Из истории одного катера
(Копия его стоит в Эльтигене)
На календаре 7 декабря 1943 года. Мы тралили фарватер от мыса Кротково и пришли в Сенную. Только пришвартовались, командира катера ПВО № 18 лейтенанта Хорошева вызвали к начальнику моротряда, дали приказ: немедленно взять курс на Эльтиген для снятия с плацдарма раненых. Сказали, что там будет много наших катеров.
Темной ночью взяли курс на Эльтиген. При подходе к берегу вместо своих катеров встретили 2 немецких БДБ, стоящих на якоре. Они нас пропустили без звука. И потом по нашему катеру открыли, освещая прожекторами, ураганный огонь с береговых точек. В такой обстановке мы сумели подобрать несколько раненых из воды.
Взяли обратный курс и увидели стоящую на якоре нашу рыбацкую шхуну с 5 человеками команды. Оказалось, что у них вышло из строя рулевое устройство. Наш командир предложил им перейти на катер, они отказались — умрем лучше на своем катере, чем на чужом. Наше положение было тяжелым, почти стопроцентная гибель грозила с берега, по нам били непрерывно и вдобавок «заговорили» фашистские быстроходные баржи.
Погиб матрос Коротченко, снаряд попал ему в голову, и его мозгами залепило меня. В полутора метрах находился Василий Лиханов — прямым попаданием снаряда в полость живота его разорвало пополам. Прямым попаданием убило рулевого Иванова. Ранило командира и других. В трюме метались подобранные раненые. Среди них был один офицер. Они хотели прыгнуть в море. Но наш командир, истекая кровью, не позволил паниковать и этим самым спас им жизнь.
Метр за метром удалялись мы от БДБ. От попадания снаряда на корме загорелась дымовая шашка, и на какое-то время заслонила нас, ветер был к тому же попутный. Немцы решили, что мы погибаем, а мы отрывались все дальше и дальше. Но когда сгорела дымовая шашка, фашисты вновь открыли огонь. И все же, благодаря героическим действиям командира мы вырвались из этого ада, можно сказать, чудом.
В Кротково пришвартовались к временному причалу. Раненых десантников и командира катера отправили в госпиталь, убитых — похоронили у берега. Тогда же специалисты подсчитали — около сотни прямых попаданий в катер из орудий разного калибра, из них около десятка по команде.
Нам назначили нового командира лейтенанта Либенко, и мы своим ходом пришли в бухту Сенную, отремонтировали
катер, а я был мотористом, и снова — в строй.
11 апреля 1944-го рано утром с тралом за кормой мы зашли в Керчь. Пришвартовались двумя катерами против горы Митридат. По пути вытралили по одной мине.
Город был пустой, только к вечеру увидели одного старика.
Ф. ГИМАЗУТДИНОВ,
бывший моторист катера № 18.
Выходила на берег Катюша
Героическая судьба Катюши Михайловой из 369-го Керченского отдельного батальона морской пехоты не похожа на судьбу ее прекрасной тезки из лирической песни Михаила Исаковского, облетевшей чуть ли не весь мир. Та, песенная Катюша, тоже выходила на высокий берег, на крутой. Но то был довоенный берег. С него не стреляли, он не был заминирован и огражден колючей проволокой.
И славная девушка «выходила, песню заводила», обещала бойцу на дальнем пограничье сберечь их любовь...
Совсем другая доля выпала юной ленинградке Катюше Михайловой. В суровую военную пору ей довелось вместе с моряками-десантниками преодолевать ощетинившиеся огнем берега на Волге, в Приазовье и Черноморье, в Крыму, форсировать Днестровский лиман, воевать в придунайских странах Европы.
Маленькая, щупленькая Катя, успевшая в Ленинграде окончить курсы медсестер, с первого же дня войны стала проситься на фронт и, прибавив себе два года, добилась своего.
Девушка была ранена и после госпиталя попала на санитарный корабль, перевозивший раненых по Волге из Сталинграда в Красноводск. На корабле была награждена знаком «Отличник Военно-морского флота» и получила звание главного старшины.
Летом 1942-го, узнав о том, что в Баку формируется из добровольцев батальон морской пехоты, Михайлова решила непременно попасть туда. И будучи еще несовершеннолетней, проявила волевой характер и настойчивость, добилась зачисления в Азовскую военную флотилию, в 369-й отдельный батальон морской пехоты, с которым и прошла всю войну.
Хрупкая, миловидная девушка стала всеобщей любимицей. Никогда не подводила своих боевых товарищей. Она была не только медсестрой, спасавшей раненых, но и разведчицей, десантницей, автоматчицей, участвовала в многокилометровых походах, рыла окопы. С оружием в руках и санитарной сумкой через плечо вместе с бойцами бесстрашно высаживалась на занятый врагом огнедышащий берег, вступала в жаркие бои. Свою первую медаль «За отвагу» Катюша получила за участие в десанте на Темрюк. А первый орден Отечественной войны II степени — в период тяжелых боев за наш город.
Именно на керченском берегу, в простреливавшемся окопе, когда Катюша Михайлова спокойно и уверенно перевязывала рану одному из бойцов, ее впервые сфотографировал находившийся на плацдарме военный фотокорреспондент ТАСС по флотам Евгений Халдей.
— Дважды представляли нашу Катю к званию Героя Советского Союза, — рассказывают ее товарищи, — за беспримерные подвиги при штурме Белгорода-Днестровска и участие в боях за югославскую крепость Илок, спасение раненых в студеных водах Дуная в декабре 1944 года. Однако тогда звание не было присвоено, и командование наградило Катю двумя орденами Красного Знамени. А Золотую Звезду Героя Советского Союза ей вручили, — правда, лишь в мае 1990 года — к 45-летию Великой Победы.
Т. АВРАМЕНКО.
Мёртвая точка
И радостным, и немного грустным выдался апрель сорок четвертого. События происходящего и то, что мы, солдаты Отдельной Приморской армии, десантировались на родную керченскую землю и метр за метром, дом за домом выбиваем врага из города, поднимали дух. Но в глубине души нас, артиллеристов, беспокоило и тяготило то обстоятельство, что своими мощными снарядами мы сами рушим и уродуем наши же здания. Но иначе тогда, в 1944-м, мы поступить не имели права, не могли. Одна мысль согревала: эти дома будто помогали нам своими стенами и тяжестью каменных глыб давить поганую нечисть.
Черноморские матросы и пехотинцы, продвигаясь вперед,наткнулись на укрепленные «гнезда» фашистов, которые скосили многих бойцов. Туда, где случался затор, и спешили артиллеристы нашего полка.
Мы помогли уничтожить и выкурить гитлеровцев, засевших под недоступными, казалось бы, глыбами застывшего в летках металла на заводе им. Войкова. Бежали немцы и из старого рыбацкого поселка, откуда мы пробивались в город.
Для определения немецких узлов сопротивления и их уничтожения нами была выбрана крыша уцелевшего четырехэтажного здания. На ней, на остатках рваной жести был оборудован наблюдательный пункт со стереотрубой. Темными ночами четко фиксировались залпы немецких батарей, пулеметные и минометные точки врага.
Больше всего вредили нам фашистские батареи тяжелых орудий, укрывшиеся за Митридатом. Все ночи они каждые 3—5 минут беспрерывно обстреливали уязвимые места коммуникаций наших войск. Перекрестки, площади, улицы, ведущие к переднему краю — к западной окраине города, покрывал огонь разрывов их снарядов. Гибли люди, лошади, на которых везли боеприпасы и пищу солдатам на «передок».
Связь с батареей в ту трудную ночь прерывалась чаще, чем обычно. Враг чувствовал, что скоро начнется наступление наших войск, и остервенело сопротивлялся.
Без связи с наблюдательным пунктом батарея «мертва». А беда в том, что телефонисты проложили провод через площадь. Она-то и была главной мишенью для методичного огня фашистской батареи.
Всю ночь беспрестанно метались связисты по линии, сращивая порванные снарядами концы провода. Под утро, выбившись из сил, потеряв двух товарищей, они, что называется, свалились с ног.
Комбат волновался. Знал, что утром начнется наше наступление, а без связи может все сорваться. И посылает с НП на линию топовычислителя. Тот, передав комбату перечень немецких целей с расчетами для стрельбы, стремглав бросился в темноту ночи. Он спешил выполнить задачу. Вдруг провод выскользнул из руки. Да, это был порыв. Но где искать второй конец: кругом глыбы камней, кирпича и темень?
Где-то за Митридатом он услышал залп батареи, а вскоре нарастающий вой снарядов заставил Федора прижаться к стене разрушенного дома.
За стеной прогремели разрывы. Быстро созрело решение. Понял, что он у мертвой точки. О ней говорил свалившийся без сил связист. Здесь, на площади, и остались навечно два его товарища.
Топограф знал, что на НП и батарее с нетерпением ждут связь, и он бросился на площадь искать второй конец провода с батареи. Из темноты, чуть не столкнувшись с ним, выбежал Николай Мельников. Узнав друга, топограф схватил его за плечо, повалился с ним на землю. И тут начали рваться вражеские снаряды. Взрывная волна больно ударила в уши, нос, пламя разрывов ослепило, по головам и спинам зачастил град камней и комья земли.
Прильнув к уху Николая, топограф быстро объяснил свой замысел. В еще не рассеявшемся дыму они бросились в разные стороны площади искать концы провода. Нарастив их, метнулись по кромке площади туда, где чернела длинная стена пакгауза. Там, у основания стены, намеревались проложить телефонную линию. И опять их действия прервали снаряды врага. Вновь сильная боль в ушах и голове, осколки снарядов порезали шинели.
Мозг сверлила одна мысль — успеть срастить концы провода до следующего артналета. И они успели. Тяжело дыша, прижавшись к стене, пережидали очередной залп. Связь работала четко.
Утром наша батарея, подавив злосчастные орудия немцев, снималась с позиции. Последний раз мы прощальным взглядом осматривали разрушенный войной город, видели часть трубы и макушку мачт парохода, затопленного в керченской бухте. С вершины Митридата все было, как на ладони.
О. ЗУБКО,
участник освобождения Керчи от фашистских захватчиков.
Эстония.