Иванов Анатолий ЛеонидовичИз книги "Скорость, маневр, огонь"Аннотация издательства: Герои документальной повести заслуженного военного летчика СССР полковника А. Л. Иванова — советские пилоты, вставшие по первому зову Родины на ее защиту в годы Великой Отечественной войны Автор воскрешает бессмертные подвиги летчиков-истребителей в боях против фашистских захватчиков в небе Кубани, Украины, Белоруссии и на завершающем этапе войны.
«Должен воевать как коммунист»
Керченский полуостров — совсем небольшой участок земли, разделяющий собой Азовское и Черное моря. Но он доставил немало хлопот для фашистов. В этом сказались отвага и мужество его защитников, а впоследствии — активные действия наших наступающих войск.
На Крымской земле мы сели на полевом аэродроме, что километрах в двадцати пяти западнее города Керчи. Совсем недавно здесь побывали фашистские оккупанты. Теперь их нет, они отброшены нашими войсками до самой Феодосии. Под Новый год части Приморской армии высадились в районе города и за семь недель упорных боев освободили весь Керченский полуостров.
Линия фронта стабилизировалась с юга от города Феодосии, на северо-запад, к берегу «Гнилого моря» и Далее по восточной оконечности Арабатской стрелки.
На самом узком месте перешейка населенные пункты были буквально забиты наземными войсками. Полевые аэродромы заполнены авиацией. На нашем аэродроме Разместились разнотипные машины: бомбардировщики Дальнего и ближнего действия, штурмовики и истребители.
Аэродром имел два летных поля. Ближе к населенному пункту, на основном посадочном поле, базировались дальние бомбардировщики, которые обычно предназначались для ночных полетов в далекие тылы противника. Однако здесь, в Крыму, они выполняли необычные для себя задачи: бомбили войска противника, расположенные в непосредственной близости от линии боевого соприкосновения с нашими войсками.
Мы увидели и штурмовики Ил-2, которые тогда только начали появляться на вооружении авиаполков. Это были грозные машины, хорошо бронированные и мощно вооруженные.
Были рады увидеть и такие истребители как МиГ-3. Потому времени это были передовые в техническом отношении машины, летавшие со скоростью более 600 километров в час, оснащенные совершенным вооружением и оборудованные радиостанциями.
Рядом с основным летным полем на значительно меньшей площадке расположился наш полк. Не успели мы зарулить на стоянки после посадки и выйти из кабин, как к нам ликующей толпой ринулись летчики третьей эскадрильи, с которыми мы расстались еще в ноябре 1941 года на аэродроме возле станицы Крымской.
— Да ведь это наши орлы! — закричал Вася Панфилов.
— Они, ей-богу, они! — захлебываясь от радости, вторил ему Саша Алексеев.
— Вот это встреча! Слышны были радостные возгласы. Всюду — объятия, смех, крики, хлопки по плечам.
— А где же «Витязь гор»? — спросил кто-то возбужденным голосом.
— Коля Алвахашвили геройски погиб, прикрывая Картузова.
— Не вижу Павлика Ульянова! — озираясь по сторонам, вопросительно поглядывал на нас коренастый крепыш в реглане.
— Был подбит при штурмовике аэродрома Мариуполь и повторил подвиг капитана Гастелло, — приглушенным голосом сказал Сергей Азаров.
Летчики третьей эскадрильи, в свою очередь, рассказали о своих потерях и все, обнажив головы, постояли минуту в скорбном молчании.
Разместились в полуразрушенных холодных казармах, которые немцы во время оккупации Керченского полуострова приспособили под конюшни и склады. Пришлось произвести основательную приборку. Нанесли сюда соломы и накрыли ее кусками брезента. Получилось подобие жилья. Можно приступать к боевой работе.
Но южная погода не утешала. В феврале фактически здесь зимы уже не было. Моросил мелкий холодный дождь. Слякотно и грязно. С двух морей беспрестанно дули сырые пронизывающие ветры.
— Ничего, ребята, нам не привыкать! — потирает руки Панфилов.
— Тоже храбрец нашелся! — заметил Алексеев. — А сам, небось, зуб на зуб не попадешь.
— Ну, чего ты ворчишь, как теща, — прикрикнул Панфилов на Сашу. — Давайте лучше подумаем, как печку соорудить.
— Толя Иванов! У тебя тряпки не найдется?
— Зачем она тебе?
— Чудак-человек, не соображает. Тряпка нужна, чтобы печку не поцарапать руками.
Я быстро поднялся и сделал несколько резких движений.
— Ничего, скоро будет жарко, — пообещал Панфилов и прошептал на ухо о своем замысле.
Вскоре мы с Василием притащили пустую бочку, отодрали с какого-то разрушенного строения лист жести, зачерпнули в пустую консервную банку мазута, нашли пару кирпичей и всю эту «музыку» притащили в землянку.
И вот печка запылала: в бочке на кирпичах стояла консервная банка, над бочкой на проволоке, прикрепленной [96] к потолку, висел лист жести, а под ним бушевало пламя. В землянке сразу потеплело. Правда мы плохо видели друг друга из-за дыма, но это было не страшно: лучше быть чумазым, но в тепле.
Несколько дней мы ходили, как трубочисты, а потом общими усилиями печки были усовершенствованы и получили название «КПП-1», что означало «Кафельные печи Панфилова — первого выпуска». Но Васина «фирма» не выдержала конкуренции: товарищи из батальона обслуживания где-то раздобыли печки «буржуйки».
Неважно обстояло дело и с питанием. Столовая была общая для личного состава всех видов авиации.
По рассказам летчиков из третьей эскадрильи и их командира капитана Бабеева в воздухе приходилось туго. Немцы почти в каждой встрече имели двойное, а иногда и тройное превосходство.
Парни из нашей группы, хотя были и молоды, однако уже нюхали пороху над Ростовом и Ейском, имели достаточный опыт воздушных боев, знали многие коварные приемы фашистских летчиков и умели противопоставить им свою боевую смекалку.
В это же время на пополнение полка из Закавказья прилетело более десятка экипажей. Новые прилетевшие товарищи имели опыт боев в Финляндии. Среди них были капитаны Орлов, Терпугов, Сидоров, Чернецов, Эмиров, старший лейтенант Платонов, лейтенант Солдатов, комиссар эскадрильи Иванов. В дальнейших совместных боях они вписали в историю полка немало ярких страниц беззаветного служения Родине, храбрости и героизма.
Безо всякой передышки после перелета из Ейска полк, теперь уже в полном составе, начал «осваивать воздушное пространство» над Керченским полуостровом: штурмовали живую силу противника, сопровождали бомбардировщики, прикрывали штурмовики, вели бои над линией боевого соприкосновения наших войск с противником, [97] летали на разведку в район Феодосии, Старого Крыма, Карасу Базар, удаляясь в тыл противника на 50–70 километров.
Линия фронта стабилизировалась, однако, как и прежде, нам приходилось вступать в воздушные схватки иногда по два-три раза в день. Начинались они, как правило, парой или четверкой истребителей. Немцы по радио вызывали подкрепление, наши тоже шли на помощь своим самолетам. И вот уже в воздухе ревут надрываясь моторы, слышится пулеметная и пушечная трескотня.
Один из таких боев мне пришлось наблюдать с земли. При вылете на прикрытие наших войск во Владиславовке в воздушном бою подбили мой самолет, и я вынужден был сесть на полевой аэродром, а в это время в воздухе продолжался бой. С аэродрома, на который я сел, парами взлетали «чайки» и И-16.
Каждому летчику интересно следить за воздушным боем с земли, мне особенно: ведь я только что принимал в нем участие.
Наблюдаю. Вначале ребята зажали немцев, и те начали уходить к себе в тыл. Но вот появляется свежая восьмерка «мессершмиттов». Наши подняли в воздух еще шесть «ишачков». Бой возобновился с новой силой.
Посматриваю на часы. Судя по времени, с обеих сторон горючее на исходе. Так и есть — прекратились взаимные атаки, не стало слышно стрельбы и рева моторов. Но что это? Один из «мессершмиттов», выбрав удобный момент, ринулся в атаку на И-16. Самолет оказался в невыгодном положении.
У меня невольно екнуло сердце. Кто-то из стоявших рядом летчиков с тревогой воскликнул: — Собьет ведь!
Вовремя понял свое опасное положение и летчик нашего истребителя. Он разворачивается и идет в лобовую контратаку. Немец упрямо не сворачивает. Оба летчика стреляют друг в друга из всех огневых точек. Когда до самолета противника оставалось несколько сот метров, советский летчик энергично положил свой «ишачок» на крыло так, что крен дошел до 90 градусов.
Все, наблюдавшие этот маневр с земли, даже присели: на встречных курсах при таких скоростях сближения отвернуть в сторону почти невозможно и самолеты неминуемо должны столкнуться. На кокой-то миг они действительно слились воедино. Сейчас будет взрыв, и машины ринутся в свой последний полет — к земле...
— Смотрите, смотрите, они разошлись! — кричит кто-то. — Отскочили друг от друга, как мячики!
Наш истребитель продолжал лететь, разворачиваясь с небольшим креном, в сторону своего аэродрома, а «мессершмитт» вначале с пологим снижением, а затем постепенно увеличивающимся углом пикирования пошел к земле, врезался в нее и взорвался.
И-16 сел. Все бросились к нему. Из кабины вылез летчик, снял шлем, тряхнул головой, точно пытаясь сбросить с себя весь этот кошмар, только что происшедший в воздухе.
— Да ведь это Женя Павлович! — крикнул я ошарашенный и вместе с другими бросился обнимать своего друга.
Да, это был он, Евгений Павлович, бывший сосед по комнате Сергея Азарова, весельчак, искусный танцор и любимец всех девушек.
Когда наш полк базировался в Закавказье, на аэродроме стоял другой истребительный полк. В нем и служил Евгений.
Павловича буквально забросали вопросами. Все интересовались подробностями необычного боя.
— Понимаете, немец так неожиданно свалился на меня, что деваться было некуда, — взволнованно рассказывает Женя. — Ну, думаю, умирать так с музыкой, и развернулся ему в лоб. Он тоже оказался не из трусливых прет на меня и стреляет. Я тоже жарю из всех огневых точек. Когда до столкновения оставались доли секунды — делаю крен и крылом его — р-ра-раз! Удар пришелся по хвостовому оперению. Здорово мой «ишачок» тряхнуло, но ничего, летит... Давайте-ка посмотрим, что там с крылом получилось.
— Ну, брат, это не таран, а ювелирная работа! — ахнули мы. — Смотрите, самым кончиком крыла задел...
— И как только крыло не отвалилось?
— Да, это сделано виртуозно, — согласились летчики.
— Я и сам не знаю, как все это вышло, — засмеялся Павлович. — Фашист, наверное, в последний момент подумал, что на тот свет уйдем вместе, а оно вот как получилось.
В этом бою немцы потеряли два самолета и сбили один наш, но летчик выбросился из него с парашютом и приземлился на своей территории. Я же от места вынужденной посадки добрался до Багерово на попутной машине, а через двое суток поехал перегонять отремонтированный самолет.
Приближался день Красной Армии — 23 февраля 1942 года. Его мы ждали с нетерпением и очень волновались. Ведь в этот день вместе с другими молодыми авиаторами будут принимать в партию и нас, земляков-ленинградцев: Анатолия Макарова, меня, Николая Скворцова.
Партийное собрание было коротким. На нем никто не произносил длинных и торжественных речей. Хотя я и прошел свой кандидатский стаж и вжился в семью летчиков-коммунистов, однако, когда секретарь партийной организации назвал мою фамилию, стало как-то не по себе: шутка ли, принимают в партию! Достоин ли я носить высокое звание коммуниста?
Но вот слово взял комиссар эскадрильи Ильин.
— Я поручился перед партией за Анатолия Иванова и рекомендую его в члены ВКП(б). Уверен, что товарищ [100] Иванов оправдает это высокое звание. На его счету уже имеется два сбитых фашистских самолета, десятки боевых вылетов. Он мой ведомый почти во всех полетах, смелый, решительный и хорошо подготовленный летчик. Такой не подведет ни партию, ни своих товарищей.
Предоставили слово, а я стою, с ноги на ногу переминаюсь. Чувствую лоб взмок, жарко стало. Никогда со мною такого не бывало — стою и... молчу.
— Ну, что же ты думаешь делать дальше? — подбадривает председатель собрания.
— А что дальше! — вырвалось наконец, — дальше должен воевать как коммунист. Буду бить фашистов злее.
— А устав партии и ее программу знаешь? — спрашивают товарищи.
— Вроде знаю. Главное сейчас Гитлеру шею свернуть надо.
Грохнул одобрительный смех, я тоже улыбнулся и смахнул пот со лба.
За принятие меня в члены Коммунистической партии проголосовали единогласно.
Наш полк продолжал вести активные боевые действия.
— Получена задача, будем прикрывать штурмовые действия «чаек», — объявил майор Осипов.
Истребители И-153 прозвали «чайками» за характерный конструктивный излом верхнего крыла. В полете они были действительно похожи на быстрокрылых чаек.
— А где они базируются, эти «чайки»? — спросили летчики.
— На соседнем аэродроме, возле населенного пункта; Марфовка.
— Имейте ввиду, что эти «птички» здорово клюют фашистов, — предупредил летчиков командир полка. — Не подкачайте....
— Не оскандалимся, — уверенно заявил командир эскадрильи капитан Терпугов.
Все мы знали, что самолеты И-153 в основном производили штурмовые действия. Бомбами и пулеметным огнем они громили живую силу и технику противника. «Чайки» были очень маневренными самолетами и отлично справлялись со штурмовыми заданиями.
В этот день смешанная из первой и второй эскадрилий группа в составе восьми И-16 под командованием Терпугова пришла к аэродрому Марфовка и, пока сделала круг, двенадцать «чаек» были уже в воздухе. Мы сопровождали их на штурмовку занятого немцами населенного пункта Дальние Камыши.
Фашисты встретили нас сильным зенитным огнем. Но «чайки» самолеты верткие и попасть в них не так-то просто. К тому же и они не остаются в долгу: заметят зенитку — бомбой по ней. Немало их уничтожили. А когда плотность зенитного огня уменьшилась — бросились на штурмовку врага.
Словно по земле огненный смерч прокатился: взрывы, пожары. Внизу — настоящий ад.
А мы тем временем на своих «ишачках» барражируем сверху. Вражеских самолетов в небе не видно. Смотрим, капитан Терпугов покачиванием самолета с крыла на крыло подает сигнал: «Иду в атаку». Видать тоже решил штурмовать боевые порядки немцев.
Мы за ним. Но тут совсем неожиданно я увидел, как из района Феодосии приближается шестерка «мессершмиттов». Немцы быстро набирают высоту и на максимальной скорости спешат атаковать нашу группу.
Капитан Терпугов и другие летчики продолжают штурмовку и, должно быть, не видят фашистских самолетов. Предупредить их невозможно, радиосвязи нет. Раздумывать некогда. Мгновенно принимаю решение: сорвать замысел врага. Энергично разворачиваюсь и встречаю лобовой атакой первого же «мессера». Однако немец ее не принимает и проскакивает мимо.
Иду в лобовую атаку на второго. Тот тоже не хочет лезть на рожон. Смотрю, группа «чаек» и И-16 начинает уходить в направлении Керчи. Пока я развернулся и начал догонять товарищей, вижу как тут же «мессершмитты» заходят ко мне в хвост. Я снова разворачиваюсь и отбиваюсь пушечным огнем. Затем снова пытаюсь догнать свою группу. Повторяется та же история: немцы у моего хвоста, разворачиваюсь и — из пушек. Маневрируя таким образом, я не смог догнать группу наших истребителей, так как самолет не располагал достаточной для этого скоростью. Расстояние между моим И-16 и удаляющейся группой становилось все больше и больше.
Немцы уверены в расправе и даже, кажется, не спешат. В который уже раз выхожу на прямую и начинаю догонять своих. Лечу, осматриваюсь по сторонам и опять вижу как пара «мессершмиттов» с превышением становится справа, вторая пара занимает такую же позицию слева. А третья уже висит сзади.
Теперь я уже полностью осознал, какая нависла опасность. Мысли молниеносно проносятся одна за другой. И такая досада меня разобрала: ведь сегодня должны вручать партбилет, а я в таком положении!
И вот началось. С трех направлений шестерка «мессершмиттов» обрушилась на меня в пикировании. Ну и жарко было! Всякие маневры применял, выжимал из своего «ишака» невозможное, а из-под удара немцев все же выходил. Но что это? Мой самолет теряет высоту. Температура масла приблизилась к максимальной, давление упало и винт самопроизвольно перешел на большой шаг. Уменьшилась тяга мотора. Попробовал в лобовой атаке ударить по немцу из пушек, а они не стреляют: кончились боеприпасы и атака прошла впустую.
Все, конец. Винт крутится, но тяги уже никакой, скорость падает, маневр с набором высоты не выполнить. [103]
Положение, прямо скажем, неприглядное. Уж тут-то немцы по-настоящему «проверили» мою технику пилотирования. Малейшую ошибку противник мог использовать и доконать оторвавшийся от группы самолет.
Измотался до предела. Во рту пересохло, не хватало дыхания. И самолет тоже выбился из сил, мотор его задыхался от неимоверного напряжения.
А немцы неиствовали, заходили в атаки и парами и в цепочку. Атаковали по горизонтали и по вертикали. Вот один снова подкрадывается сзади, второй на вираже ведет заградительный огонь: стараются действовать наверняка.
— Нет, не собьете, гады! Сам воткнусь в землю, но не позволю сбить!
Так и гоняли меня фашисты минут около десяти, которые показались вечностью. И вдруг смотрю и глазам не верю: летит И-16. Оказывается это Вася Панфилов поспешил на выручку.
— Смотрю, — рассказывал потом он, — шестерка немцев тебя гоняет. Ну, я и махнул на подмогу. Больше никто из группы не заметил, куда ты пропал.
Сразу стало как-то легче, от одного вида самолета Панфилова воспрянул духом. Тут уже мы начали маневрировать в паре, прикрывать друг друга и продолжать полет, маневрируя так называемыми «ножницами». В результате шесть фашистских истребителей так и не смогли ничего с нами сделать. Мы благополучно прилетели и сели на свой аэродром.
Не терпелось скорее осмотреть самолет. Вместе с техниками обследовали чуть ли не каждый сантиметр площади крыльев, фюзеляжа и хвостового оперения и наконец нашли две пробоины: одну возле консоли крыла, вторую — в этом же крыле недалеко от элерона.
Шесть фашистских истребителей не могли основательно продырявить одного «ишачка» даже тогда, когда у [104] меня не осталось ни одного снаряда, а мотор вот-вот должен был заклиниться.
После этого случая я уверовал в себя, в умение ловко маневрировать в сложных условиях боя, уверовал в надежность И-16 и в великую силу взаимной выручки. Ведь Василий Панфилов, выручая меня, сам мог погибнуть. Вот он боевой девиз советских летчиков в действии: «Сам погибай, но товарища выручай!»
В тот день все истребители группы благополучно вернулись на свою базу. На «чайках» не было повреждений. А вот фашистам всыпали они здорово!
Подобных вылетов было много. С летчиками «чаек» завязалась крепкая фронтовая дружба, хотя мы и располагались на разных аэродромах. Иногда они садились к нам подбитые или же израсходовав горючее. И всегда находили у нас поддержку. Великое дело — дружба!
Были также вылеты, когда мы сопровождали штурмовики Ил-2. Здесь истребителям ставилась более сложная задача. Дело в том, что штурмовики летали в непосредственной близости от земли, на бреющем полете. Хотя они и были менее маневренные, чем И-153 и И-16, но защищены броней, имели мощное пушечное вооружение и несли на себе бомбовый груз. Немцы очень боялись их внезапных ударов.
Однако первые серии Ил-2 не имели стрелков, защищающих самолет от истребителей противника сзади и сверху. Эту задачу должны были выполнять наши летчики.
О том, что прикрытие штурмовиков дело не простое, мы убедились в первом же вылете. Штурмовикам была поставлена задача — нанести удар по железнодорожному узлу Владиславовна. На прикрытие восьмерки штурмовиков поднялись в воздух шесть И-16.
Мне в то время уже доверили летать ведущим пары, а ведомым назначили земляка-ленинградца Николая Скворцова. Все шло вроде хорошо. Но, когда Ил-2 начали [105] штурмовать немецкую пехоту, появились «мессершмитты». Они барражировали над линией фронта, прикрывая свои войска и, конечно, стали противодействовать нашим штурмовикам. Группа прикрытия завязала воздушный бой с истребителями противника. И-16 не давали «мессершмиттам» вести прицельный огонь по штурмовикам и короткими, отсекающими ударами срывали их атаки. Развернешься, ударишь по фашисту — из пушек и снова пристраиваешься к штурмовикам.
Мы старались маневрировать с фланга на фланг, надежно обеспечить их боевую работу.
А они с ревом проносились над самой землей и обрушивались на фашистов всею мощью своего огня.
Летим со Скворцовым, глядим в оба: штурмовики тщательно закамуфлированы, из виду их потерять — дважды два. Я делаю маневр и тут же просматриваю воздушное пространство. Но все-таки проглядел: пока вертел головой из стороны в сторону, пара «мессершмиттов» приблизилась ко мне и открыла огонь с предельно малой дальности. Слышу резкий металлический удар за бронеспинкой. У приборной доски промелькнули ярко светящиеся огоньки.
Не успел оглядеться, как немец пронесся над головой в нескольких метрах и сделал энергичную горку. Понял: меня атаковали и не вхолостую. Но И-16 продолжал лететь.
А штурмовиков и след простыл. Целехонькие все ушли домой.
Мы вышли из зоны боевых действий и вернулись на свой аэродром. Техники тут как тут.
— Товарищ командир, — кричит старшина Цурихин, — да вы только посмотрите на самолет! На нем живого места нет.
— Как вы только смогли на нем долететь до дома?
— Надо тащить в ремонт.
— Куда тащить? Сами все прекрасно сделаете, — ворчу, вылезая из кабины.
Глянул и ахнул: весь фюзеляж самолета в длинных и рваных пробоинах, касательные порывы достигают 70–80 сантиметров. Удар противника пришелся в самую цель. На этот раз мне просто повезло.
Досадно, что я так опростоволосился, а главное не на чем летать. И когда только теперь техники отремонтируют «ишачка»?
Но что там мой самолет! Истребитель ведомого Николая Скворцова был еще больше изуродован и буквально ободран. Один скелет остался. Перкаль на крыльях висит лоскутами, киль и руль поворота почти полностью отбиты. Многие летчики приходили смотреть и удивлялись, как только можно было лететь на этом самолете, да еще и произвести посадку.
Как бы ни было, а задачу по прикрытию группы Ил-2 мы выполнили. Командование полка с удовлетворением услышало по телефону от штурмовиков:
— Передайте вашим летчикам, что они нас прикрывали хорошо.
Такую оценку боевых друзей приятно было слышать.
Но однажды вражеские зенитчики добрались и до истребителей прикрытия.
Группа «чаек» и Ил-2 получила задание выйти на штурмовку станции Владиславовка. Перед вылетом мы договорились: если истребителей противника не будет, проштурмуем немцев тоже.
И вот группа в составе двадцати с лишним самолетов над Владиславовкой. В воздухе чисто. Истребители встали в круг, рассредоточились парами на разных высотах. Штурмовики ринулись вниз, сбросили бомбы по цели и начали обстреливать из пушек траншеи и блиндажи. Вслед за штурмовиками вступили в бой и «чайки».
Ну, что ж, думаем, раз в небе спокойно, теперь и нам можно поразмяться. И штурманули. Только на выходе [107] из пикирования вражеская зенитка так угодила в самолет Анатолия Макарова, что из обтекателя шасси тут же выпала одна нога. Макаров едва вывел самолет в горизонтальный полет и потихоньку «поплелся» домой. Остальные истребители тоже закончили штурмовку.
И вот тут и появились четыре «мессершмитта». Но ведь мы все боеприпасы израсходовали по наземным целям! Летчики забеспокоились: ведь «илы» и «чайки» прикрывать надо. А чем стрелять?
После штурмовки Макаров быстро лететь не может — из самолета торчит стойка шасси. «Голосует» Макаров, как в шутку называли летчики подобные полеты. Но сейчас было не до шуток. Вижу, его самолет отстал от группы и к нему подбирается пара «мессершмиттов». Собьют, думаю, парня.
И вспомнил, как меня выручал Василий Панфилов, как жутко одному оставаться на подбитом самолете, да еще без боеприпасов.
Но рассуждать некогда, жизнь товарища висит на волоске. Даже если он и выбросится из самолета на парашюте, немцы его расстреляют в воздухе. Такое случалось уже не однажды.
Разворачиваюсь в сторону Макарова и иду прямо в лоб паре фашистов. Прицеливаюсь, нажимаю на гашетку. Короткая очередь, и последние снаряды из пушек ушли безрезультатно. Все! Боеприпасов больше нет. Но ведь немцы этого не знают!
«Буду лобовыми атаками сковывать их инициативу, — мелькает мысль. — Надо спасать земляка. Да и Макарову легче будет — как никак, а рядом крыло друга».
Так и летели мы вдвоем: он тянул как мог, а я маневром отгонял наседавших «мессеров». В конце концов фашисты отвалили.
Вот и аэродром, Макаров пытается выпустить исправную стойку шасси. Одна, другая попытка, но шасси [108] не выпускается и он сажает самолет на одно Колесо. Вылез из кабины, улыбается:
— Ну, тезка, если бы не ты, не пришлось бы мне сейчас зубы скалить. Я, между прочим, думал, ты хоть одного рубанешь: позиции у тебя порой были выгодные, но почему-то не стрелял...
— Чем? Ведь у меня при первой же лобовой боеприпасы кончились.
— На испуг брал?
— А что оставалось делать?
Урок этой непредвиденной в нашем задании и необдуманной штурмовки был поучительным для всех и мы его уже больше не повторяли. Хорошо, что все штурмовики вернулись благополучно, а то бы не сдобровать проявленную «инициативу».
Будни фронтовые
Много раз приходилось сопровождать соседей-бомбардировщиков на линию фронта и в тыл к противнику. В первых полетах бомбардировщики после сброса бомб нередко отрывались от нас, старались поскорее вернуться на базу. Нередко их настигали «мессершмитты», и тогда дело кончалось плохо. Теперь же взаимодействие было налажено. Летчики бомбардировочного полка поняли свои ошибки, и мы действовали дружно. Немцы, несмотря на значительное преимущество в воздухе, не могли противостоять действиям нашей бомбардировочной авиации. Очень редко им удавалось подбить один-два самолета, но при этом они теряли и свои машины.
Как правило, из штаба бомбардировщиков звонили командованию и хвалили работу истребителей прикрытия. И, как видно, перехвалили. Виной тому был летчик нашего полка Виктор Радкевич.
Как и многие из нас, он был молод и горяч нравом, однако недисциплинированности не проявлял. И вдруг случилось непостижимое.
...Смешанная группа истребителей из двух эскадрилий под командованием капитана Терпугова, получила задание прикрыть бомбардировщики ДБ-ЗФ в районе их боевых действий. [110]
Мы взлетели, в указанном районе встретили «бомберов», Прикрытие организовали по заранее намеченному плану. Две пары И-16 непрерывно маневрируют с фланга на фланг и при этом будто ножницами «стригут пространство». Третья пара, Терпугова, оттянулась немного назад, находясь выше первых двух, просматривает верхнюю и нижнюю полусферы. В любой момент она готова оказать помощь первым двум парам при отражении атак истребителей противника.
Подлетаем к цели. Бомбардировщики вышли на боевой курс и по команде ведущего точно сбросили свой смертоносный груз на головы фашистов.
Внимательно наблюдаем за воздушным пространством. Ага! Со стороны Феодосии набирают высоту восемь «мессершмиттов». Терпугов подает сигнал: «Приготовиться!».
В атаку заходит первая пара «мессов». Мы отсекаем их атаку огнем пушек и пулеметов. Бомбардировщики ближе подошли друг к другу и повели по немцам огонь изо всех огневых точек. Отбита вторая атака, и мы уже летим над своей территорией.
Но вот один из немецких истребителей после выхода из атаки начал быстро снижаться. Внешне никаких признаков поражения у него не было: ни дыма, ни огня. Это настораживало. Ведь бывали случаи, когда фашисты делали «приманку» для наших истребителей, чтобы оторвать их от бомбардировщиков в надежде разделаться с последними.
В таких случаях мы продолжаем прикрывать бомбардировщики не обращая внимания на «подбитый» самолет.
Но на этот раз Виктора Радкевича соблазнила легкая добыча: «мессершмитт» развернулся по направлению к линии фронта и продолжает резко снижаться.
«Тянет к своему аэродрому, — решил Радкевич, — добью его в воздухе. У товарищей ордена, и мне бы не мешало счет начать».
И Радкевич не устоял против соблазна, забыв о своих обязанностях ведомого, бросил командира группы.
Теперь нас осталось пятеро против семи фашистских истребителей. Терпугов оказался без прикрытия, но продолжал руководить боем.
Немцы быстро сориентировались в обстановке и заняли исходное положение для атаки. Им удалось зайти сзади последовательно парами в наиболее уязвимом месте прикрытия советских бомбардировщиков.
Заметив, что Терпугов без ведомого, они немедленно атаковали его. Один против тройки «мессершмиттов», он уже был не в состоянии надежно прикрыть бомбардировщики на своем фланге. Еще атака фашистов, и ДБ-ЗФ, задымив, круто пошел к земле. За ним — второй.
Со стороны полевого аэродрома, что расположен неподалеку от населенного пункта Ленинское показалась четверка наших истребителей. Помощь подоспела, но... поздно! Немцы развернулись и пошли на свой аэродром. Дорого нам стоила «победа» Виктора Радкевича...
После этого позорного случая от Виктора отвернулись все товарищи. С ним не разговаривали, в столовой не садились за один стол, а Алексеев, напарник Радкевича по комнате, даже переселился в другое место.
Прошла неделя. Виктор заметно похудел, сник. Веселые глаза запали и стали какими-то безразличными.
— Кажется доконали его, — начали поговаривать летчики, — скоро подаст рапорт с просьбой о переводе в другую часть.
Но Радкевич поступил иначе: однажды к ужину он пришел в переполненную столовую и робко остановился у входа. Летчики оживленно вели беседы о боевых вылетах, но при виде его притихли. Воцарилась неприятная тишина.
Виктор постоял у порога столовой, потом медленно вышел на середину помещения и громко произнес:
— Ребята! Послушайте меня минуту. [112]
Все повернули головы в его сторону.
— Я виноват перед вами... Простите меня! Даю вам слово, что буду воевать не щадя жизни и свой позор смою кровью фашистов. Простите, товарищи...
— Ну, что же, — послышался голос Терпугова, — посмотрим. Садись с нами есть. И сто граммов наркомовской выпей. Так, я говорю, товарищи?
— Правильно, товарищ командир! — зашумели летчики. — Мы тоже такого мнения.
Радкевич ожил, стал неузнаваемым. Он действительно превратился в «воздушного зверя». В Крыму, на Кубани, под Новороссийском, в районе Туапсе своими воздушными боями он поражал летчиков: дрался один против шести, а то и восьми «мессершмиттов». На глазах у всех сбивал самолеты противника.
Забегу немного вперед: в день вручения полку гвардейского знамени, как и многим другим летчикам, Радкевичу был вручен орден Красного Знамени. Получая его, Виктор сказал:
— Даю слово — это не последний!
Свое слово он сдержал, и не один раз.
В апреле 1943 года Виктор Радкевич был назначен командиром эскадрильи и в неравном бою погиб за освобождение от фашистских захватчиков Кубанской земли.
«На фронтах никаких существенных изменений не произошло» — читаем почти каждый день в сводках Совинформбюро. У нас в полку тоже. Регулярно, каждый день вылетаем на выполнение боевых заданий, чаще ведем разведку тылов противника парами и даже одиночными самолетами.
Данные воздушной разведки о перегруппировке войск противника, подходящих подкреплениях, движении войск и техники к линии фронта, базировании и передислокации фашистской авиации были очень нужны высшему командованию. [113] Мы это понимали и старались выполнить каждое задание на разведку точно в заданном районе. Это было очень опасно и сложно, тем более, что авиация противника господствовала в воздухе.
Приходилось применять различные хитрости и уловки, чтобы обмануть немцев и увидеть с воздуха все, что только возможно, сфотографировать и доставить командованию.
В одном из вылетов на разведку в район Старого Крыма нам пришлось вступить в тяжелый воздушный бой в глубоком тылу врага и, постепенно оттягиваясь на свою территорию, продолжать выполнять задание.
В этом бою был тяжело ранен командир эскадрильи капитан Картузов. Но он не бросил самолет, не выбросился с парашютом. Истекая кровью, он дотянул подбитый самолет до своего аэродрома, посадил его и уже на пробеге потерял сознание. Эскадрилью принял его заместитель, капитан Виктор Орлов, любимец полка, смелый, инициативный командир, высокой культуры и большого мастерства летчик.
Капитан Картузов, после излечения в госпитале, к нам не вернулся. Его назначили в другой, соседний полк.
Прошло около недели. Комиссар нашего полка, старший батальонный комиссар Розанов, был назначен начальником политотдела дивизии, а на его место прибыл старший политрук Поляков.
Жалко было расставаться с Розановым. Ведь он летал с нами на выполнение боевых заданий, знал каждого не только на земле, но и в воздухе.
Мы продолжали вести разведку, но и немцы не сидели сложа руки. Плацдарм, захваченный советскими войсками на Крымском полуострове, был у них бельмом в глазу.
Однажды со стороны Черного моря появился самолет-разведчик «Хейнкель-111». Он зашел в район Керчи, разведал аэродром, но не обстрелял его. Потом сфотографировал станцию Керчь и стал уходить на запад. [114]
К «хейнкелю» устремилась взлетевшая с соседнего аэродрома «чайка». Несколько раз фашист был обстрелян, но безрезультатно.
— Уйдет фашист, — с досадой выругался командир полка Осипов, — а ведь наверняка везет своим ценные сведения.
Рядом в полной готовности стоит чей-то самолет И-16, и на него уже поглядывает командир полка. Его взгляд перехватывает Саша Платонов.
— Товарищ майор, разрешите мне попробовать.
— Давай!
Платонов садится в кабину самолета и с места — на взлет. Скользнув взглядом по приборам, он видит, что его истребитель вооружен реактивными снарядами. Удача! Он уверенно подходит к врагу, ловит его в прицел и нажимает на пусковую кнопку эрэсов. «Хейнкель» тут же задымил и заметно стал снижаться. Стрелок-радист выбросился с парашютом, однако высоты не хватило, и он разбился, а летчик и штурман приземлились недалеко от нашего аэродрома.
Немецких летчиков тут же доставили на аэродром. Они были очень молоды: штурману лет девятнадцать, летчик чуть постарше.
— Мы все расскажем, — сразу же заявили немцы, — только дайте сначала поесть.
Немецких летчиков накормили, после чего они рассказали, что фашистская авиация ведет активную разведку линий нашей обороны, боевых порядков, аэродромов, глубоких тылов. Совсем недавно на аэродром Симферополь села большая группа бомбардировщиков, прибывшая из Румынии. Через два дня туда же должна прилететь группа истребителей.
Было ясно, что немцы сосредоточивают силы, чтобы сбросить советские войска с Керченского полуострова. [115]
На фронте наступило относительное затишье. Авиация противника вела боевые действия менее активно.
Но то было затишье перед бурей.
В утренней сводке Совинформбюро сообщалось: «В течение ночи на 11 мая на фронте существенных изменений не произошло». А утром этого же дня, по всей линии фронта, в Крыму войска противника перешли в наступление.
В тот же день на рассвете группа «чаек» получила задание вылететь на штурмовку в район Дальних Камышей и станции Владиславовка. Нашим истребителям поручено было их сопровождение.
Уже при подходе к аэродрому Марфовка мы встретили большое количество фашистских бомбардировщиков, которые летели значительно выше. Они следовали на восток несколькими группами по 18–20 самолетов. Такого количества мы не встречали с февраля месяца. Затем пронеслись отдельными парами и четверками «мессершмитты». С нами в бой они не вступали. Как видно, летели для прикрытия своих бомбардировщиков. Зато вторая группа «мессершмиттов» атаковала нас прямо над аэродромом Марфовка. В это время «чайки» уже взлетели в воздух и встали под прикрытие. Мы попытались пройти в сторону Владиславовки, но и там встретились с большой группой фашистских истребителей.
Над Владиславовкой «чаек» сильно обстреляла зенитная артиллерия, но штурмовка все же началась. Я в это время летел на самолете командира полка, так как мой «ишачок» накануне был подбит и находился в ремонте.
Но и на этот раз мне крепко не повезло. Во время штурмовки снаряд зенитки разорвался рядом с самолетом. Слышу — грохот! Посмотрел на плоскости, на фюзеляж — пробоин не сосчитать.
— Ну, достанется мне теперь от командира полка! — подумал я. — Скажет: «Доверь дураку телегу, он и колеса потеряет». Конечно, майор Осипов ничего этого не [116] сказал, только усомнился в нашем докладе, в отношении количества встреченных бомбардировщиков.
— Это у вас в глазах двоилось.
— Никак нет, товарищ командир, в воздухе творится что-то невероятное.
— Ладно, слетайте еще раз и посмотрите хорошенько.
В воздух была поднята восьмерка И-16. Задача — произвести разведку воздушного пространства, или, как обычно, называли летчики такие полеты — разведку боем. Мы набрали высоту и вышли к линии фронта в район Владиславовки. Видим, небо кишит самолетами. Фашисты летят и летят на нашу территорию, бомбят, штурмуют наземные войска. Советские истребители парами и четверками отчаянно дерутся с истребителями и бомбардировщиками противника.
Не успели мы толком разобраться в обстановке, как и на нашу восьмерку набросились около десятка «мессершмиттов». Мы вертелись, как только могли. Туго было, но вернулись домой целы и невредимы. Своей разведкой мы подтвердили: фашисты повсеместно активизируют свои действия.
Вскоре немецкие войска перешли в наступление, прорвали [117] линию обороны и начали продвижение в направлении Керчи. В районе аэродрома Марфовка противник высадил крупный десант. На северном побережье полуострова также были высажены десанты фашистов. Наши войска с тяжелыми боями отходили в восточном — направлении.
Положение стало опасным. Вся авиация была брошена на прикрытие наших войск. Но натиск противника сдерживать невероятно тяжело: слишком намного право-сходили немцы в количестве боевой техники.
К вечеру 13 мая 1942 года положение еще более усложнилось. Ценой огромных потерь противник значительно продвинулся вперед.
С наступлением сумерек, смертельно измотанные непрерывными воздушными боями, мы сидели возле самолетов и ждали возвращения командира полка из штаба дивизии, куда его вызвали вместе с комиссаром и начальником штаба.
Километрах в двенадцати от аэродрома слышался грохот артиллерийской канонады. Горела станция Салын. В направлении города и порта Керчь виднелось огромное зарево. Туда летели на бомбежку большие группы вражеских бомбардировщиков.
Сидим, ждем командира. Вдруг, прямо над головами, пролетел самолет, развернулся и вновь летит к стоянке истребителей. По звуку мотора вроде наш. Но самолет никаких сигналов не подает и в полной темноте идет на посадку. Кое-как приземлился, отрулил в сторону и затих. Бежим к нему.
Из кабины «чайки» вылез летчик, на крыле стоит второй, привязанный поясным ремнем к крыльевому подкосу.
— Кто такие? — спрашиваем встревоженно.
— Это мы, ребята, из полка «чаек», которых вы сопровождали. Едва успели улететь, остальные разбежались кто куда.
— Да вы толком расскажите!
Оказывается в Марфовку фашисты сбросили воздушный десант и заняли аэродром. Люди к этому не были подготовлены...
— Ну, а нам удалось кое-как вырваться. Успели запустить мотор и улететь.
Летчики были одеты в одни гимнастерки, без шлемов и парашютов.
— Мы стояли ошеломленные и молчали. А грохот орудийных выстрелов нарастал все сильнее и сильнее...
С самого утра мы уже в воздухе. Взлетаем и тут же недалеко от аэродрома с ходу вступаем в бой против десяти, а то и двадцати самолетов противника. Дрались мы в те дни особенно яростно, защищая отходящие наземные войска.
Сегодня то же самое: «Четверку в воздух», — командует начальник штаба Апаров. А мы уже давно готовы.
Костя Аввакумов, Анатолий Макаров, Саша Алексеев и я бросаемся к самолетам и — пошли! Не успели убрать шасси, как появляются немецкие истребители. За четверкой «мессершмиттов» следуют девять бомбардировщиков Ю-88, а позади у них еще четверка истребителей.
Начинаем подбираться к фашистским бомбардировщикам, но «мессершмитты» парами заходят к нам в хвост и не дают прицеливаться. Приходится разворачиваться в лоб. Завязался ожесточенный бой.
С бомбардировщиками мы так и не смогли ничего сделать, не сбили также ни одного истребителя. Немцам же на этот раз удалось поджечь самолет Аввакумова.
Константин выбросился из горящей машины. При раскрытии парашюта у него с ног сорвало унты. Смотрим висит он в воздухе, а «мессеры» перестраиваются «цепочкой» и начинают заходить друг за другом, чтобы расстрелять нашего товарища. Мы втроем встали в замкнутый вираж вокруг Кости и не даем немцам вести огонь, пока он не приземлился. [119]
Через несколько часов он приехал на аэродром на худющей лошаденке. Уши у Кости пригорели и опухли, лицо тоже прихватило пламенем. На ногах одни носки. И шлем сорвало при покидании самолета. Но Костя не унывает, смеется:
— Спасибо, ребята, за выручку. Раз такое дело, заводи пластинку, повеселимся.
На следующий день свой патефон мы припрятали до возвращения на Крымскую землю: завернули его в тряпки, залили тавотом, положили в мешок и закопали поглубже.
— Пусть полежит пока «соловушка» в земле. Вернемся, будем играть, — торжественно провозгласил Панфилов.
К вечеру 14 мая, согласно принятому командованием решению, все авиационные полки улетели с Керченского полуострова, а наш остался на месте и продолжал отражать атаки фашистской авиации, которая усиленно бомбила и штурмовала отходящие войска Красной Армии.
16 мая фашисты заняли станцию Салын и уже находились в семи километрах от аэродрома.
— Как быть? — запросил командир штаб дивизии.
— Принимайте решение и действуйте, сообразуясь в обстановкой, — ответили оттуда, и уточнили:
— Наши войска отошли к самому городу Керчь и навали переправляться на Таманский полуостров.
Рано утром полк подготовился к перелету, но аэродром с Азовского моря накрыло густым туманом, и положение стало совсем незавидным. А фашисты уже близко, и артиллерия через наши головы обстреливает населенные пункты, расположенные восточнее аэродрома.
Надо немедленно улетать. Тракторы уже глубоко распахали аэродром. Оставлена лишь узкая взлетная полоса и на ней выстроились самолеты. Трактористы ожидали отлета, чтобы распахать и эту ленточку земли.
Штаб полка, техники, оружейники, инженеры во главе [120] с начальником Штаба Апаровым на машинах и пешком отправились в сторону Керчи. Им надо было преодолеть двадцатикилометровый путь, а потом переправиться через пролив на Таманский полуостров.
Все понимали, что задача эта нелегкая и всякое может случиться.
А туман не рассеивался. Только часам к одиннадцати немного посветлело. Майор Осипов собрал летчиков.
— Ну, как, товарищи, сможем взлететь в такую погоду?
— Надо взлетать. Неровен, час, снарядами накроет, — произнес не спеша Терпугов.
— Я тоже думаю, надо взлетать, — поддержал его Виктор Орлов.
— Тогда взлетаем, — решительно скомандовал Осипов. — Капитан Терпугов, начинайте. По самолетам!
Машина за машиной исчезали в тумане. Взлетев, истребители сразу же начинали пробиваться вверх. Верхняя граница тумана не превышала 350 метров, а дальше — безоблачное, ясное небо. Там, наверху, самолеты собрались четверками, набрали высоту и в боевых порядках пар и звеньев взяли курс на «Большую землю».
Прошло уже более получаса, как улетел полк. На [121] аэродроме остался один самолет и командир полка майор, Осипов. Досадная задержка — поломка автостартера, а другой машины не было. Но вот, наконец, все исправно.
Осипов взлетел, вырвался из тумана и тут же, над облаками, был встречен четверкой «мессершмиттов».
Еще не затих гул мотора взлетевшего самолета, как заурчали моторы тракторов и от взлетной дорожки не осталось следа.
Фашисты бросились в атаку на Осипова, но сбить его так и не смогли. Самолет был весь изрешечен, мотор работал с перебоями, а командир тянул в сторону Тамани. Наконец, миновав Керченский пролив, он произвел посадку в поле, на фюзеляж.
Через двое суток Осипов прибыл в свой полк, расположившийся теперь на полевом аэродроме, возле станции Гостагаевской.
Керчь — крепкий орешек
Итак, снова Керченский пролив, снова Керчь. Как много тяжелых воспоминаний оставили эти места в дни отступления Красной Армии в мае 1942 года, когда мы, измотанные боями, отступали на Кубань.
Но теперь мы уже не те, какими были год назад. Мы наступаем. Фашисты оставили Кубань, откатываются в сторону Крыма. Враг, как раненый зверь, бесится в бессильной злобе, готов на любое коварство. Сейчас самое главное — не дать ему передышки. Надо бить и бить его без пощады.
Наш полк расположился на дне высохшего озера. Поле было настолько ровное, что взлетать и садиться на нем было также приятно, как и на бетонной дорожке.
Жить разместились в землянках, в щитовом разборном бараке. Здесь же были столовая и штаб полка. Вместе с нами на этой же площадке расположился легкобомбардировочный ночной авиационный полк, вооруженный самолетами По-2.
Условия жизни были довольно трудные. Близилась осень. Ночью температура падала до нуля.
Выброшенные с Таманского полуострова, изрядно потрепанные немецко-фашистские войска начали приводить в порядок свои позиции и укрепляться на Керченском полуострове. Но командование Отдельной [235] Приморской армии в соответствии с разработанным планом в ноябре 1943 года высадило десант возле города Керчь. Части Красной Армии прочно закрепились на плацдарме и начали накапливать силы.
Наш полк имел задачу прикрыть с воздуха высадившихся десантников, а также обеспечить плавсредства от налетов бомбардировочной авиации противника. Приказано было также вести воздушную разведку, прикрывать бомбардировщики, штурмовики и вести самим штурмовые действия по железнодорожным эшелонам, скоплению живой силы и техники фашистов.
Немцы к этому времени сосредоточили в Крыму крупные силы авиации. Здесь снова появилась известная группа фашистских асов «Удет» и Вторая воздушная эскадра. Бои за Керчь как на земле, так и в воздухе с каждым днем усиливались.
Керчь — это большая крепость, приспособленная для длительной обороны. Одновременно это и крупный порт оперативного значения. Немцы упорно его обороняли. Чтобы удержать город-крепость и сорвать высадку советского десанта, фашисты бросили в бой все имевшиеся в наличии авиационные силы.
Вражеские бомбардировщики Ю-88, Ю-87, «Хейнкель-111» следовали группами по 20–24 самолета, имея солидное прикрытие истребителей. Над Керченским проливом и плацдармом, на котором находились наши войска, начались непрерывные воздушные схватки. Летчикам вновь пришлось нести большую нагрузку.
Люди у нас бывалые, прошли хорошую школу кубанских сражений, имеют свои взгляды на ведение боевых действий, располагают достаточным опытом взаимодействия в оперативном масштабе.
Однако немцев голыми руками не возьмешь. Фашистские асы сами имели за плечами опыт боев не меньше нашего и сводить с ними счеты в воздухе было не так-то просто. [236]
Новый командир полка Сидоров принимает решение: в первых боях прощупать противника наиболее опытными летчиками, а потом начинать «натаскивать» молодежь. 12 ноября группа самолетов под командованием Виктора Савченко встретилась с двенадцатью бомбардировщиками «Хейнкель-111», которые направлялись бомбить высадившиеся на плацдарм наземные части.
Савченко смело атакует фашистов и открывает огонь по ведущему самолету. Объятый пламенем «хейнкель» рухнул на землю. Прошло не более минуты, и вот уже мне удается сбить еще один вражеский бомбардировщик.
Фашистские летчики, потеряв ведущего и еще один самолет, растерялись. Сбросив бомбы на свои же войска, развернулись и стали быстро уходить.
— Группа Савченко, внимание! — услышали мы голос заместителя командующего воздушной армией генерала Слюсарева, наблюдавшего за боем со станции наведения. — Благодарю за хорошую работу.
Вот она первая благодарность, полученная в керченском небе!
Во время второго вылета в воздухе появились двенадцать «юнкерсов» под прикрытием «мессершмиттов». И вновь Савченко, атаковав бомбардировщики, сбивает «Юнкерс-88».
Фашисты поспешно уходят, сбросив беспорядочно бомбы. Решительными действиями истребителей спасены многие жизни наших десантников.
14 ноября получена задача на прикрытие штурмовиков Ил-2. Над целью наши самолеты подвергались нападению «мессершмиттов». Но при выполнении задания летчики умело поддерживали друг друга огнем и зорко охраняли штурмовиков. Задача была выполнена. При этом старший лейтенант Мартынов и лейтенант Семенов записали на свой личный счет по одному фашистскому истребителю. Штурмовики сделали свое дело и благополучно возвратились домой. [237]
Снова бой. В воздухе очередная четверка наших истребители: я веду группу на прикрытие наземных войск. Через двадцать минут после взлета встречаем двенадцать «юнкерсов» в сопровождении истребителей.
— «Лебедь»! Вижу двенадцать «бомберов» под прикрытием «мессеров», — сообщаю по радио на КП.
Тут же строю маневр для атаки бомбардировщиков.
Увеличиваю обороты мотора. Группа несколько растянулась, но мы энергично и уверенно набираем высоту. Оказавшись выше немцев, даю возможность ведомым летчикам пристроиться и быть готовым к атаке. Пора действовать.
— Атакуем! — подаю команду по радио.
Энергично разворачиваюсь и со снижением на большой скорости иду на ведущий бомбардировщик. Но навстречу нам несутся «мессершмитты».
На встречных курсах открываем по ним огонь из пулеметов. Снаряды пушек нужно приберечь для бомбардировщиков и мы их не расходуем. Теперь надо атаковать. Снова бросаемся в атаку на бомбовозы. Удача! Мне и Мартынову удается сбить по одному «юнкерсу». Остальные сбрасывают бомбы куда попало и сразу уходят на запад.
В каждом бою летчики проявляют умение, выдержку, мужество и отвагу. С каждым днем растет количество сбитых полком самолетов противника.
Вот тут-то и сказалась во всей своей силе наша учеба в Тихорецкой, а также приобретенный опыт боев под Ростовом, в Ейске, в Крыму, на Кубани. Летчики научились бить врага!
Воздух в керченском небе накалялся с каждым днем и начинал напоминать Кубань. Вначале, как обычно, встречались пары или четверки. Затем подходило подкрепление и — завертелась огненная карусель!
Однажды перед наступлением сумерек мне было приказано вести в бой четверку истребителей, в которой [238] молодые летчики Морозов и Пчельников еще не имели представления о настоящем воздушном бое.
Прибыли в заданный квадрат. Выполняем полет вдоль Керченского пролива и зорко просматриваем воздушное пространство. Проходит сорок минут, пока все спокойно. Остается сделать еще два захода и уже можно лететь домой. Для первого раза новичкам и этого хватит.
— Вы можете еще немного продержаться? — слышу голос генерала Слюсарева. — С запада идет большая группа бомбардировщиков в сопровождении истребителей.
Бросаю взгляд на приборы — горючего остается совсем немного. Но противника надо встретить и атаковать.
— Есть, продолжать патрулирование! Только быстрее давайте подкрепление.
— Держитесь, сейчас подойдет. Свяжите боем прикрытие.
— Вас понял.
Внимательно смотрю на запад и вижу впереди «юнкерсов» четверку «мессершмиттов». Слева и справа группы летят еще две четверки — это непосредственное прикрытие.
Если только фашисты заметят нас, они тут же постараются связать боем, оттянуть в сторону от района бомбометания и тем самым обеспечить свободный выход бомбардировщиков на цель.
— Набираем высоту! — командую по радио.
Начинаю строить маневр с разворотом на затемненную часть неба. Мы как бы растворяемся в сумерках. Наших самолетов не видно, но я отчетливо вижу все действия подходящей к линии фронта вражеской группы.
Набрав высоту, занимаем исходную позицию для атаки. Самолеты противника спокойно продолжают полет, полагая, что советских истребителей нет и район бомбометания свободен.
Разворачиваемся и начинаем догонять ударную группу [239] «мессершмиттов», идущую впереди бомбардировщиков. Во что бы то ни стало надо связать эту группу боем и оттянуть ее на себя. Мой расчет прост: если наша четверка вступит в бой с «мессершмиттами» ударной группы, они наверняка попросят подкрепления, «Мессершмитты» из группы непосредственного прикрытия пошлют часть самолетов для усиления ударной группы. Наши же истребители, которые должны вот-вот подойти, окажутся в выгодном положении и смогут свободно атаковать вражеские бомбардировщики.
Решение оказалось правильным и довольно удачным. Наша стремительная атака со стороны затемненной полусферы для немцев была совершенно неожиданной. Имея значительное преимущество в скорости, сближаюсь с ведущим и расстреливаю его в упор. «Мессершмитт» загорелся, а его ведомый тут же сделал переворот через крыло и ушел вниз.
Вторая пара «мессершмиттов», не успев разобраться в чем дело, отвернула в сторону. Истребители, находившиеся в непосредственной близости от «юнкерсов», не поняли, что происходит наверху, заметались над бомбардировщиками, начали энергично маневрировать, разыскивая атакующие советские самолеты.
— Быстрее, быстрее! — слышится голос Слюсарева, — бомбардировщики подходят к цели.
Это генерал поторапливает идущее подкрепление.
Теперь мы уже наблюдаем, как наши истребители парами и четверками тянутся с направления от Таманского полуострова. Идут «лавочкины», «Яковлевы» соседних полков. Они все-таки успели вступить в бой до подхода фашистов к цели.
В сумеречном небе потянулись светящиеся трассы. Горят бомбардировщики, попавшие под стремительный удар советских истребителей.
— Молодцы! Хорошо работаете! — слышится с КП голос генерала. [240]
В итоге боя были сбиты шесть бомбардировщиков противника и ведущий «мессершмитт-109». Наши истребители не позволили врагу долететь до линии фронта. Все бомбы немцев упали на головы фашистов.
Нашей четверке генерал Слюсарев объявил благодарность. Хорошо выполнил задачу ведомый летчик Морозов. Вторая пара тоже успешно провела воздушный бой. Теперь наша боевая семья пополнилась еще двумя летчиками, получившими боевое крещение в воздухе.
У командира эскадрильи Савченко давно уже зажила рана на шее, но он не забывал об этом.
— Как увижу в небе фашистов, так аж сердце зайдется от ненависти. Просто готов зубами в них вцепиться, — говорил он.
И это не было бахвальством. Человек он был покладистый, любил товарищей, дружил со многими. Очень по душе пришелся ему заместитель, Сергей Мартынов, смелый и умный летчик. Не случайно возглавляемая ими эскадрилья имела большие успехи. Да и сам Савченко за четыре месяца сбил девять самолетов противника.
27 декабря Савченко в третий раз вылетел на прикрытие Керчи. Его группа встретила в воздухе большую группу «хейнкелей» и «мессершмиттов».
— Наверное, это были пьяные немцы, — рассказывал потом Савченко, — как оголтелые шли в атаку.
— Смотрю, прямо на меня прет «мессершмитт». Я не сворачиваю, он тоже. Вот уже совсем близко, ловлю; немца в прицел, открываю огонь. Не помню, как мы разошлись с ним на встречных курсах. Только после атаки в самолете стало необыкновенно тихо. Не пойму, в чем дело: мотор работает, радио молчит. И вдруг сзади меня — взрыв. Это «мессершмитт» разлетелся на куски. Но и мне досталось: разбита радиостанция, повреждено управление. С трудом дотянул до базы. [241]
Незаживающей раной в сердце командира эскадрильи Савченко осталась потеря своего заместителя и друга Мартынова. И самым обидным было то, что Сергей очутился в плену у немцев. А дело было так.
Истребители вылетели на прикрытие плавательных средств в Керченском проливе. Погода ненастная, низко неслись облака. Изредка в просветах проглядывало солнце и снова скрывалось за тучи. Моросил мелкий дождь.
А внизу через пролив сновали маленькие суденышки. Они доставляли с большой земли все необходимое десантникам, закрепившимся на клочке земли Керченского полуострова. Советские истребители барражировали над проливом. В небе спокойно, но вот, откуда не возьмись, появились «мессершмитты». Завязался бой. Но какой бой? Облачность мешает свободе маневра, истребители скованы в действиях.
Мартынов со своим ведомым отвернул в сторону и начал набирать скорость, чтобы занять наиболее выгодное положение перед атакой. Но тут неожиданно из-за облаков прямо на Сергея вывалился фашистский истребитель. Ведомый Мартынова не успел отразить атаку фашиста...
Мартынов выбросился с парашютом, но ветер снес его на нейтральную полосу, между нашими и немецкими войсками. Положение незавидное, однако есть надежда с наступлением темноты добраться к своим. Сергей долго ожидал темноты, но к вечеру со стороны Азовского моря опустился густой туман. Компаса не было, и Мартынов пробирался в направлении грохота и раската орудий. Долго блуждал Сергей по воронкам и траншеям, а через несколько часов дозор немецких солдат прервал его путь. Мартынов после короткой схватки очутился в плену.
Когда освободили Керченский полуостров, жители поселка Багерово рассказывали, что в колонне военнопленных, которую немцы гнали в направлении Севастополя, [242] был один летчик. Назвался Сергеем Мартыновым. Он просил передать, что Мартынов жив, его пытали, но он ничего не сказал.
Передал Сергей и о том, что немцы пофамильно знают почти всех наших командиров, что в гестапо ему показывали фотографии многих летчиков полка. Немцы отобрали у него все ордена и медали. Сильно били, допытывались о нашей авиации, о командных кадрах, выпытывали, что известно о подкреплениях и когда собираются русские освобождать Крым.
По рассказам очевидцев выглядел Мартынов очень плохо: худой, измученный, в изорванной одежде. Он еле двигался, но упрямо твердил одно и то же:
— Передайте товарищам привет, что я жив и постараюсь бежать из плена. Немцы от меня ничего не узнали и не узнают.
В самый разгар боев над Керчью в полк прибыли несколько летчиков-инструкторов из запасного истребительного полка. Там они занимались подготовкой молодого пополнения для боевых авиационных частей. Прибывшие товарищи были хорошо подготовлены в полетах, но о тактике воздушных боев имели весьма ограниченное представление.
Им крайне необходим был хотя бы незначительные боевой опыт, для того чтобы потом его можно было передать курсантам-летчикам. Инструкторы неплохо знали вопросы теории боевых действий, много слышали и читали о сражениях под Москвой, Ленинградом, о Сталинградской битве и нам не было необходимости им разжевывать премудрости боевой тактики. В нашу задачу входило показать все на практике.
В боевой обстановке задача эта хлопотная, особенно, когда приходится иметь дело с опытным и обстрелянным противником. Стажеры летали на выполнение разных [243] заданий: на прикрытие наземных войск, сопровождение бомбардировщиков, штурмовку живой силы и техники врага, на разведку и даже свободную охоту. Одним словом, мы постепенно, день за днем, сводили их лицом к лицу с противником.
Инструкторы жадно воспринимали боевой опыт, старательно выполняли полеты в качестве ведомых. Прошло немного времени, и вот наш подопечный старший лейтенант Фадеев сбил в воздушном бою «мессершмитт». Прикомандированные остались очень довольны стажировкой, некоторые даже просились остаться в полку. Однако сие от нас не зависело.
Командиры эскадрилий написали всем положительные характеристики. До отъезда инструкторов оставалось два дня. Наступил вечер. Лежим на нарах в землянке, ведем разные разговоры.
— Закончилась значит наша стажировка, — говорит Фадеев, — наконец-то все мы увидели, ума-разума набрались.
— Это хорошо, что все видели, — в тон Фадееву говорит Савченко. — Но вот одно фронтовое ощущение вам не пришлось испытать.
— Это какое же ощущение? — спрашивает Фадеев.
— Не пришлось выбрасываться из горящего самолета с парашютом.
Фадеев от неожиданности даже растерялся.
— Ну вот, а ты говоришь «все испытали», — с какой-то печалью в голосе сказал Савченко, и мы поняли, что в этот момент он думает о потере своего друга Сережи Мартынова.
На утро все шло своим чередом. Вылетели на выполнение боевых заданий четверки и восьмерки истребителей. Инженеры и техники ремонтировали машины, побывавшие в переплетах. Каждый был занят своим делом. Время близилось к обеду.
Вдруг тревога. Поступила команда: «Все исправные [244] самолеты в воздух! Группа бомбардировщиков противника следует в направлении Керчи».
Летчики бегут к своим самолетам, быстро запускают моторы, и пара за парой уходят в небо. На аэродроме остается лишь один исправный истребитель. Поблизости возле землянки в ожидании документов сидят инструкторы-стажеры.
— Фадеев! Быстрее садись на самолет. Лети, помоги ребятам, — просит начальник штаба.
— Вас понял! — козыряет поспешно Фадеев и бежит к одинокому истребителю. Чихнул несколькими выхлопами мотор — и вот Фадеев уже в воздухе, догоняет последнюю группу.
В небе завыли моторы, загремели пушки. Начался бой истребителей. На помощь нам с других аэродромов спешат «яки» и «лавочкины». Немцы рвутся бомбить наши войска: прошлой ночью на керченский плацдарм высадилась новая волна десантников.
Вот задымил и потянул на свою территорию «мессершмитт», вспыхнул пламенем и развалился в воздухе «юнкерс». Бой достигает наивысшего напряжения. Вдруг слышим по радио голос Савченко: «Фадеев, прыгай! Горишь!»
Фадеев молчит. Видим, его горящий самолет развернулся и уже по прямой пошел в сторону пролива. За ним тянется черной полосой дым. Проходят долгие секунды и вдруг истребитель Фадеева входит в крутое пике. Но выше над ним раскрывается парашют. В наушниках шлемофонов слышится облегченный вздох летчиков.
Над Фадеевым виражит пара наших истребителей, и он приводняется в Керченском проливе недалеко от берега.
Закончился бой, все вернулись на свой аэродром. Фашистам не удалось нанести бомбовый удар по плацдарму. Но Фадеева нет, настроение неважное, особенно у летчиков-стажеров, уже получивших документы и продукты на дорогу. [245]
— Накаркали, — ворчит недовольно Савченко. — И меня тоже угораздило болтонуть дурным языком...
Но что это? К аэродрому идет человек с узлом за плечами.
— Да это же Фадеев! — кричит Морозов. Мы молча ждем. Начальник штаба вынул из кармана свою выщербленную расческу и в ожидании старательно причесывает волосы.
Фадеев подходит, сбрасывает с плеч свернутый в узел парашют и смущенно докладывает:
— Старший лейтенант Фадеев прибыл. Сбит в воздушном бою, выпрыгнул с парашютом...
— Это, понимаете, бывает, — многозначительно говорит Апаров.
— Теперь можешь успокоиться и кому угодно сказать: «Стажировка закончена полностью», — улыбаясь похлопывает по плечу Фадеева Савченко.
Стажеры уехали, а мы продолжали выполнять боевые задания. Каждый благополучный исход боя всегда приносит удовлетворение. Сам доволен, командиры и товарищи тоже.
Однако плохо, когда попадешь в положение побежденного. Бывало так: думаешь, что ты уже хозяин положения. Но противник тоже не дурак, он внимательно изучает все наши повадки и настает время, когда кто-нибудь да и попадется ему на удочку.
Мне, как и другим товарищам, время от времени приходилось испытывать горечь боевых неудач. Подбивали меня и на И-16, и на «спитфайре». И вот уже сейчас дважды досталось... В первом случае я вылетал четверкой на прикрытие войск в районе Керчи. После взлета ведомый Дубинин сообщил по радио, что у него барахлит мотор.
Что делать?
— Возвращайтесь на посадку, — приказываю Дубинину, и теперь уже тройкой уходим патрулировать в район Керченского пролива. Там дважды пришлось встретиться [246] с четырьмя «мессершмиттами», однако в бой они не вступали, обошли нас стороной.
Продолжаем полет, оставалось минут десять до окончания патрулирования. И вдруг вижу на фоне облаков пару фашистских истребителей. Мы на солнечной стороне и они нас не видят. Высота у них около трех тысяч метров.
— Атакую, прикрывайте!
Увеличиваю обороты мотора, затем со снижением выполняю полупереворот, Самолет быстро набирает скорость. Сближаюсь с ведущим «мессершмиттом», подхожу вплотную, вначале стреляю из пулеметов, а затем веду огонь из центральной пушки. Секунда, другая и вижу, как «мессершмитт» начинает разваливаться.
— Наблюдаем сбитый самолет, — слышу по радио с земли.
Делаю горку, — ведомые за мной. Все идет хорошо. Время патрулирования подходит к концу, можно уходить на посадку. Набираю высоту и лечу в сторону своего аэродрома.
— Работу закончил, один самолет сбит, — передаю по радио.
— Сбитый самолет подтверждаем. Идите на базу.
В наушниках слышу короткие фразы команд — это вторая группа наших истребителей заняла свое место над проливом.
Разворачиваюсь в направлении к аэродрому и начинаю уходить от линии фронта, ведомые следуют за мной. Мы подходим к кучевой облачности. Вдруг в самолете раздается грохот, треск. Я понял: атака противника!
Смотрю вверх и вижу, как надо мной пронесся черно-серый самолет с желтым носом. Должно быть это «мессершмитт» из второй пары, которую мы потеряли из поля зрения во время патрулирования.
Мой самолет попадает в облачность, в кабине непривычный шум, появилась пыль. Самолет выскакивает из облаков. Смотрю влево — все нормально. Перенес взгляд [247] вправо, а в крыле зияет огромная дыра и бензин хлещет, как из шланга. Самолет может каждую секунду загореться. А высота малая, парашют не успеет раскрыться.
— Шлейфа позади меня нет? — спрашиваю ведомого.
— Нет, нет! — кричит встревоженный напарник.
Уменьшаю обороты мотора, снижаюсь в направлении аэродрома и одновременно выпускаю шасси. Посадку произвел благополучно.
Самолет остановился. Быстро выскакиваю из кабины. Протектор бензинового бака на пробитом крыле стал сильно дымить. Подоспели техники и начали быстро забрасывать очаг начинающегося пожара песком и землей, потом набросили на крыло брезент и погасили тлеющий протектор бензобака.
Когда все закончилось, мы осмотрели самолет и ахнули: в бронезащитном стекле кабины на уровне головы воткнулся снаряд от пушки и вокруг него лучами, как паутина, разошлись трещины.
— Да, повезло тебе, Анатолий, — говорит инженер Гриднев. — Это ты в рубашке родился.
Летчики, которые были со мной в полете, уже заправили свои самолеты и вместе с другими готовятся к очередному вылету.
— Быстрее, быстрее! — торопит начальник штаба, — истекает время патрулирования предыдущих групп.
Работа идет полным ходом, а я иду к командному пункту и приветствую находящегося там генерала Осипенко.
— Что, подбили? — спрашивает он.
— Сначала я, а потом меня, товарищ генерал.
— Ну, а как самочувствие?
— Самочувствие нормальное. Но очень досадно. Сбил фашиста и обрадовался. А через пять минут...
— Ничего, — успокаивает генерал, — баланс все же в твою пользу. Самолет починим. Ты обедал? Ну-ка, пойдем подзаправимся.[248]
Посидели мы, поговорили, настроение улучшилось. Потом вышли из столовой. Подхожу к командному пункту. Там стоят командир полка и его заместитель. Формируют очередную группу.
— Иванов, ты чем сейчас занят? — спрашивает Сапожников. — Не хватает одного летчика. Быстрее садись в «семерку».
И вот я снова в полете. Набрали высоту. Слышен голос генерала Слюсарева:
— Вам немедленно на Керчь. Под прикрытием истребителей с запада идет группа бомбардировщиков. Сейчас поднимаю «лавочкиных». Давайте быстрее!
И снова немцам не удалось нанести ощутимого удара по нашим войскам. Усталые, но с хорошим настроением мы вернулись домой.
Небольшими группами летчики добираются до своих землянок. Тут тепло и уютно. Мыши скребутся за фанерной перегородкой, но мы уже к ним привыкли.
— Ну-ка расскажи, Толя, как ты сегодня отличился? — подкалывает Макаров.
Я достаю из кармана снаряд от пушки «эрликон» и показываю Анатолию.
— Вот видишь, тезка, какой у меня теперь талисман появился? Чуть-чуть нехватило ему скорости, чтобы воткнуться мне в затылок.
— Да, могло быть хуже, — качает головой Макаров. Моя смерть, застрявшая в бронестекле, пошла по рукам.
Истребителей часто посылали на разведку не только прифронтовых объектов, но и в глубокий тыл противника. Все-таки у них уязвимость меньшая, чем у бомбардировщиков, потолок и скорость побольше, да и прикрытия не требуется.
Нам тоже приходилось частенько летать в глубокий тыл противника на разведку.[249]
Ставилась иногда и такая задача: на обратном пути атаковать наземные цели — поезда с техникой и солдатами, автоколонны, скопления пехоты. Особенно часто приходилось охотиться за паровозами. Если локомотив обстрелять бронебойными снарядами, то он непременно простоит в ремонте недели две, а то и больше.
И вот однажды мы с Макаровым получили задание вылететь на разведку войск и железнодорожных эшелонов противника. Приказано было также тщательно посмотреть, что делается на железнодорожной станции и в порту Феодосии.
Мне предстояло лететь ведущим. До Феодосии километров сто с лишним. Почти весь полет — над территорией, занятой противником.
Идем к самолетам, обсуждаем тактическую обстановку.
— Далековато лететь, — говорю, — а погода, как назло, ни облачка.
— Да, если подобьют, через линию фронта на перетянешь! Ладно, давай прикинем, как будем действовать, — предложил Макаров.
Принимаем решение: взлетим и уходим в сторону моря, на юго-запад километров за тридцать-сорок от берега, затем наберем высоту, на траверзе Феодосии энергично развернемся и со снижением будем рассматривать все, что делается вокруг города, в порту и на железнодорожной станции. Боевой порядок — острый пеленг. Обратно возвращаемся на бреющем полете.
Взлетели, набрали высоту. Летим, как задумано. Ушли далеко в море. А вот и Феодосия.
Закончили разведку благополучно. На обратном пути даже обстреляли воинский эшелон.
Вести воздушную разведку в глубоком тылу противника мог не всякий даже опытный летчик. Такие задания поручали наиболее подготовленным экипажам и требовали от них достоверных и объективных данных. [250]
Особенно ценными были фотографии с малой высоты. Но прорваться сквозь зенитный огонь дело не простое и опасное. Летчики знали об этом и с большим уважением отнеслись к товарищам, которые выполняли полеты на разведку.
Однажды из соседнего полка вылетел на разведку командир эскадрильи, впоследствии заслуживший высокое звание дважды Героя Советского Союза, Павел Михайлович Камозин.
Это был исключительно скромный человек небольшого роста, немного сутулый, по природа своей застенчивый. Придет, бывало, в столовую и сядет тихонько в уголок. Ждет, пока его заметит официантка. Сам окликнуть её никогда не осмелится.
Но в воздухе — это отважный летчик, не знающий страха. Тридцать шесть самолетов противника, числившихся на его личном счету, были далеко не все, которые он сбил в действительности.
Летчики любили и уважали Павла Михайловича и не было в воздушной армии человека, который бы не восхищался его боевым мастерством.
Восхищались и гордились им и наземные воины. Он как-то по-особому дерзко и напористо вел воздушные бои и всегда одерживал победы.
И вот Камозин в воздухе. Он ведет разведку территории Керченского полуострова. Также, как и мы с Макаровым, зашел со стороны Черного моря в район Феодосии, снизился до бреющего полета и летит вдоль железной дороги по направлению к Керчи.
Не долетая до населенного пункта Марфовка, видит, как с аэродрома поднялся транспортный самолет. Его прикрывают шесть «мессершмиттов».
— Внимание, приготовиться! — командует Камозин своему ведомому. А сам думает: «Должно быть важная птица летит. У себя в глубоком тылу и такая предосторожность». [251]
Фашистский транспортный самолет развернулся и начал уходить в глубь территории Крымского полуострова. Шестерка «мессершмиттов» находится значительно выше своего подопечного. Им необходимо иметь запас высоты.
Обязательно.
Этим и воспользовался Камозин. На бреющем полете он подобрался под транспортный самолет, энергично сделал горку и изо всех своих огневых точек ударил по фашисту. Транспортник накренился, загорелся и камнем рухнул на землю.
Камозин с ведомым развернулись и, маскируясь складками местности, прилетели домой.
— Задание выполнено. Разрешите доложить?
Начальник штаба записывает результаты проведенного полета. В заключении Камозин сообщает, что он сбил транспортный самолет.
— Кто подтвердит?
— Мой ведомый.
— Маловато, — с сожалением сказал начальник разведки.
У Камозина иных доказательств не оказалось. Однако запись в полковом журнале все же сделали.
Через три с половиной месяца после освобождения Керчинского полуострова выяснилось, что немецкий пассажирский самолет был действительно сбит недалеко от Марфовки.
Жители этой деревни рассказывали:
— Прилетали в Марфовку какие-то большие начальники, должно быть, из самой Германии. Деревню оцепили и никого туда не пускали. Через четыре дня поднялся большой самолет, его окружили со всех сторон маленькие. А потом, откуда ни возьмись, появились два небольших самолета со звездами на крыльях. Один из них подкрался под фашиста снизу да как трахнет!
Когда немецкий самолет упал, к нему помчалось много машин и мотоциклов. Потом погибших хоронили, и [252] целую неделю все немцы ходили с черными повязками на рукаве. На прицел Камозину попался самолет, в котором находилась группа больших фашистских военачальников, прилетавших в Крым. Сбитый транспортный самолет уже без вопросительного знака был записан на личный счет Павла Михайловича, а сам он представлен к высокой правительственной награде.
Фронтовая жизнь летчиков полна всяких неожиданностей.
Однажды по тревоге вылетаем на прикрытие наземных войск. Набираем высоту, слышим голос генерала Слюсарева:
— Иванов, наши «яки» ведут бой с «мессершмиттами». Обеспечьте им выход из боя.
— Вас понял.
Стремительно лезу вверх, чтобы вступить в бой. Подхожу к Керченскому проливу и вижу, как самолет ведомого Дубинина ни с того, ни с сего делает полубочку, напоминающую штопор, и при этом резко снижается.
— Дубинин, что делаешь? — спрашиваю по радио. Летчик молчит.
— Почему штопоришь?!
Дубинин не отвечает.
«Наверное сбили», — подумал я.
Но в это время вижу, как самолет прекратил вращение, перешел в горизонтальный полет, а затем начал набирать высоту.
Пока самолет Дубинина снижался, а я внимательно смотрел за ним, сверху меня атаковал «мессершмитт». Слышу неприятный металлический удар. Теперь уже мой самолет вращается и за ним потянулся черный дымный след — горит крыло.
Придется прыгать. Но куда дует ветер? Он снесет парашют прямо к немцам. [253]
Удивительно быстро в таких положениях работает мысль! Прыгать нельзя. Энергично отдаю ручку управления самолетом «от себя» и круто пикирую. Пламя сорвано, дым прекратился, но бензин по-прежнему хлещет из бака.
До «большой земли» через пролив не дотянуть, не хватит высоты. Мотор не работает. На воду садиться — опасно.
И тут же вижу на плацдарме, в расположении наших войск, выложены белые полотнища в виде буквы «Т» — посадочный знак для санитарных самолетов.
Есть площадка! Перекрываю пожарный кран, выпускаю щитки-закрылки и приземляюсь.
Вылез из самолета, осмотрелся вокруг. Тишина. Только в небе трещат пушки и пулеметы. Там продолжают вести бой наши «яки». Дубинин и еще пара наших самолетов тоже вступили в бой.
Минут через десять на автомашине подъезжает генерал Слюсарев.
— Ну что, вояка, налетался, — улыбается генерал.
— Да вот, налетался...
— Теперь будешь знать, как варежку разевать.
— Вроде варежки и не разевал, а так случилось...
— Пока ты, братец, наблюдал за своим ведомым, на тебя «мессеры» свалились. Атака их длилась несколько секунд. Видно, там не дураки сидели.
От генерала Слюсарева я узнал, что у фашистов на волне радиостанции нашей службы наведения тоже работает радиостанция. Сидит себе немец, знающий русский язык, на своем пункте управления, слушает разговоры русских летчиков и тут же все передает в эфир своим летчикам.
— Ахтунг! Ахтунг! — кричит немец, — рассказывает генерал, — прибыло подкрепление русских истребителей.
— Где они? — спросил фашистский ас. И вскоре передал по радио: [254]
— Сбил!
Это он о твоем самолете.
— Не сбил, а подбил, — поправили фашиста с немецкого пункта управления. Они видели, как ты сорвал пламя с самолета и пошел на посадку. Вот так, братец.
— Понял, товарищ генерал!
— Да ты не огорчайся. И у нас точно такая же радиостанция имеется на нашем пункте. Возле нее сидит в наушниках наш переводчик. Тоже не лыком шиты!
Я слушал генерала и вместе с ним смотрел, как идет воздушный бой.
— А теперь поедем в блиндаж, отдохнешь там, а когда стемнеет, санитарный самолет доставит тебя на «Большую землю», — сказал генерал Слюсарев.
Наступили сумерки, затарахтели По-2. Одному из летчиков было приказано взять на борт раненого солдата и меня вместе с ним.
Мы вылетели и вскоре произвели посадку на «Большой земле».
Здравствуй, Крым!
В воздушном бою главное место принадлежит тактике. Побеждает тот, кто сумеет раньше разгадать замысел противника, знает возможности его самолетов и вооружения. В зависимости от обстановки необходимо построить свой маневр так, чтобы все время находиться в наиболее выгодном положении. В этом и заключался смысл покрышкинской формулы: высота, скорость, маневр, огонь.
На первый взгляд — ничего особенного. Но все это дается не сразу, а приобретается в кропотливых поисках, анализе проведенных воздушных боев: лично своих и товарищей по оружию.
У старослужащих летчиков был уже достаточный опыт воздушных боев. Но эскадрильи все время пополнялись молодежью, которая либо вообще не имела опыта боевых действий, либо имела его чрезвычайно мало. Молодых приходилось терпеливо «натаскивать», объяснять им все «премудрости» тактики противника.
В боях над Керченским полуостровом фашистские летчики применяли немало коварных и подлых приемов. Увидя, например, нашего летчика, выбросившегося из самолета с парашютом, они не задумываясь старались расстрелять его в воздухе. Наши летчики таких «тактических приемов» не применяли. Ведь это все равно, что расстрелять безоружного или сдающегося в плен. [256]
Коварной и подлой была у немцев тактика «приманок». Летит, например, группа истребителей противника. Одного или двух своих летчиков фашисты отпускают вперед, создавая впечатление, будто эти самолеты оторвались от общей группы. Летчики, выполняющие полет в роли «приманок», пологим разворотом уходят на удаление двух-трех километров от своих, то есть оказываются перед самым носом наших истребителей.
Заметив противника, наш летчик, оказавшийся ближе всего к нему, бросается в атаку! Велик соблазн сбить фашиста.
— Прикрой, атакую! — слышит ведомый команду ведущего.
И пара пошла в атаку. А фашистам только того и надо. У них уже наготове другая пара или четверка, состоящая, как правило, из опытнейших летчиков. Они тут же сверху неожиданно атакуют наших, которые увлеклись «легкой добычей». Так, во время погони за «приманкой», мы потеряли троих хороших летчиков, имеющих достаточный боевой опыт.
Но теперь тактика немцев была во многом продиктована нашими активными действиями. Группа немецких асов, которая находилась на севере Крыма, под Сивашем, срочно перелетала под Керчь, потом снова улетала на север и вновь возвращалась на Керченский полуостров.
Видать, не сладко было фашистской авиации. Надо было и там, и тут прикрывать свою пехоту, которую наши войска крепко били на земле, Надо было обеспечивать действия бомбардировщиков в направлении Сиваша и Керчи. А они тоже несли большие потери и вынуждены были чаще всего сбрасывать бомбы на свои же войска.
Силенок у немцев явно не хватало. После Кубани, Орловско-Курской битвы обстановка в воздухе резко изменилась в нашу пользу. Действуя на два фронта, опытные фашистские летчики улетели на Сиваш, а под Керчью, должно быть, осталась одна молодежь. В небе наступило [257] затишье. Вылетая на разведку или для патрулирования, наши летчики стали навязывать фашистам свою тактику. Мы решили прилетать к немцам на аэродром и ждать, пока фашисты не произведут взлет.
В районе аэродрома три пары наших истребителей рассредоточивались по высотам. Самая верхняя становилась в левый круг, вторая производила полет с правым кругом на тысячу метров ниже, а третья — летала еще ниже, но также, как и первая, с левым кругом.
Все летчики хорошо просматривали воздушное пространство, надежно обеспечивали заднюю полусферу друг у друга и могли в любую минуту организовать взаимодействие в бою.
Как только начинают взлетать «мессершмитты», наши самолеты, имея достаточное преимущество в высоте, тут же пикировали и завязывали воздушный бой, не давая возможности немцам выйти из-под удара. Короткий и, вместе с тем, наступательный бой, как правило, приносил победу.
Такая тактика исключительно угнетающе действовала на противника и одновременно позволяла нашим самолетам свободно вести разведку в глубоком тылу. К тому же, наши бомбардировщики и штурмовики спокойно обрабатывали передний край фашистской обороны. Одним словом, воздушная обстановка в районе Багерово напоминала обстановку 1942 года под Туапсе с той лишь разницей, что не немцы, а наши летчики действовали, как на учебном полигоне и были полными хозяевами положения.
Но вот прошло дней десять-двенадцать и группа опытных фашистских летчиков снова возвратилась.
Настало утро. Мы, вот уже который раз, вылетаем на ставшее уже привычным задание. Пары заняли свои обычные места над аэродромом и ждут, когда немцы начнут подниматься. Но не тут-то было.
Возвратившиеся с севера фашисты решили проучить нас. Еще до рассвета они организовали патрулирование [258] истребителей на высотах, значительно больше тех, где располагалась наша верхняя группа.
— Сверху атакуют! — кричит по радио Макаров, находившийся в верхнем эшелоне.
Не успели мы оглянуться, как видим, «мессершмитты» вступили в бой с парой Макарова. В это же время одна за другой обрушились две пары фашистов на наши нижние эшелоны. Видим, с аэродрома взлетают еще три пары «мессершмиттов». Нас шестеро, а немцев уже двенадцать. Все верхние эшелоны заняты фашистами. Мы связаны боем и находимся далеко в тылу у противника. Дело принимает сложный оборот.
Начинаем отходить на свою территорию. Немцы теперь уже собрались в одну группу и такой бой нам навязали, что мы прилетели домой основательно взмокшие. Хотя и не имели потерь, тем не менее поняли, что в своей тактике допустили непростительную ошибку, за которую могли жестоко поплатиться.
— Что-то немцы стали не те, — чешет затылок Макаров. — То мы к ним, вроде как на парад летали, а сегодня едва ноги унесли. Стыд-то какой!
— А ты, что думал, они стали для нас жирными барашками? Лови и тащи на шашлык, — подковырнул Шикалов.
Пришлось серьезно подумать. Во всех эскадрильях сделали детальный разбор допущенных ошибок. Вопросу о тактической выучке, и, особенно, бдительности было придано самое серьезное значение.
В марте началась весенняя распутица, пошли дожди. Взлетать на самолетах стало трудно, а затем и вовсе невозможно. Надо было срочно перебазироваться на другой аэродром.
Пришлось самолеты вытаскивать на берег озера тракторами, а затем готовить на бывшем кукурузном поле узенькую полосу для взлета.
Два дня, с утра и до позднего вечера, работали все [259] люди полка и батальона аэродромного обслуживания. Наконец, все было готово.
Один за другим взлетели летчики. Полевой аэродром на дне некогда пересохшего озера перестал существовать.
К тому времени на Таманском полуострове, неподалеку от нашего аэродрома, у соседей на вооружение стали поступать невиданные ранее самолеты. «Новинкой» оказались давно снятые с вооружения американских ВВС истребители «Кеттихаук». Посмотрели мы на это «чудо» авиационной техники и вспомнили, как совсем недавно сами мучились на подаренных английских «спитфайрах».
— Не сладко придется ребятам на этом заморском «шедевре», — поговаривали летчики.
Но, возвращаясь после задания домой, мы видели, что все в прошлом свободные аэродромы, расположенные по соседству, заполнены отечественными бомбардировщиками, штурмовиками, истребителями. Глаз радовался. Было ясно: предстоит большая работа.
В конце марта полку была поставлена задача, которую раньше нам не приходилось выполнять. Мы должны прикрывать с воздуха спецпоезд, следовавший из Краснодара в Темрюк, а затем вылетать для охраны военных катеров в Керченском проливе с представителями из ставки Верховного главного командования.
— Тут, братцы, надо сработать чисто. Чтобы не было ни сучка, ни задоринки, — сказал Макаров. — Не дай бог, немцы пронюхают, кого мы охраняем, они ни с чем не посчитаются.
— Надо продумать в деталях и хорошенько подготовиться к выполнению предстоящих полетов.
А погода — как это говорят в народе, «хороший хозяин собаку из дома не выпустит». Низко, над проливом повисли свинцовые тучи, моросил мелкий дождь.
Мы с Макаровым в воздухе. Помним наказ начальника [260] штаба: «Смотрите в оба. За эти катера головой отвечаете!».
Разворачиваемся в сторону пролива и летим на бреющем полете. Находим причал, видим катера: один, второй, третий, еще несколько. На каждом по две спаренные зенитные автоматические установки. Пролетаем над ними и плавно делаем разворот в обратном направлении.
С катера взвивается зеленая ракета — сигнал: «встать на воздушную вахту». Катера отплывают от причала и в кильватерной колонне следуют через пролив в сторону Керчи. По сторонам — боевое охранение.
— Иванов, на цель вышли? — спрашивают по радио с пункта наведения.
— Все в порядке. Цель вижу, выполняю задание. Обстановка нормальная.
Но как медленно движутся катера! Мы с Макаровым то и дело теряем их из поля зрения, потому что на малой высоте не можем энергично развернуться. Затем опять пролетаем над ними. Моряки машут руками. Прошло десять минут, а нам кажется, что мы летаем уже около часа.
Делаем еще один заход в направлении движения катеров.
— «Двадцать пятый», смотри за воздухом, а я буду искать «цель», — передаю по радио Макарову.
— Понял.
И тут, словно мне кто-то из-за спины подсказал: «Посмотри назад!».
Повернул я голову и похолодел: на расстоянии метров в сто подбирается ко мне «мессершмитт». Отчетливо вижу: желтый нос самолета доворачивает в мою сторону. Чувствую, фашист вот-вот откроет огонь.
— «Месс» в хвосте! — кричит Макаров.
Но я уже резко бросил свой самолет в сторону. До сих пор не могу себе представить, что это была за фигура пилотажа на высоте в пятьдесят метров. Помню лишь [261] одно: самолет энергично развернулся и задрожал от чрезмерных перегрузок.
Плавно отдаю от себя ручку управления и, в нескольких метрах от воды, вывожу самолет в горизонтальный полет. Немец успел открыть огонь и проскочил мимо. Нажми он кнопку управления оружием на какое-то мгновение раньше и вряд ли пришлось вернуться домой.
Вслед за первым «мессершмиттом» появился второй, но на этого уже набросился Макаров.
Через минуту-другую «мессершмитты» пропали из поля зрения, да и мы сами долго искали друг друга. Но вот наша пара снова над проливом, под нами катера. Они уже подходят к причалу. Моряки машут головными уборами. Начинаем разворот и видим серию белых ракет. Это было для нас заранее условленным сигналом: «Можно заканчивать патрулирование».
Ваша задача выполнена, — слышу знакомый голос с пункта наведения. — Разрешаю вернуться домой.
10 апреля началось наступление советских войск в Крыму, а 12 числа Керченский полуостров был полностью освобожден. Полк перебазировался на те же площадки, на которых он базировался в 1942 году.
Знакомые места! В свободное от полетов время ходим по полю и ищем зарытый в землю патефон, он был надежно упакован и мог пролежать лет десять. Искали и старослужащие, и вновь прибывшие в полк товарищи. Летчики и техники ходили с шомполами в руках и прилежно прощупывали ими землю. Но патефона мы так и не нашли. Полевой аэродром нельзя было узнать. Немцы силами военнопленных и местных жителей, оставшихся на оккупированной территории, построили бетонированную взлетно-посадочную полосу. На месте бывших землянок были оборудованы бетонированные укрытия, [262] а также помещения для летно-технического состава. Видно, фашисты собирались здесь оставаться навсегда.
Не прошло и четырех дней, как получен приказ — - продвигаться вперед, вслед за стремительно наступавшими наземными войсками.
16 апреля полк перелетел на площадку, расположенную недалеко от станции Владиславовка. Отсюда начались полеты в направлении Севастополя.
С северного направления летчики генерала Хрюкина, с востока — генерала Вершинина постоянно поддерживали наступающие войска, которые неудержимо двигались через Сиваш и по предгорьям южного берега Крыма.
Расположившись на малозаметной взлетно-посадочной площадке и начав планомерные вылеты на боевые задания в направлении Севастополя, мы узнали о кровавых зверствах фашистов. Особенно запомнился небольшой поселок — Старый Крым. Беззащитных стариков, детей и женщин гитлеровцы выгоняли на улицу, расстреливали, обливали керосином и сжигали.
Повсюду лежали трупы детей с выколотыми глазами, отрезанными ушами, изуродованными до неузнаваемости лицами. В Старый Крым выехала Государственная комиссии по расследованию злодеяний немецко-фашистских оккупантов, в составе которой был и врач нашего полка. По возвращении домой он рассказал о невероятных ужасах, результаты которых видел сам. Невозможно было смотреть без содрогания на снимки, где беспристрастный фотообъектив запечатлел все зверства оккупантов.
Севастополь горел. От рассвета до темноты в воздухе находилось множество советских самолетов.
Теперь уже прижатые к Черному морю фашистские войска ожесточенно огрызаются, пытаются с единственного аэродрома на мысе Херсонес противодействовать советским летчикам. Пары, а то и одиночки «мессершмиттов» взлетают, уходят в сторону моря, а затем, как [263] оголтелые, лезут против наших истребителей. Такого раньше мы не наблюдали. Позже нам стало известно, что фашистские летчики вылетали пьяные и в отчаяньи были готовы на все.
В одном из воздушных боев немцы подожгли самолет заместителя командира полка Сапожникова. Он выпрыгнул с парашютом и попал в одно из татарских селений, некоторые жители которого во время оккупации помогали немцам. Сапожникова подобрали, заперли в сарай и продержали без пищи и воды двое суток. Группа офицеров и солдат отправились на розыски.
На третий день поисков девочка-татарка, лет восьми, указала пальцем на сарай и убежала. Там оказался лежавший на соломе Алексей Яковлевич. Он был без сознания, с обгоревшим лицом и руками и сломанной ногой. Только через два с половиной месяца он вернулся из госпиталя и снова продолжал путь вместе с полком на запад.
Однажды во время штурма Севастополя группа самолетов под командованием Савченко вылетела на сопровождение штурмовиков. При подходе к городу я и ведомый Морозов заметили, как два «Мессершмитта-110» пытаются атаковать наши «илы». Фашисты летели на малой высоте и рассчитывали незаметно подобраться к штурмовикам. Замысел их был быстро разгадан. Подаю команду Морозову приготовиться к бою. Мы пикируем и атакуем ведущего «мессершмитта».
Вижу, как он начинает дымить. Должен упасть, а его будто нечистая сила удерживает в воздухе... Летит.
Повторно строим маневр для атаки. Должен же я, наконец, прикончить этого паршивого фрица! Но немец поспешно «притер» самолет к земле неподалеку от аэродрома. Пришлось обстрелять его в третий раз. Теперь уже вижу, как огонь охватил фюзеляж и крылья. Больше он не поднимется в воздух!
Казалось, бой был несложный. Мы сравнительно легко [264] расправились с врагом. Но мой ведомый, атакуя немецкий истребитель, не учел избыток скорости и выскочил перед самым носом фашиста. Этот, незначительный по накалу, воздушный бой для нас был поучительным. С тем чтобы нанести удар по врагу, избыток высоты и скорости надо использовать разумно, не слепо нестись вперед, а правильно сочетать возможности своего самолета и оружия с выполнением необходимого маневра. Не случайно, в этот же день, в результате неграмотно построенного маневра ведущим пары был сбит летчик нашего полка младший лейтенант Волошин.
В начале мая, когда фашисты со дня на день должны были оставить Севастополь, полк перебазировался на аэродром, расположенный возле города Симферополя. Здесь нам посчастливилось встретиться с прославленными летчиками 9-го гвардейского полка дважды Героями Советского Союза Лавриненковым, Алелюхиным, Амет-Хан Султаном и другими асами, о которых в то время начали складывать целые легенды.
В начале войны этим полком командовал Лев Шестаков, а теперь — Владимир Дмитриевич Лавриненков.
Наше внимание привлекло то, что на фюзеляжах самолетов было нарисовано множество красных звездочек, свидетельство о количестве сбитых самолетов врага.
— Чьи это самолеты? — спрашиваем у соседей.
Нам называют более десяти человек Героев Советского Союза. Узнаем также, что среди летчиков-героев в полку служил Михаил Баранов, мой однокашник по училищу, земляк-ленинградец. Это он вылетал на своем «яке» под Сталинградом с надписью на фюзеляже: «Гроза немецких фашистов М. Д. Баранов». Это нашему Мишке, первому в полку, там же под Сталинградом было присвоено звание Героя Советского Союза.
— А где сейчас Михаил Баранов? — обращаюсь к летчикам-соседям.
— Погиб смертью героя. [265]
Много нового поведали нам соседи о своей новаторской тактике в резко изменившейся воздушной обстановке, когда господство в воздухе полностью перешло к нам.
Оказалось, что действуют они, как правило, большими группами, вылетая двумя, а иногда и тремя десятками самолетов. После взлета самолеты собираются в общую группу и следуют в район, где предстоит выполнение задания.
Там каждая из групп по команде ведущего разворачивается навстречу друг другу и, имея достаточный запас в высоте, на повышенной скорости начинает маневр со снижением.
Если наблюдать со стороны, то эти полеты напоминали стремительное перемещение масс самолетов в виде обыкновенных качелей, а летчики придумали своеобразное наименование маневра «полет люлькой».
— А чего же мы ходим шестерками, да еще и к тому же по горизонту? Почему посылаем истребителей в малом количестве? Ведь самолетов у нас не меньше, чем в соседнем полку? — посыпались вопросы к командованию.
— Наверное и нам следует летать по-новому, — соглашается командир эскадрильи Савченко. — Соседи упрекают: «Воюете по-старинке».
Командир полка Сидоров собрал летчиков посоветоваться, обсудить все по порядку и пересмотреть наши взгляды на полеты. Мнение было единым: «Мы — хозяева положения в воздухе и летать будем по-новому».
10 мая 1944 года легендарный город-герой Севастополь был полностью очищен от оккупантов. Наш полк возвратился на свой маленький полевой аэродром.
После полного освобождения Крыма от фашистской нечисти нам разрешили по-настоящему отдохнуть.
Полностью книга
http://militera.lib.ru/memo/russian/iva ... index.html
Вход
Регистрация
Галерея
FAQ
