газеты? По строгому экспедиционному правилу, уже ставшему законом, мы не пытались разворачивать их. Были ли это документы штаба и гарнизона, которые прятал Парахин? Но не будем додумывать, пока не скажут свое слово специалисты.
Это была последняя находка
А. Рябикин, наш спец. корр.
http://www.vokrugsveta.ru/vs/article/4818/
Вход
Регистрация
Галерея
FAQ
