http://sputnikipogrom.com/history/23025 ... -exodus-2/ЧАСТЬ ІI. Погрузка войск в Керчи и выход транспортов в мореНа подходе Донских частей к Керчи 14 ноября по полкам был разослан приказ, в котором указывалось, когда, в каком порядке и на какое судно предстоит грузиться, и предписывалось выслать вперёд квартирьеров (1).
В течение 14 ноября суда продолжали по очереди подходить за углём к «Дыхтау». В этот день из Керчи в Константинополь самостоятельно ушло моторное судно «Елизавета Валентина де Дио» с 58 людьми на борту. 15 ноября почти все боевые корабли, кроме ледокола «Всадник», на котором был поднят флаг начальника 2-го отряда, и канонерской лодки «Грозный», отошли от берега и стали на позиции в Камыш-Бурунском створе. Канонерская лодка «Урал» была направлена крейсировать по каналу до входа в Азовское море (2).
![Изображение](http://f5.s.qip.ru/VVx8eOqt.jpg)
На рассвете 15 ноября донцы вступали в Керчь. На окраине города их встречали квартирьеры и батальон офицеров Керченского гарнизона, призванный обеспечить порядок в порту. Казакам указывали дорогу к пристани и сообщали правила погрузки. Во избежание скученности и неудобств в городе, войскам было приказано оставить всех лошадей и обозы при въезде в Керчь. Каждому полку разрешалось взять с собой лишь несколько подвод для казённого имущества, запасов продовольствия и тяжёлых вещей. Характер войны в Северной Таврии требовал быстрого маневрирования, а потому пехота преимущественно перемещалась на подводах. Кроме того, все пулемёты возились на тачанках, число которых могло доходить до сотни на полк. Тысячи лошадей и запряжённых повозок остались за городом. Ехавшие в обозе старики, женщины и дети нестройными кучками толпились у войсковых колонн.
Начальник штаба 3-й Донской дивизии генерал-майор Сысой Капитонович Бородин вспоминал:
«С восходом солнца 15 ноября 1920 года многие улицы и площади города Керчи заполнились всадниками в чёрных и белых папахах, в защитных английского образца шинелях, с пиками и без них, с шашками и винтовками за плечами. Во вьюках всадников видны были чёрные кожаные и серые полотняные доверху наполненные перемётные сумы, и сверху сум, подпирая заднюю луку, приторочены были одеяла, попоны, мешки с продовольствием, полушубки. Всадники колоннами входили в город, останавливались и слезали с лошадей. Не было среди всадников ни шумного разговора, ни смеха, ни бесшабашной ругани. Каждый посматривал в сторону моря и сосредоточенно думал и ждал приказаний».
![Изображение](http://f5.s.qip.ru/VVx8eOqu.jpg)
С тяжёлым сердцем и слезами на глазах расставались казаки с боевыми конями: одни из чувства вины старались не смотреть в глаза своим лошадям, другие целовали их в морды и, перекрестившись, уходили к пристани. Животные чувствовали, что хозяева их оставляли, пугливо поводили ушами, сиротливо озирались и жалобно всхрапывали. Бойцы шли к месту погрузки пешком, неся оружие и личное имущество, и почти незамедлительно грузились на баржи, развозившие их к транспортам на рейде, или прямо с пристаней — на более мелкие суда. Неизвестно, как пролегал путь через город к Широкому молу и пристаням, но на некоторых участников этих событий Керчь произвела тягостное впечатление: они вспоминали невзрачный и однообразный вид построек, грязные и неровные улицы (3).
В порту широко разносилась весёлая бодрая музыка маршей, которую играл военный оркестр. Но на неё никто не обращал внимания, и даже обычных казачьих песен не звучало — люди были сосредоточенны и молчаливы. Погрузка проходила в полном порядке, не было криков и пьяной ругани, как в Новороссийске.
Повсюду кем-то были расклеены вырезки из свежего номера местной, уже полубольшевистской, газеты с приказом П. Н. Врангеля и обращением правительства. Казаки шёпотом обсуждали разрешение остаться в Крыму на милость победителей. Но слишком широко были известны ужасы большевистской неволи: «Лучше в море броситься, чем опять к красным попасть», — говорили многочисленные свидетели унижений и жестокостей, совершаемых над пленёнными в Новороссийске казаками. Все предпочли уйти в изгнание, чем остаться в красном отечестве, за малым исключением из бывших пленных красноармейцев, жителей Крыма, санитаров и врачей. Впрочем, никто не думал, что покинет родину навсегда — царила уверенность, что весной начнётся новый поход против большевиков (4).
![Изображение](http://f5.s.qip.ru/VVx8eOqv.jpg)
В 10 часов утра 15 ноября в Керчь прибыло французское посыльное судно «Туль», чтобы забрать подданных Франции и Греции, и после полудня, исполнив свою миссию, ушло в Чёрное море. Весь день продолжалась погрузка, а транспорты, на которых она была окончена, постепенно оттягивались буксирами на рейд. В этот день стало ясно, что войск будет значительно больше запланированных 25 тысяч человек. Вдобавок было получено распоряжение П. Н. Врангеля принять кубанские части, не сумевшие погрузиться в Феодосии и направленные в Керчь. К вечеру погрузка была приостановлена, и суда на ночь отведены в пролив — на них уже находилась 3-я Донская дивизия, интендантство и тыловые учреждения Донского корпуса, керченский гарнизон, гражданские учреждения и беженцы.
Вечером М. А. Беренс донёс командующему флотом:
«Эвакуация должна закончиться завтра ночью. В таком случае выйду с рассветом 17-го. Нужно около 100 тысяч пудов угля, так как у меня угля в обрез на 500 миль. Уголь всё ещё не погружен, буду догружаться у Кыз-Аула. Миноносцам нужно 200 тонн нефти. Самая острая нужда в воде для войск, так как „Водолей“ неисправен, а мастерские разбежались. Приказал взять запас забортной воды. Имею много мелких судов, требующих буксировки. В последний момент узнал об отступлении на Керчь Кубанских дивизий, для которых нужен тоннаж на 3000» (5).
В трудных условиях керченской эвакуации, когда на суда, казалось, удастся попасть не всем, некоторые донцы не преминули припомнить старые обиды уходившим с ними малочисленным группам бойцов бывших добровольческих частей. Марковской дивизии предназначалось грузиться в Севастополе, но накануне эвакуации она оказалась разбросанной по всем участкам фронта, а потому некоторые её части попали и в другие порты. От станции Владиславовки в Керчь пришла пулемётная команда 1-го полка Марковской дивизии, которая несла охрану города вплоть до начала эвакуации, а затем (15 ноября) получила место в угольном трюме парохода «Дыхтау», на котором разместились донские казаки. Последние препятствовали погрузке марковцев, припоминая им новороссийскую эвакуацию, и пришлось даже грозить оружием, чтобы попасть на корабль (6).
![Изображение](http://f6.s.qip.ru/VVx8eOqw.jpg)
В Керчь пришла и 1-я генерала Маркова батарея, которая накануне вела бои с превосходящими силами противника, отступая в Крым в составе Марковской дивизии.
Цитата:
2 ноября все части Русской Армии оставили Северную Таврию и с потерями отошли на полуостров, утратив значительное военное имущество. На следующий день три марковских полка покинули Геническ и не без затруднений переправились на Арабатскую стрелку через узкий дощатый мост, который пришлось ремонтировать. Для прикрытия отступления дивизии на стрелке был оставлен отряд в составе 1-й батареи, в командование которой вступил штабс-капитал Павел Николаевич Каменский, полсотни всадников Зюнгарского калмыцкого полка Донского корпуса и взвод конных разведчиков штаба Марковской дивизии. Отряд разместился в урочище Геническая Балка и 4 ноября пулемётным и орудийным огнём отбил разведывательные группы красных. Вечером ушёл конный взвод и прибыл 6-й Донской пластунский полк. Командование отрядом принял генерал-майор Алексей Александрович Курбатов и отвёл его на хорошо оборудованную позицию полустанка Водоснабжение. Правый фланг обеспечивал 2-й отряд Черноморского флота, при поддержке которого 7 ноября были обращены в бегство крупные силы противника. Бой закончился контрнаступлением пластунского полка на урочище Геническая Балка, в результате которого было захвачено около тысячи красноармейцев, вещи и оружие которых сожгли в кострах, а раздетых пленных оставили в ближайших хатах. 12 ноября отряд двинулся к Ак-Монаю, а затем — на оборонительные позиции для прикрытия Керчи: в арьергарде шёл Зюнгарский полк, музыканты-трубачи которого, ранее отбитые у красных под Александровском, разбежались во время перехода (7).
В Керчи один из полковников Донского корпуса отказал присланным квартирьерам в погрузке 1-й генерала Маркова батареи, предложив ей направиться в Севастополь, а на возражение, что батарея прикомандирована к Донскому корпусу согласно приказу и погрузить её — вопрос чести, был дан ответ: «В Новороссийске вашему корпусу не было дела до донских казаков, а теперь — нам до вас».
Помогло обращение к коменданту пристаней капитану І ранга В. Н. Потёмкину, который вместе с взводом Марковской батареи оборонял Батайск в феврале 1918 года. «Прошу передать господам офицерам и солдатам старшей Добровольческой части, что для неё во всех случаях место найдётся», — сказал он. 15 ноября батарея была погружена на плавучий маяк «Запасный № 5» вместе с командами двух бронепоездов и многими другими чинами с семьями. Лошадей и орудия было приказано оставить, поэтому пушки выкатили на мол к барже, распрягли коней и вывели их за ворота во внутренний двор пристани, сняли сёдла, а с орудий — замки и панорамы, погрузили на судно пулемёты. Трубач объявил сбор, затем орудийная прислуга сбросила все пушки и зарядные ящики с причала в воду. Около 22 часов подошёл миноносец и вытянул маяк на внешний рейд, где он был взят на буксир колёсным пароходом «Веха», который ночью 16 ноября снялся с якоря и вышел из Керченского пролива (8).
Капитан 3-й батареи Марковской артиллерийской бригады Александр Михайлович Леонтьев писал:
Цитата:
«Закончился ещё один героический период Белой борьбы — последний на родной земле… По берегам Днепра, на городских и сельских кладбищах, полях Северной Таврии и Крымских перешейках, у Курман-Кемельчи оставлены сотни могил — немые свидетели доблести и мужества погибших в неравных боях. Многочисленный враг восторжествовал, но духа армии не победил. Громадное большинство чинов строевых частей уходило в неизвестность с единственным багажом — чувством исполненного долга» (9).
![Изображение](http://f5.s.qip.ru/VVx8eOqx.jpg)
Поручик Сергей Людвигович Туржанский эвакуировался из Керчи в составе 2-го Донского конно-артиллерийского дивизиона. Отступление в Крым донских частей началось во второй половине октября и, по его воспоминаниям, проходило в условиях постоянных столкновений с отрядами красных.
Цитата:
Бой 1-й и 2-й дивизий Донского корпуса с 6-й пехотной дивизией противника, наступавшей на сёла Большая и Малая Белозерки близ Мелитополя, окончился занятием ближайшей деревни Балки, разгромом красных и взятием около двух тысяч пленных. Впрочем, противник выдвинул свежие пешие и конные силы, нависла опасность окружения, поэтому было принято решение отступать в Крым. Очередное сражение произошло в деревне Елизаветовке — наступавшая бригада красных была полностью разбита, причём пленено около тысячи и изрублено порядка трёхсот человек, оказывавших упорное сопротивление. При выходе после ночёвки из немецкой колонии Александерфельд [ныне Верховино] был обращён в бегство вражеский пехотный полк. Затем при селении Сокологорное отброшена красная конная дивизия. Перейдя из Северной Таврии в Крым, конный Донской корпус остановился в деревне Богемке [ныне Лобаново] на четыре дня ввиду перехода красных через Сиваш, который из-за сильных морозов и западного ветра обмелел и местами замёрз.
После перехода большевиков по льду и взятия Юшуньских позиций Донскому корпусу было приказано начать отступление на восток, о котором Сергей Людвигович оставил воспоминания:
«Идём на погрузку — наш корпус, говорят, в Керчь. Тревожит мысль, будет ли достаточно пароходов. Новороссийск не забудешь. Ночевали в татарской деревушке восточнее Симферополя. Забираем влево, стремясь обойти противника, задерживаемого 3-й дивизией по железной дороге Джанкой — Керчь.
На следующий день — снова 50-вёрстный переход. Дорога невозможная, грязь по колено лошади. Получили две пушки из Гвардейской батареи и через два перехода бросили. Измученным лошадям не под силу. В татарской деревне около Карасу-Базара остался больной тифом ветеринарный врач Кржипов. Дальше ехать не было сил.
Прошли ограбленный Карасу-Базар, где яблоками кормили лошадей, за неимением сена. Снова ночлег в деревне Байбуга [ныне Ближнее], в 7 вёрстах от Феодосии. Только стали в ауле в 20 вёрстах по дороге на Керчь и стали кормить лошадей и готовить какую-нибудь похлёбку для себя, как приказ идти дальше. Противник недалеко. Три часа простояли в немецкой колонии в 50 вёрстах от Керчи, покормили соломой лошадей — и дальше в Керчь. 14 ноября подошли к Керчи и остановились в деревушке в 3-х вёрстах от города. Здесь в последний раз переночевали на русской земле, а утром погрузились на пароход „Поти“ и 16 ноября отплыли от берегов Крыма в полную неизвестности Европу…
Сегодня закончилась наша почти шестимесячная борьба с большевиками в Крыму. Шесть месяцев наша маленькая группа, не желавшая склонить голову перед советами, боролась с противником, во много раз более сильным, и наконец принуждены были сдать Крым, когда враг перебросил против нас свои лучшие силы и массу кавалерии с Будённым и Мироновым. Дорого стоили мы красным, и ушли из Крыма почти все те, кто не хотел сдаваться на милость хама-победителя… Один момент мелькнула мысль остаться. Может быть, удалось бы сохранить жизнь. Но тотчас же пришла в голову картина бродяжничества по голодной России, невозможность вернуться домой, на каждом углу сытый комиссар — и мысль остаться показалась нелепой. Впереди тоже мало радости, но этот путь лучше. Буду до конца тянуть лямку белогвардейца…» (10).
![Изображение](http://f6.s.qip.ru/VVx8eOqy.jpg)
События эвакуации из Керчи ярко описаны в воспоминаниях начальника военно-судной части штаба Донского корпуса полковника Ивана Михайловича Калинина, возвратившегося в советскую Россию в 1922 году и, несмотря на лояльность советской власти, расстрелянного в 1937 году в должности преподавателя Ленинградского автодорожного института. Ещё в Болгарии И. М. Калинин содействовал репатриации казаков на родину, где многих из них ждала смерть, а уже в Москве в условиях идеологической диктатуры опубликовал три книги своих мемуаров. Автор пересмотрел прежние взгляды и старался оправдаться перед большевиками в продолжительной службе русским контрреволюционным силам, а потому в характерной для подобных изданий иронической манере он осуждает Белое движение, выпячивая и преувеличивая негативные факты. Несмотря на очевидную предвзятость, воспоминания отличаются подробностью изложения и интересны с исторической точки зрения. И. М. Калинин, отступавший со штабом Донского корпуса и тыловыми учреждениями, обстоятельно рассказал о переходе к Керчи, куда группа прибыла ночью 15 ноября, а также о посадке на транспорт:
«Донскому корпусу для погрузки предназначалась Керчь. Нам, которые только что промаршировали поперёк всего Крыма с востока на запад, снова предстоял такой же путь с запада на восток, и даже более дальний, так как Керчь находится в самом отдалённом, юго-восточном углу Крыма.
12 ноября всё ринулось из Сарабуза страшным потоком. Разумеется, под аккомпанемент пушечной музыки. Мысли притупились. Еле-еле запечатлеваются картины скорбного пути. Погром в Карасубазаре [ныне Белогорск]. Всё как в тумане. Ясно одно: мы мертвецы, гражданская война кончена.
— Как бы не пали лошади и как бы застать в Керчи хоть один пароход! — мелькает в голове.
— Спешите в Керчь, — сказал утром 12-го ноября генерал Абрамов, проезжая из Симферополя в Джанкой, чтобы оттуда направиться в Керчь поездом. — Если доберётесь в три дня — ваше счастье, иначе сядете на мель.
Всякий из нас понимал, что значило „сесть на мель“.
…Я со своими двумя подводами отбился от „дежурства“ на второй же день пути. Генерал [Николай Иванович] Тарарин так торопился, что прибыл в Керчь на сутки раньше меня. В Старом Крыму мои лошади выбились из сил. Пришлось добывать новых.
— Заморени са кончета… Сега току че от Феодосия са заврыштали (Лошади заморены… Сейчас только что вернулись из Феодосии), — взмолились подводчики-болгары, которых мои писаря словили среди деревни.
— Ладно! До утра дам отдых, — согласился я и сам всю ночь сторожил их во дворе. Мои люди отсыпались в хате.
Чуть рассвет — снова путь в гуще каких-то неведомых обозов. Снова мелькают горки, деревни и всюду телеграфные столбы.
— А ведь эти не спешат! — кричит с задней подводы Маркуша [вестовой казак Марк Пименов].
— Кто? Где?
— Вон справа, возле дороги.
Взор падает на группу каких-то милых людей, свернувших с пути. Они расставили столы, стулья, пьют чай из самовара. Разнокалиберное общество. Женщины. Мужчины. Точно пикник. Едут с прохладцей.
— Что за учреждение?
— Комиссия…
— Военно-судебная?
— Нет! По реализации военной добычи.
— Видим, видим!
Подводы нагружены всяким добром сверху донизу.
— А это тоже военная добыча? — кричит Маркуша, тыча в подводу с мягкой мебелью. — У какого неприятеля отбили? У васильевских молокан или мелитопольских евреев?
В Феодосии уже господствовала местная красная власть. В этом порту грузились кубанцы Фостикова, успевшие побыть в Крыму не более двух недель. Когда я проезжал через порт, большие толпы злополучных казаков бродили по берегу, усеянному осколками взорванных снарядов, и со злобой поглядывали на морскую синеву, среди которой чернело несколько пароходов.
— Почему вы не погрузились?
— Та вин, бисов сын Хвостик, не велел. Нема, бачит, места. Пулемёты выставил.
— Что же вы думаете делать?
— Та в горы… зелёные примут.
Многие из этих несчастных, брошенных своими, брели по берегу, направляясь пешком в Керчь. Один подарил мне хотя и не ценную, но с красивой резьбой на меди кавказскую шашку.
— На якой вона мне бис… Я воевать больше не пийду. Навоевался.
В Керчи этот подарок у меня украли свои же штабные казаки.
Проехав вёрст 30 за Феодосию, мои подводы свернули с тракта на просёлочную дорогу и поехали совсем пустынным берегом. Возницы-болгары так убедительно доказывали своё знакомство со здешними местами, что пришлось согласиться на их предложение пробираться в Керчь кратчайшим путём. Ночью часа четыре отдохнули в татарской лачуге. Хозяин угостил нас сыром и призывал на наши головы благословение Аллаха, когда мы утром, ещё в абсолютной темноте, направились дальше, не причинив ему никакой обиды.
— Недобрый знак! — подумал я, поглядев в сторону гор и заметив там несколько беззвучных разрывов шрапнелей.
Сердце ёкнуло. Неужели не удастся пробраться в Керчь? Чтобы не навести паники на своих подчинённых, я промолчал о своих зловещих наблюдениях.
Лошади насилу волочат ноги. Мы перерезаем напрямик какой-то кряж. В большой деревне Марфовке, населённой болгарами-колонистами, веселье: справляют свадьбу. Звенят бубенцы, разливается песня, даже палят вверх для удовольствия и шума.
Цитата:
Этим людям труда, сытым и одетым, решительно нет никакого дела до того, что кучка бездомных и голодных вояк в смертной тоске удирает через их селение от страшного врага.
Их мало трогает то, что творится у Ак-Моная и в Владиславовке, где я заметил разрывы снарядов, и уж наверно они вовсе не думают о той трагедии, которая разыграется сегодня или завтра в керченском порту. А наивные из нашего стана ещё мнили, что мы кого-то от кого-то спасаем, творим великий жертвенный подвиг…
— Какая-то конница… Неужто красные? Вон внизу, по большому трахту, — кричит зоркий Маркуша с задней подводы.
Спускаемся мелкой рысцой по прямоезжей дороге на широкий почтовый путь. День яркий, даже тёплый. У колодца нас настигает конница. Но это свои: конвой командира Донского корпуса, во главе с начальником оперативной части полковником Генерального штаба [Петром Алексеевичем] Ситниковым.
— Как? Вы ещё не в Керчи?
— Отстал от „дежурства“ из-за лошадей.
— Гоните! Можете ведь опоздать… Сзади уже никого нет. Мы последние.
Всё, что уцелело от крымской армии, так стремительно неслось в порты, что красные много отстали. Подъехав к Керчи, мы увидели два конных донских полка, которые были выставлены для ночной охраны. Погрузка предполагалась только завтра, так как неприятель не наседал. В запруженном подводами городе я насилу добрался до генерала Абрамова, остановившегося со штабом 2-й армии в лучшей гостинице. Но прежде чем я попал к нему, на меня набросился очень изысканно одетый генерал Генерального штаба:
— Где у вас погоны на пальто? Почему их нет? Безобразие… Что вы, большевик, что ли? Экая распущенность!
— Они были начерчены химическим карандашом, но стёрлись в дороге. Ведь три недели беспрерывного бегства…
Генерал долго не мог успокоиться и, если бы командующий армией не подоспел мне на помощь, то готов был отправить меня под арест. …От генерала Абрамова я узнал только то, что „дежурство“ уже погрузилось, что завтра будут грузиться строевые части и что на пароходах будет поднят французский флаг. И больше ничего!
Оперативная часть нашего штаба заняла гарнизонное собрание. Котик Д-ий, хозяин собрания, готовил ужин. Он тоже остался верен себе до конца: его подводы ломились от баранов и всякой живности, которую его сподвижники хватали, где могли, не боясь теперь никаких военно-судебных комиссий.
…Ночь я проспал в битком набитой зале гарнизонного собрания, уместив ноги на подоконник, а туловище с головой на ломберный стол. Наступило утро, серенькое, неприветливое. Солнце пряталось где-то в толще тяжёлых облаков. Начался парад, последний парад на родной территории. К гарнизонному собранию подошёл конный полк [Г. И.] Чапчикова. Едва на крыльце показалось корпусное начальство, калединовский оркестр грянул марш. И, наконец, — шествие на пристань. Музыка, наигрывая „Мичмана Джонсона“, движется впереди полка, а сзади его — в первую голову несколько бочек с вином. Погрузка началась скандалом.
![Изображение](http://f5.s.qip.ru/VVx8eOqz.jpg)
— Вон тыловую сволочь! — орал командир Платовского полка генерал [Алексей Георгиевич] Рубашкин, назначенный комендантом парохода „Екатеринодар“.
Когда же он узнал, что на пароход раньше его полка погрузилась ненавистная ему военно-судебная комиссия, пришёл в неистовство:
— В нагайки их… Ставь пулемёт!
На пристань полетели с бортов вещи злосчастных служителей Фемиды. Выбравшись с парохода, жрецы врангелевского правосудия не знали, как благодарить Бога за то, что хоть остались целыми. Не лучше обстояло дело и в 3-й Донской дивизии, у генерала [Адриана Константиновича] Гусельщикова. Когда обнаружилось, что казакам не хватает места на пароходе, он приказал выгнать всех бывших красно-армейцев.
— Долой с парохода Ваньков. На кой нам чёрт сдались эти гниды!
— Ваше превосходительство! Вы же нас в строй поставили… Мы честно служили… Красные не простят нам измены…
— Не рразговаривать!.. И подохнете, не жалко!..
— Воевали, так мы нужны были, а спасаете шкуры, так нас побоку. Эх, вы!.. Раньше нас сами подохнете.
Каждый своевольничал, как ему нравилось. О планомерной погрузке не могло быть и речи. Время шло, а от беспорядка погрузка замедлялась. От замедления же возникала паника, так как красные в любую минуту могли подойти к городу. Я со своими людьми покорно ждал на пристани, думая, что вот-вот какой-нибудь распорядитель укажет, на какой пароход мне грузиться. Но проходили час, другой, третий. Один из моих писарей успел за это время сбегать в винный погреб, который грабили, и принёс несколько бутылок „Массандры“. Маркуша купил у бабы два хлеба, но не на деньги, а в обмен на несколько аршин ситца, утащенного в Геническе.
— А вы ещё бранили тогда меня, что я украл! Сидели бы теперь голодом без ситца, — укоризненно заметил он мне.
Старик, по доброте своего сердца, не забыл и подводчиков, отрезав им тоже аршина по три. Болгары раскрыли глаза от изумления и рассыпались в благодарности.
— Если ещё раз будете в Крыму, непременно гостите к нам, — лепетали они.
Проходит ещё час. На пристани дым коромыслом. Давка увеличивается. Между людскими толпами уныло бродят всеми покинутые лошади, чувствуя близкую гибель от голода и жажды.
— В баржу, братва! Её повезут к пароходу, который стоит на рейде. Там пересадят, — проносится среди окружающей нас толпы.
Движение последней увлекает и нас. В баржу так в баржу, не всё ли равно? В барже — каша. Дно её покрыто слоем мелкого угля, который местами плавает, так как из пазов выступает вода. Чем больше набивается народу, тем больше покрывает она дно. Вокруг меня — незнакомые лица. Только один свой — инспектор артиллерии нашего корпуса почтенный генерал Александр Иванович Поляков. Изнемогая от усталости, он расстилает бурку на угольный бугор и садится, опустив ноги в воду. Я держусь за его плечи.
Наш Ноев ковчег, набитый только одними нечистыми (такими нас сделало бегство), начинает двигаться. Со дна не видно, кто буксирует нас. Мы видим небо и больше ничего. А „протекция“ баржи всё больше и больше даёт себя знать. Скоро можно стоять только на больших кучах угля. Низины превращаются в озера. Казачня, спасаясь от потопа, лезет на борты.
Буксир во время эвакуация из Крыма (предположительно)— Когда же на пароход? Тут утонуть можно.
Неслыханная подлость. Наблюдатели сообщают с бортов, что нас становят в хвосте целой цепи таких же барж, из которых первая держится за какой-то пароход. Недолгий ноябрьский день кончается. Не кончаются только наши мучения. Бурка генерала Полякова плавает. Ноги подкашиваются, но сесть нельзя. Без конца длится эта мучительная ночь на воде — и в воде. За деревянной стенкой слышны лёгкие всплески волн. Мы ещё, видно, не выбрались из Керченского пролива.
Чуть брезжит рассвет. С бортов несутся нечеловеческие вопли.
— Оторвались! Ночью канат развязался…
— Ай… ай… пропали… мать честная!
Положение безвыходное. Лёгкий утренник гоняет нас по поверхности пролива. Кто схватится на пароходе об участи самой дальней баржи — восьмой по счёту? До того ли? Никому не придёт в голову в хаосе этого великого переселения народов разыскивать среди моря двести человек, которых унесло волнами.
— Станичники! — Исступлённо кричит на борту рябой, вихрастый казак. — Да ведь это Таманский берег… Тут большевики… Уж деревья на берегу видать. Ведь смерть приходит!
Сначала всё замирает. Последние слова звероподобного оратора ножом режут сердце. А утренник делает своё дело. Баржа, незаметно ковыляясь, всё ближе и ближе подбирается к львиной пасти. Потом нечеловеческий вой оглашает и баржу, и тот кусок молочно-туманного неба, который повис над нею. Адскую мелодию дополняет дребезжанье колокола, в который неистово дубасят на носу. Объятые смертным ужасом, двести человек голосят себе отходную. Над нами носится дыхание смерти. Чёрно-угольная смерть — в грязном озере между бортами, голубая смерть — в грациозных улыбках морской пучины, красная смерть — там на берегу, где подкарауливают нас те самые, от кого мы бежали с берегов Крыма.
И вдруг — якорь спасения! С дали, точно с неба, несётся глухой голос:
— Слышим, слышим… сейчас пошлём катер. Это говорят в рупор с какого-то судна.
Четыре мучительных часа проходит, пока неведомый спаситель от слов переходит к делу. Везут… Чувствуется и в нашем угольном озере, что снаружи дует холодный ветер. Сильная качка — значит, мы уже выбрались из пролива на простор Чёрного моря» (11).
![Изображение](http://f6.s.qip.ru/VVx8eOqB.jpg)
Одной из наиболее трагичных оказалась судьба особого Донского офицерского полка, состоявшего из шести сотен под командованием полковника Семёна Силовича Афанасьева. Большая их часть погибла во время эвакуации.
Цитата:
При отходе Русской армии из Северной Таврии в Крым четыре сотни этого отряда, нёсшего службу в районе сивашских позиций от Чонгарского моста до села Карпова Балка, были отозваны в Джанкой. Но 12 ноября вместо намеченной отправки в Керчь на гарнизонную службу им было приказано выдвинуться обратно к сивашским позициями ввиду прорыва фронта красными. 1-я сотня под началом войскового старшины Алексея Леонтьевича Филатова отправилась к Карповой Балке и там погибла, а 2-я, 3-я и 4-я сотни шли к Чонгарскому мосту на соединение с 5-й и 6-й сотнями. Примерно на полпути стала очевидна опасность окружения, но попытка связаться с командиром полка, находившимся в Джанкое, не удалась, и продолжилось движение в сторону противника. С наступлением темноты на одном из артиллерийских пунктов в 6—7 километрах от места назначения удалось выяснить, что командир уже отбыл в Керчь и отрядам нужно отступать в том же направлении. Предстояла трудная задача избежать окружения. 5-я и 6-я сотни получили распоряжение присоединиться к ядру отряда, и, как только это произошло, полк на рысях начал отход. Предвидя неблагоприятный ход событий, с самого начала пути рядовые офицеры стремились взять подводы для возможности быстрых манёвров. На рассвете 13 ноября полк находился у Джанкоя, к которому подходила конная лава противника, уйти от которой было бы невозможно, если бы не артиллерийский огонь двух орудий конной группы белых, по счастливой случайности стоявшей в трёх километрах к югу от города. Лава приостановилась, а донцы тем времени пересекли полотно железной дороги и изо всех сил погнали лошадей. Отряд стал напоминать растянувшийся на километры караван, а не воинское формирование: кто-то останавливался по пути, чтобы взять бельё и обмундирование в брошенных вагонах, часть направилась на Феодосию, кто-то отстал в пути из-за переутомления лошадей.
Ещё засветло 14 ноября полк не в полном составе прибыл в Керчь и сразу был размещён в больших трюмах стоявшего в порту парохода «Поти» — все могли вздохнуть свободно. Однако уже в полночь было приказано сойти на берег, оставив при вещах по два человека на взвод: особому офицерскому отряду поручено нести охрану города. Есаул 3-й сотни Иван Никандрович Плахов так описал дальнейшие события:
«Помощник командующего отрядом полковник Владимир Николаевич Хопёрский собирает командиров сотен и распределяет районы города между сотнями. Сотни выступают, чтобы занять указанные им районы для охраны. Ночь. Холод. Офицеры небольшими группами в 4—5 человек „выбивают дробь“ на углах пустынных улиц, ожидая с нетерпением рассвета. Светает, но распоряжений никаких. Промёрзшие, голодные офицеры начинают волноваться. Самотёком, небольшими группами, офицеры начинают стекаться к пристани. Вскоре подвели старый миноносец „Живой“, стоявший до того в порту из-за порчи машин, нагруженный дровами. Особому офицерскому отряду приказано погрузиться на „Живого“. Отряд погрузился. Было немного тесновато.
3-я сотня расположилась на корме миноносца на дровах, не отдавая себе отчёта в том, что при первой же буре все эти дрова с их пассажирами полетят за борт. В тот момент действительно никто не предвидел той страшной катастрофы, какая поджидала „Живого“ и его пассажиров. Разместившись на „Живом“ кто как мог, все успокоились. Нервность упала, но стал ощущаться голод. Но вот подходит миноносец „Дерзкий“ и пришвартовывается к „Живому“. Подходят к борту матросы, и завязывается разговор. Офицеры просят хлеба. Матросы охотно делятся. К борту подходит полковник Попов, командир 3-й сотни, который устроился на „Дерзком“, где один из офицеров экипажа был ему родственником или станичником. 3-я сотня сразу же обратилась к нему с просьбой устроить пересадку сотни на „Дерзкого“. Полковник Попов, переговорив с капитаном и получив его согласие, передал о том сотне. Сотня перебралась на „Дерзкого“, а с ней и несколько человек из пулемётной команды. „Дерзкий“ был совершенно пуст, и 3-я сотня была его первыми пассажирами».
![Изображение](http://f5.s.qip.ru/VVx8eOqC.jpg)
На «Дерзкий» было погружено ещё триста человек из 3-й Донской дивизии генерала А. К. Гусельщикова. 4-я сотня до выхода в море была перегружена на катер «Херсонес», взявший на буксир угольный эсминец «Живой», на котором остались 2-я, 5-я и 6-я сотни, часть пулемётной команды, штаб особого Донского офицерского полка и эскадрон 17-го гусарского Черниговского полка (12).
Цитата:
Грозной силой во время гражданской войны были бронепоезда, постоянно участвовавшие в схватках и выполнявшие важнейшие боевые задачи, часто решая исход битвы.
Накануне эвакуации бронепоезда Русской армии вели бои в Северной Таврии, затем — защищали подступы к Крыму благодаря проложенной по распоряжению П. Н. Врангеля особой ветки на Юшунь, а в последние дни прикрывали отступление конных и пеших частей. Из Керчи уходили команды всех трёх поездов 3-го бронепоездного дивизиона.
![Изображение](http://f6.s.qip.ru/VVx8eOqD.jpg)
Цитата:
С 8 ноября лёгкий бронепоезд «Дмитрий Донской» вместе с «Святым Георгием Победоносцем» вели напряжённые бои в районе Юшуни, нанося большие потери прорывавшемуся в Крым противнику. Во время боя 9 ноября было разбито головное орудие «Дмитрия Донского», а около полудня 11 ноября при сдерживании наступления красных со стороны Карповой Балки бронепоезд был вынужден отойти к узловой станции Джанкой, не имея возможности продолжать бой вследствие сильных повреждений бронеплощадок. «Святой Георгий Победоносец» продолжал отбрасывать красные войска, прикрывая отступление Русской армии на этом участке. Поздно вечером в двух километрах от станции Джанкой произошло случайное столкновение составов этих двух бронепоездов, в результате чего с рельс сошёл вагон резерва и три вагона-мастерских. 12 ноября «Дмитрий Донской» был уже в Симферополе, а на следующий день — в Севастополе.
Ночью 11 ноября тяжёлый бронепоезд «Иоанн Калита» прошёл станцию Джанкой и направился к Керчи для прикрытия отхода частей Донского корпуса. Ту же задачу выполнял боевой состав под командованием капитана Делова, состоявший из спешно отремонтированных и вышедших из Феодосии 11 ноября старых бронеплощадок «Дмитрия Донского».
Ещё 6 ноября по приказанию начальника бронепоездных дивизионов лёгкий бронепоезд «Волк», находившийся до этого на ремонте в Джанкое, был отправлен на станцию Керчь в распоряжение коменданта крепости. 14 ноября в Керчь прибыл «Иоанн Калита», прикрывавший арьергард Донского корпуса — 2-ю бригаду 3-й дивизии под командованием генерала Александра Петровича Фицхелаурова. В ночь на 15 ноября команда бронепоезда была погружена на плавучий маяк «Запасный № 5», в тот же день в город пришёл «Дмитрий Донской». Взрывать бронепоезда было запрещено, поэтому перед посадкой на суда команды сняли замки с орудий и испортили материальную часть на боевых площадках (13).
![Изображение](http://f6.s.qip.ru/VVx8eOqE.jpg)
В ночь с 15 на 16 ноября в город постоянно приходили новые войска. В 5 часов утра начальник 2-го отряда донёс контр-адмиралу М. А. Кедрову: «Принял 25 000, больше не вмещает тоннаж. Остаются непогруженными около 5000. Нужен срочно транспорт к Кыз-Аулу. Керчь продержится, вероятно, до вечера 16-го ноября». В ответ ему было сообщено, что около 14 часов в Керчь придёт пароход «Россия» и ледокол «Гайдамак» с начальником штаба флота контр-адмиралом Николаем Николаевичем Машуковым.
До 11 часов в проливе стоял густой туман, но корабли продолжали грузиться и выходить из залива в Камыш-Бурунский створ, становясь под прикрытие с востока боевых судов, из которых в гавани оставались только «Всадник» с начальником 2-го отряда судов Черноморского флота М. А. Беренсом и «Грозный» с руководящим эвакуацией в Керчи командующим 2-й армией Ф. Ф. Абрамовым. Последние воинские части грузились уже на баржи, катера и эсминец «Зоркий», а затем подвозились к группировке судов на рейде для перегрузки на военные корабли и уже загруженные транспорты. Последние, приняв до отказа людей, снимались с якорей и отправлялись к Тузлинскому плавучему маяку в южной части пролива. К той же стоянке буксировались последние баржи с людьми (14).
16 ноября были погружены подошедшие строевые части Кубанского корпуса, а также 1-я и 2-я Донские конные дивизии, прикрывавшие отход пехоты и штаб Донского корпуса. На кораблях находилось одних только донских казаков около 22 тысяч человек военных и 6515 донцов-беженцев, которым пришлось сильно потесниться, чтобы принять на борт кубанцев (15).
Так же как в Севастополе и Феодосии, по распоряжению командования расквартированное в Керчи Корниловское военное училище (до 11 сентября 1920 года — Пехотная имени генерала Л. Г. Корнилова юнкерская школа) несло охрану порядка в местах посадки. Поэтому патрули юнкеров были посажены на корабли только ярким солнечным днём 16 ноября. Во всё время эвакуации в городе сохранялся полный порядок. Но ситуация была чрезвычайной, и в условиях дефицита товаров, еды, а также суеты сборов перед отплытием в неизвестность некоторые деморализованные солдаты приняли участие в грабежах магазинов в ночь на 15 ноября. Однако это были частности, не служащие характеристикой последних дней белого Крыма, наполненных общим спокойствием и молчаливым сочувствием жителей к армии, выполнившей свой долг и стоящей перед новыми испытаниями. Эксцессов против военных не было (16).
![Изображение](http://f5.s.qip.ru/VVx8eOqF.jpg)
Несколько ранее обещанного срока, в 13:15, в город пришли ледокол «Гайдамак» и пустой пароход «Россия». Оба корабля недолго простояли у Широкого мола, забрав всех оставшихся одиночных людей, и снова вышли в пролив. В 14:10 канонерская лодка «Грозный» вышла из порта, генерал Ф. Ф. Абрамов объехал на катере все погруженные пароходы и, отдав распоряжения, приступил к выводу транспортов в Чёрное море к Кыз-Аульскому маяку. В 14:20 последняя гружённая людьми баржа № 56 отчалила от Широкого мола, на котором не оставалось ни одного солдата. Только после этого, в 14:22, вооружённый ледокол «Всадник» под флагом начальника 2-го отряда вышел из Керчи в пролив к ледоколу «Гайдамак» для переговоров с начальником штаба флота Н. Н. Машуковым.
После этого «Гайдамак» отправился к Кыз-Аулу для непосредственного доклада Главнокомандующему, телеграфировав в пути: «В Керчи всё идёт в исключительном порядке. Все войска посажены на корабли и вышли в Керченский пролив. Посадка окончена. В городе не осталось ни одного солдата, все раненые увезены. Противника нет. Угля хватает всему отряду. В городе полный порядок. Беренс — на „Всаднике“, а Абрамов — на „Грозном“. К 16 часам выйду к „Корнилову“», а затем последовало второе дополнительное сообщение: «Посадка закончена. Взяты все до последнего солдата. Для доклада Главкому везу генерала Кусонского. Иду на соединение» (17).
![Изображение](http://f5.s.qip.ru/VVx8eOqG.jpg)
В целом, по сообщению штабс-капитана Владимира Михайловича Кравченко, погрузка в Керчи прошла достаточно гладко, лишь одна баржа перевернулась по вине погруженных. Кроме того, когда отчаливало последнее судно, в Керчь уже вступали части Красной армии и на набережную выехал броневик. Однако он не стал открывать огонь, вероятно опасаясь судовой артиллерии находящегося поблизости ледокола «Всадник» и других кораблей на рейде — враги расстались мирно и торжественно (18).
Впрочем, по свидетельству начальника штаба 3-го кавалерийского корпуса Красной армии Александра Михайловича Хмелькова, якобы некая передовая группа всадников, войдя в город, погрузилась на рыбацкие лодки и направилась к стоящим на рейде судам, обстреливая их из пулемётов и требуя сдачи; но когда был открыт ответный огонь станковых пулемётов и нацелены в их сторону тяжёлые корабельные орудия, от затеи пришлось отказаться. Судя по тем же воспоминаниям, на мыс южнее Керчи (вероятно, Ак-Бурун) были выведены две полевые батареи с целью воспрепятствовать кораблям на рейде покинуть пролив. При этом автор воспоминаний сообщает: «Однако ночью… скрытно подошли несколько судов противника с потушенными огнями и помогли им выйти из Керченского пролива…» (19) Если это обстоятельство имело место, то, вероятно, речь идёт о транспортных средствах, оторвавшихся от буксиров и не способных двигаться самостоятельно. По крайней мере, по приведённому ранее свидетельству И. М. Калинина, с одной из барж случилось такое происшествие с ночи на утро 17 ноября.
После полудня 16 ноября на канонерской лодке «Страж», стоявшей у «Ростислава», была получена радиотелеграмма начальника 2-го отряда контр-адмирала М. А. Беренса: «Давайте, давайте, давайте!», условно означавшую, что эвакуация в Керчи завершена, «Стражу» приказано уходить, «Ростислав» — затопить. Вывести плавучую батарею в условиях эвакуации было невозможно из-за отсутствия свободных буксиров и по причине недостатка времени: летом имеющий глубокую осадку бывший линкор полтора месяца тащили через весь пролив ко входу в Азовское море с постоянными посадками на мель.
![Изображение](http://f5.s.qip.ru/VVx8eOqH.jpg)
С заходом солнца с обычной церемонией были спущены флаг и гюйс, затем открыты кингстоны и с помощью подрывных патронов пробито днище — офицеры и команда перешли на «Страж». Из-за малой глубины корабль погрузился только до уровня адмиральского балкона, поэтому с орудий предварительно были сняты оптические прицелы и у замков вынуты грибовидные стержни. Пожелавшие остаться в России были посажены в шлюпку, на которой они собирались ночью переправиться на таманский берег (20).
В 15:30, когда все транспорты ушли от Тузлинского к Кыз-Аульскому маяку и уже был потоплен «Ростислав», с якоря начали сниматься стоявшие в проливе военные корабли и отправляться в Чёрное море, замыкал движение ледокол «Всадник» с М. А. Беренсом на борту, вышедший из пролива в 18:30. К 22 часам вся керченская флотилия собралась у Кыз-Аула (21).
Последним заслоном была канонерская лодка «Страж». После потопления «Ростислава» она направилась к проливу и достигла его, когда окончательно стемнело. На крымском и таманском берегах начали загораться костры, возможно служившие какими-то условными знаками. Керчь была погружена в полный мрак. Сложный фарватер тоже не был освещён фонарями, и в это неподходящее время отказала рулевая машина. Тогда командир лодки капитан ІІ ранга Константин Григорьевич Люби, неоднократно проходивший Керчь-Еникальский канал, отправил рулевого к ручному кормовому штурвалу, а сам передавал команды с мостика. Несмотря на значительные сложности и риск сесть на мель, судно благополучно вышло в Чёрное море и ночью подошло к Кыз-Аульскому маяку, где уже находились все плавучие средства, ушедшие и уведённые из Керчи (22).
![Изображение](http://f6.s.qip.ru/VVx8eOqI.jpg)
Об организационных трудностях во время эвакуации командующий флотом М. А. Кедров писал:
«Много было затруднений, часто казавшихся непреодолимыми. Поступают донесения: машины не вертятся, якоря не выбираются; заявления, что если будет посажен ещё один человек, то пароход будет сидеть на грунте, отходят от пристаней с полупогруженными трюмами и тому подобное.
Никто не подозревает, что, как выяснилось, надо принять не 35 тысяч, а более 100 тысяч и, значит, грузить суда до отказа. Никто не хочет оставаться, несмотря на обращение Главнокомандующего, указывавшего, что мы идём в неизвестность. Приходится посылать всюду морских офицеров с диктаторскими полномочиями, угрозами, револьверами и матерными словами, после чего всё приходит более или менее в порядок: машины вертятся, суда не садятся на грунт и всех желающих эвакуироваться приглашают на борт» (23).
Участник керченской эвакуации старший лейтенант Б. В. Карпов вспоминал:
«К счастью, как здесь в Керчи, так и во всех портах Крыма, благодаря энергии и распорядительности всех чинов флота, начиная с командующего флотом вице-адмирала Кедрова и его штаба и кончая мичманами-комендантами транспортов, эвакуация прошла в полном порядке, и ни один солдат или гражданин не был оставлен на берегу. Наш отряд до последнего момента прикрывал отход из Керчи, выставил боевые суда в Керченском проливе, будучи готов вступить в бой с неприятелем, если бы он вздумал преследовать транспорты. Но большевики не появились, транспорты снялись с якоря 16 ноября и вышли в море. Последним покинул рейд Керчи начальник 2-го отряда судов Черноморского флота контр-адмирал М. А. Беренс.
Цитата:
Теперь флот, перегруженный до крайности, порою рискуя перевернуться, увозил на своей спине свою армию и гражданское население и спасал от неминуемой гибели 130 тысяч человек.
Это было его последним делом до… верим, твёрдо уповаем… нового его возрождения в великой и национальной России под славным Андреевским флагом» (24).
В числе покидавших Керчь белых воинов был поэт Сергей Сергеевич Бехтеев, главными мотивами творчества которого были идеи русской монархии и Белого движения. На борту уходившего в Константинополь парохода «Самара» он написал следующие стихотворения:
Прости
Гремит гроза! Ликует Тора!
Всё ближе, ближе красный смерч.
Прощай, прекрасный край Боспора,
Прощай, задумчивая Керчь!
Дымятся трубы; винт железный
Бросает белый хвост назад.
Прощай, наперсник шумной бездны,
Красавец гордый Митридат.
Тебя мы с болью покидаем,
Окончив долгий, тщетный бой,
И с тихой скорбью оставляем
Последний клок земли родной.
Синеет даль, клубятся волны,
Туман скрывает берега;
Сердца и мысли грустью полны,
На радость дерзкого врага.
В глазах раскинулся широко
Простор безбрежного пути,
И шепчем мы с тоской глубокой:
«Отчизна милая, прости!»
Изгнанники
На сердце вновь тоска и горе.
Замолк вдали последний бой;
Вокруг шумит седое море
И гонит плещущий прибой.
Исполнив честно долг заветный,
Плывём мы грустно в край чужой;
На мачте вьётся флаг трёхцветный —
Последний знак земли родной,
Последний символ прежней славы,
Величья царственной страны,
Эмблема гордая державы,
Погибшей в омуте войны…
На сердце скорбь, на сердце горе.
А вкруг, куда ни кинешь взор, —
Одно бушующее море
И необъемлемый простор (25).
![Изображение](http://f5.s.qip.ru/VVx8eOqJ.jpg)
По всей видимости, из Керчи с Русской армией эвакуировался поэт и литературный критик Юрий Константинович Торопьяно. В 1919 году его родители, Константин Васильевич и Софья Андреевна, были убиты революционерами в своём имении в селе Темеш близ Керчи (ныне не существует), после чего летом того же года он вступил в Добровольческую армию, записавшись под псевдонимом Терапиано. В начале 1920 года был освобождён от воинской службы вследствие ранения и проживал в Крыму. В эмиграции в 1953 году он написал следующие строки, посвящённые Русскому Исходу:
Отплывающие корабли,
Уносящиеся поезда,
Остающиеся вдали.
Покидаемые навсегда!
Знак прощания — белый платок,
Замирающий взмах руки,
Шум колёс, последний свисток —
Берега уже далеки.
Не видать совсем берегов;
Отрываясь от них, посмей
Полюбить — если сможешь — врагов,
Позабыть — если сможешь — друзей.
(1) Казаки въ Чаталджѣ и на Лемносѣ въ 1920—1921 гг. — Белград, 1924, с. 9.
(2) Гутанъ Н. Р. Краткій очеркъ дѣйствій флота при эвакуаціи Крыма въ ноябрѣ 1920 г. и пребываніе его на чужбинѣ. — Эвакуація Керчи // Морскія Записки. — Нью-Йоркъ, 1956. Т. XIV. № 2 и 3, с. 65, 66; Кузнецов Н. А. Русский флот на чужбине. — М.: Вече, 2009, с. 413.
(3) Казаки въ Чаталджѣ и на Лемносѣ въ 1920—1921 гг. — Белград, 1924, с. 9, 10; Ушаков А. И. Крымская эвакуация. 1920 год [Электронный ресурс].
(4) Казаки въ Чаталджѣ и на Лемносѣ въ 1920—1921 гг. — Белград, 1924, с. 10.
(5) Гутанъ Н. Р. Краткій очеркъ дѣйствій флота при эвакуаціи Крыма въ ноябрѣ 1920 г. и пребываніе его на чужбинѣ. — Эвакуація Керчи // Морскія Записки. — Нью-Йоркъ, 1956. Т. XIV. № 2 и 3, с. 66; Казаки въ Чаталджѣ и на Лемносѣ въ 1920—1921 гг. — Белград, 1924, с. 10; Врангель П. Н. Воспоминания: в 2-х частях. 1916—1920. — М.: Центрполиграф, 2006, с. 669.
(6) Марковцы в последних боях // Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма / Волков С. В. — М.: Центрполиграф, 2003, с. 160, 167.
(7) Леонтьев А. М. Марковская артиллерия в осенних боях // Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма / Сост. Волков С. В. — М.: Центрполиграф, 2003, с. 179, 183, 184; Балыков С. Воспоминания о Зюнгарском полку // Белая гвардия [альманах] / Публикация В. Ж. Цветкова. — М.: Посев, 2005. № 8: Казачество России в Белом движении, с. 52.
(8) Марковцы в последних боях // Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма / Волков С. В. — М.: Центрполиграф, 2003, с. 167, 168; Леонтьев А. М. Марковская артиллерия в осенних боях // Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма / Сост. Волков С. В. — М.: Центрполиграф, 2003, с. 184.
(9) Леонтьев А. М. Марковская артиллерия в осенних боях // Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма / Сост. Волков С. В. — М.: Центрполиграф, 2003, с. 184, 185.
(10) Туржанский С. Л. Дневник поручика, младшего офицера Семилетовской батареи // Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма / Волков С. В. — М.: Центрполиграф, 2003, с. 395—398.
(11) Калинин И. М. Под знаменем Врангеля. Заметки бывшего военного прокурора. — Краснодар: Традиция, 2012, с. 282—291.
(12) Плахов И. Н. Донской офицерский полк в Крыму // Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма / Волков С. В. — М.: Центрполиграф, 2003, с. 420—423; Кузнецов Н. А. Русский флот на чужбине. — М.: Вече, 2009, с. 104.
(13) Власов А. А. О бронепоездах Добровольческой армии // Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма / Волков С. В. — М.: Центрполиграф, 2003, с. 466, 467, 471—474.
(14) Гутанъ Н. Р. Краткій очеркъ дѣйствій флота при эвакуаціи Крыма въ ноябрѣ 1920 г. и пребываніе его на чужбинѣ. — Эвакуація Керчи // Морскія Записки. — Нью-Йоркъ, 1956. Т. XIV. № 2 и 3, с. 67.
(15) Казаки въ Чаталджѣ и на Лемносѣ въ 1920—1921 гг. — Белград, 1924, с. 11, 13.
(16) Баумгартенъ В. Ф., Васнецовъ М. В., Ващенко Е. П. и др. Русскіе въ Галлиполи. 1920—1921: Сборникъ статей. — Берлинъ, 1923, с. 12, 13, 15, 200.
(17) Гутанъ Н. Р. Краткій очеркъ дѣйствій флота при эвакуаціи Крыма въ ноябрѣ 1920 г. и пребываніе его на чужбинѣ. — Эвакуація Керчи // Морскія Записки. — Нью-Йоркъ, 1956. Т. XIV. № 2 и 3, с. 67, 68; Плахов И. Н. Донской офицерский полк в Крыму // Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма / Волков С. В. — М.: Центрполиграф, 2003, с. 423.
(18) Кравченко В. М. Дроздовцы в последних боях // Исход Русской Армии генерала Врангеля из Крыма / Волков С. В. — М.: Центрполиграф, 2003, с. 301, 302; Кузнецов Н. А. Русский флот на чужбине. — М.: Вече, 2009, с. 412.
(19) Санжаровец В. Ф. О некоторых вопросах, имеющих отношение к эвакуации войск Русской Армии П. Н. Врангеля из Керчи // Материалы I Международной научно-практической конференции «Военно-исторические чтения» 18—19 февраля 2013 г. — Керчь, 2013, с. 176.
(20) Штром А. А. Последние… Линейный корабль «Ростислав» и канонерская лодка «Страж» // Флот в Белой борьбе / Сост. Волков С. В. — М.: Центрполиграф, 2002, с. 316; Гутанъ Н. Р. Краткій очеркъ дѣйствій флота при эвакуаціи Крыма въ ноябрѣ 1920 г. и пребываніе его на чужбинѣ. — Эвакуація Керчи // Морскія Записки. — Нью-Йоркъ, 1956. Т. XIV. № 2 и 3, с. 68.
(21) Гутанъ Н. Р. Краткій очеркъ дѣйствій флота при эвакуаціи Крыма въ ноябрѣ 1920 г. и пребываніе его на чужбинѣ. — Эвакуація Керчи // Морскія Записки. — Нью-Йоркъ, 1956. Т. XIV. № 2 и 3, с. 68.
(22) Штром А. А. Последние… Линейный корабль «Ростислав» и канонерская лодка «Страж» // Флот в Белой борьбе / Сост. Волков С. В. — М.: Центрполиграф, 2002, с. 316.
(23) Кузнецов Н. А. Русский флот на чужбине. — М.: Вече, 2009, с. 101, 102.
(24) Карпов Б. В. Краткий очерк действий белого флота в Азовском море в 1920 году // Флот в Белой борьбе / Сост. Волков С. В. — М.: Центрполиграф, 2002, с. 168.
(25) Бехтеев С. С. Грядущее. Стихотворения / Счастная Г. — СПб, 2004, с. 259, 260.