Форум "В Керчи"

Сумерки только начали окутывать землю. Батальон готовился к погрузке на суда. Майор Клинковский собрал командиров рот. Доклады о готовности радовали его: месяц напряжённой боевой работы не прошел бесследно. Но комбат ещё раз напомнил командирам о важности точно выполнять всё, что предписывалось каждому бойцу, каждому взводу и роте, батальону в целом. Неожиданно из штаба полка сообщили: в Соляное прибыл маршал Тимошенко.

— По ротам, товарищи! — быстро вскочил Клинковский и привычным движением поправил ремень на куртке.

Маршал обходил батальоны 1331-го полка, внимательно следил за подготовкой десанта. Его интересовало всё: и готовность судов, и настроение десантников, и понимание своих задач командирами. Не миновал он и батальона Клинковского.

Ещё издали комбат увидел высокую фигуру маршала и сопровождающих его генералов и офицеров. Клинковский представился, доложил.

— Давно воюете, майор? — пытливо посмотрел Тимошенко на комбата.

— Уже два года, товарищ Маршал Советского Союза. Под Севастополем начал, в сорок первом...

— Моряк? — поинтересовался Тимошенко.

— Моряк-пограничник! — ответил твердо Клинковский.

— Пограничники, знаю, не подведут. Желаю успеха, майор, вашим десантникам.

До погрузки ещё оставалось некоторое время. Клинковский стоял на берегу возле скал и смотрел на бушующее море. "Вот не повезло, — думал он. — Надо же, штормяга такой разыгрался... Трудно будет зацепиться". Волны накатывались на берег и с грохотом разбивались о камни. Свистел ветер. Тучи плыли совсем низко, и казалось, вот-вот заденут за гребни белых барашков. Мысли майора были там, на керченском берегу...

Раздумья Клинковского прервал замполит:

— Пора, Александр Кузьмич, скоро в путь...

Майор посветил фонариком на часы, встряхнул головой, словно отгонял нахлынувшие на него думы. — Пойдём-ка, комиссар, к людям, в роты... Им наше тёплое слово ох как нужно!..

Десантные суда приближались к крымскому берегу. Ветер неистово бил в лицо. Холодные брызги, словно из душа, обдавали с ног до головы. Со своим штабом и частью батальона Клинковский находился на самоходной барже. Он держался за поручни и всматривался в тёмную даль, за которой спрятались скалистые берега. Баржа то поднималась на гребни волн, то проваливалась в кипящую пучину. Новая волна снова подхватывала её и бросала, словно щепку.

С берега полоснул луч прожектора. Прошмыгнув по волнам, он остановился на "морском охотнике". И тотчас вспыхнул другой луч, третий... И ударили вражеские орудия. С грохотом волн слились зловещие разрывы снарядов. Один из них попал в соседнюю баржу. Пламя осветило палубные надстройки, часть людей оказалась в море.

Клинковский напряженно смотрел вперёд. Скорей бы берег! Все-таки когда под ногами чувствуешь землю, то и настроение другое, и силы вроде бы прибавляются... Баржа ударилась о подводные камни. До темнеющего берега оставалось пятьдесят-шестьдесят метров. Он щетинился огнём пулемётов и рёвом орудий. Но уже ничто не могло остановить десантников.

— Вперёд, братцы!.. Даёшь Крым!..

Комбат услышал голос кого-то из командиров и тоже прыгнул в холодную воду. Первая рота зацепилась на берегу.

Справа и слева шёл бой. Десантники упорно продвигались вперёд, на Эльтиген. Ничем не приметный ранее посёлок стал ареной жестокого сражения нашего десанта с фашистами.

Батальон майора Клинковского вёл бой за овладение опорным пунктом противника на южной окраине Эльтигена, в районе небольшой высотки. Фашисты сопротивлялись отчаянно. Высотка была выгодна в тактическом отношении. И это понимал комбат: "Захватим высотку — значит, будем хозяевами положения и обеспечим успех десанту на этом участке". Днём враг ввёл новые силы и пытался сбросить десант в море, но батальон контратакой восстановил положение и продолжал метр за метром продвигаться вперёд.

Перед вечером бои шли уже на самой высотке. Ворвавшись во вражеские траншеи, наши бойцы схватились с гитлеровцами врукопашную. Клинковский прибыл сюда в разгар схватки и сражался, пока батальон полностью не овладел опорным пунктом.

Он сидел в блиндаже, который спешно переоборудовали сапёры. Тут же в углу примостились связисты.

— Командира полка! — коротко бросил Клинковский, и телефонист сразу понял.

— "Казбек"!.. "Казбек"!.. — кричал солдат в трубку и одновременно крутил ручку полевого телефона. — "Казбек"?! Дай Двадцать пятого.

Клинковский взял трубку:

— Докладывает Тридцатый... Задачу выполнил. Приступил к укреплению опорного пункта.

— Хорошо, майор! Хвалю! Высоту держать!.. Стоять насмерть!

Комбат устало посмотрел на всех, кто находился рядом с ним. На нём была грязная рваная куртка. На лбу белела пропитанная кровью повязка. Только сейчас перевязал санинструктор его рассечённый лоб, хоть ранило его ещё там, у самого уреза воды. Тошнило. И всё же он был доволен: высадка десанта прошла успешно, батальон захватил высоту, теперь вот вгрызается в камни. "И мы отсюда не уйдём!" — хотелось сказать ему, но он промолчал. Знал, что будет ещё тяжело, невероятно тяжело.

Ночью противник не очень тревожил десантников. А с утра обрушил на них шквал огня. Горела земля, плавились камни, и казалось — нет на высотке живого места. Атаки следовали одна за другой, почти без перерыва. Фашистам удалось порваться в одну из траншей. Десантники вступили в рукопашную схватку и сбросили врага с высоты. В этот момент Клинковскому сообщили: в тяжелейшем положении рота лейтенанта Очакова. Вместе со связным он бросился туда. Нельзя допустить, чтобы противник захватил кромку берега, где оборонялись очаковцы — ведь тогда враг сможет лишить их снабжения, батальон да и весь полк окажутся отрезанными, в окружении.

— Приготовить гранаты!.. Отсечь пехоту от танков!..

Клинковский принял командование на себя. И вскоре перед берегом уже пылали два фашистских танка. Натиск противника стал ослабевать.

— Контратаковать надо, лейтенант! — сказал комбат Очакову. — Занять свои позиции!..

— Сил маловато, товарищ майор. Как бы не провалилась контратака, — сомневался командир роты.

— Попросим поддержку. Вперёд, лейтенант!

К концу дня ценой огромных усилий батальон Клинковского восстановил положение на всех участках. Тогда и прибыл к Клинковскому командир дивизии полковник Гладков. Комбат в это время давал указания командирам рот по организации огня и минированию местности перед боевыми порядками.

— А где вы мины достаёте? — поинтересовался полковник.

— У немцев, — улыбнулся Клинковский. — Фашисты весь берег заминировали. А наши сапёры сняли мины с берега и поставили, где нам нужно. Сегодня два фашистских танка на своих же минах подорвались.

— Трудно пока со снабжением, — сказал Гладков. — Очень трудно! Но надо держаться. Скажите, майор, не пройдут здесь завтра немцы?

— Пока мы живы — не пройдут!

Не случайно комдив спросил об этом Клинковского. Именно на третье ноября фашисты назначили генеральный штурм наших позиций, бросили до полка пехоты и десять танков. Вся высота стонала в грохоте разрывов. Клубы дыма закрыли небо, и казалось, сумерки опускаются на землю.

Самой страшной была пятая по счёту атака. Фашистские танки ворвались на высоту. Остановить их своими силами уже не было возможности. Майор Клинковский находился в боевых порядках второй роты. Он видел, как героически сражались десантники, как падали они в неравной схватке. Как помочь вы? Что предпринять? Создалось катастрофическое положение.

Комбат подозвал радиста. Надел наушники. Прокричал:

— Я — "Крот"... Я — "Крот"... Огонь по квадрату 15-28... Дайте огня в квадрат...

— Вас поняли! — услышал майор в ответ. — Повторите квадрат... Вы не ошибаетесь?

— Я — "Крот"... Я не ошибся... Скорее! Огонь на меня!

Иного выхода не было: иначе фашисты сбросят десант в море, а это гибель... Поэтому Клинковский вызвал огонь на себя.

С Тамани тяжёлая артиллерия открыла огонь по высоте. Несколько минут продолжался обстрел. Фашистские танки не выдержали этой лавины огня и повернули.

Майор стряхнул с себя куски глины и щебня, приподнялся над окопом. Лицо почернело от гари и копоти. В ушах звенело. Он смотрел в сторону удиравших фашистов, а сам думал, как оборонять высоту, если немцы снова сунутся.

...Бои на плацдарме не утихали уже больше полумесяца. Батальон Клинковского по-прежнему сражался на главном участке эльтигенского десанта. Восемнадцатого ноября, в разгар боя, по штабной рации десантники приняли радиограмму, в которой говорилось, что комбату майору Александру Кузьмичу Клинковскому, как и тридцати трём другим солдатам и командирам Новороссийской дивизия, присвоено звание Героя Советского Союза. И первыми поздравили своего комбата товарищи по десанту, те, кто называл себя клинковцами. А они, бойцы батальона, были под стать своему командиру — такими же мужественными, храбрыми, стойкими, отважными.

В начало декабря фашисты предприняли против десанта новый ожесточённый штурм. Атаки танков и пехоты следовали волнами. Перед высотной уже дымились пять вражеских машин. Одна из них, подбитая гранатами, повисла над самой траншеей. А фашисты бросали в бой всё новые и новые силы. И опять день смещался с ночью, ночь с днём. Разрывы снарядов и мин... Столбы земля и камня... Дым... Грохот... А батальон стоял. И, как и прежде, в первых траншеях находился комбат.

Клинковский понимал, что настали трудные дни. Враг подтянул свежие силы. Захваченные разведчиками языки сообщали, что под Эльтигеном появились три новых пехотных полка, танки, Есть приказ уничтожить десант.

А приказ десантникам один — держаться! Об этом говорилось и в обращении Военного совета 18-й армия, переданном десанту по рации.

Четвертое декабря для батальона началось, как и все предыдущие дня, с артиллерийского обстрела. Потом опять двинулись танки, пехота. Всё меньше оставалось в окопах наших бойцов. В тяжёлые минуты Клинковский сам брал в руки автомат, гранаты. В разгар боя его вызвал командир полка.

— Тридцатый!.. Как дела?

— Очень трудно. Фашисты могут ворваться в первую траншею.

— Держаться, майор!..

Ещё несколько часов батальон держал оборону. Но вот на помощь Клинковскому командир полка бросил свой резерв. И это внесло перелом в ход боя.

Разъяренные неудачей фашисты обрушили свой удар на батальон. Снова огонь, дым и взрывы опоясали высотку. Вражеский снаряд разорвался в траншее, где находился комбат. Связного и телефониста сразило наповал, Клинковскому оторвало ноги. Окровавленного, в бессознательном состоянии, бойцы вынесли его с поля боя.

В медсанбат прибыл комдив полковник Гладков.

— Будет жить? — спросил он врача.

Тот покачал головой.

— Какой комбат! Герой! — воскликнул Гладков, а на лице лежала печать невыразимого горя. — Это ему мы обязаны тем, что находимся здесь, а не где-нибудь на дне моря. Настоящий богатырь!

Всего на несколько минут Клинковский пришёл в себя. Он лежал у входа в подвал. Тусклый свет, еле проникавший сюда, осветил его лицо. Глаза провалились, нос заострился, губы посинели — так изменился он. Тихо, еле слышно сказал он наклонившемуся над ним полковнику:

— Прощайте, товарищи...

Шёл тридцать пятый день героического эльтигенского десанта. Клинковцы продолжали сражаться.