Исключение итальянцев в России
Мало кому известно, что в крымском городе Керчь с незапамятных времен существует итальянская община.Керчь построили на месте древнего эллинского города Пантикапея, который в VII–VI вв. до н. э. возник у самого края Ойкумены – известного грекам и римлянам обитаемого мира. Образы Керчи сегодняшней – безлюдной, выбеленной солнцем и насквозь пропыленной сухим ветром с материка, – вызывают соответствующее ощущение: края света, предела земли. В начале нашей эры город недолгое время находился под Римским протекторатом. После римлян были хазары, а потом славяне. В конце XIII века здесь ненадолго обосновались вездесущие венецианцы и генуэзцы, которые увидели в местных красотах немало знакомого и понятного – тот же византийский храм Иоанна Предтечи VIII века, похожий на опрятную католическую базилику. Переселенцы выговаривали название города на свой лад – «Черкио», созвучное с итальянским словом «круг». Гору Митридат, нависшую над городом, за грозный вид прозвали «Аспромонте» («неприступная гора»). Итальянцы быстро обжились: отреставрировали древний храм и назначили регулярные католические богослужения, возвели крепость в северо-восточной части города, построили мол, защищавший от волн низкий берег залива. Из Крыма они везли в метрополию продукты моря и зерно: в своеобразном климате, влажном, с перемежающимися засухами, рос уникальный сорт пшеницы, на основе которого позже вывели знаменитую «грано дуро» – только из нее итальянские хозяйки делают настоящую домашнюю пасту.
К Российской империи Крым отошел после первой Русско-турецкой войны, в 1774 году. С того времени регулярно издавались царские манифесты, приглашавшие иностранцев селиться на юге России. Так в Тавриде, Азовской и Новочеркасской губерниях появились немецкие, болгарские, сербские, греческие колонии. Вербовка итальянских колонистов была поручена российскому консулу в Венеции графу Дмитрию Мочениго. Поначалу охотнее всего селились в Одессе – новом морском порту с радужным будущим, торговым и культурным. В 1797-м каждый десятый одессит был итальянцем, так что все названия в городе дублировались по-итальянски. Но к 20-м годам XIX века иностранные купцы и предприниматели стали перебираться в Керчь. Здесь, на перекрестке морских путей, строились город и порт. Переехал сюда и статский советник Рафаил Августинович Скасси, генуэзец по происхождению, авантюрист по складу характера. Это он выпросил для Керчи и ее окрестностей статус градоначалия – территории, напрямую подчиненной Санкт-Петербургу, и таким образом спас развивающийся город от бюрократов. Скасси организовывал торговые экспедиции к абхазцам и черкесам (тем самым страшным горцам из «Дневника Печорина»), ратовал за раскопки керченских древностей, а удалившись от дел в 1830-е годы, разбил один из грандиознейших в империи садов и устроил на почтовой дороге великолепный водоразбор, который был разрушен лишь в 60-е годы ХХ столетия в очередном крестовом походе на старину. До революции это место так и называлось – «Скассиев Фонтан».
В 1821 году был высочайше одобрен генеральный план застройки Керчи. Его разработкой в том числе занимался одесский архитектор Джованни Торричелли, а главным городским зодчим стал пьемонтец Александр Дигби. Пожарная каланча, частные дома, колокольня Иоанновского храма – невозможно перечислить все керченские работы Дигби: городской архив сгинул во время Крымской войны. В те же 1820-е годы здесь было открыто Сардинское консульство, и вице-консулом был назначен Антон Феликсович Гарибальди, дядя будущего объединителя Италии. В Сардинское королевство тогда входила и Генуя, так что генуэзский говор снова зазвучал на керченских улицах.
После второй Крымской войны полуостров обезлюдел и снова нуждался в колонистах. Зазывали сюда уже не купцов и ремесленников, а садоводов и мореплавателей. Особенно успешно вербовка шла в Италии, раздираемой гражданскими распрями: военные действия ухудшили положение и без того неблагополучного итальянского Юга. В 1860-х годах на новую родину выехали сотни семей из городков Бишелье и Трани, что в провинции Апулия, на самом юго-востоке страны. С места снимались целыми семьями, а обустроившись, слали письма многочисленной родне – и, воодушевленные вестями о заморском благополучии, все новые апулийцы отплывали на север. Крестьяне («дзаппатори») брали с собой семена и саженцы. Оливки и персики не снесли местных погодных причуд, зато итальянские абрикосы и помидоры прославились на весь полуостров.
Моряки («маринаи») были людьми образованными и вообще непростыми: в Керчи ждали исключительно владельцев собственных судов. Мореходы должны были водить корабли через капризные воды пролива, обучать местное население морскому делу и возрождать каботажное торговое плавание – судоходство между портами одного и того же моря. Одному из будущих крымских капитанов Саверио Джаккетти было пятнадцать лет, когда умер его отец. На утлой рыбацкой лодчонке он отправился за лучшей долей из городка Трани в далекую Керчь. Мать дала с собой мешок сухарей. Плыл Саверио полгода, под парусом и на веслах. Сначала питался сухарями и рыбой, потом останавливался в портах Греции и Турции – подработать. Благополучно добравшись до Керчи, мальчик сразу пошел в церковь заказывать благодарственный молебен. Ему пришлось подождать: шли крестины. Маленькую девочку назвали Еленой, и много лет спустя она стала женой Саверио. Сначала он работал на причале: сторожил парусники на зимней стоянке, в них и спал – на снастях, прикрывшись куском брезента. Потом стал выходить в море юнгой, а непросто заработанные деньги высылал семье. Во всем себе отказывая, Саверио построил дом, выписал мать, братьев и сестру. Им пришлось легче: месяц плыли пассажирами на паруснике, везли семена и саженцы. У мамы Джаккетти был, как выражаются итальянцы, «зеленый палец», ведь все черенки, высаженные ее рукой в керченскую землю, принялись и дали урожай.
В начале ХХ века колония процветала. Согласно переписи 1921 года, в крепких четырехскатных домах с мезонином проживало около двух тысяч итальянцев, то есть 2% населения города. В 1934 году в Керчи побывала экспедиция ленинградской академии наук под руководством профессора Шишмарева. Ученых поразил традиционный уклад жизни общины: керченские дзаппатори и маринаи, в отличие от легко ассимилировавшихся одесских, ревностно хранили обычаи и язык – специфический говор апулийского диалекта, который между собой называли «ленгой». На ленге говорили все, хотя в Италию ездили только молодые мужчины – отслужить в армии.
Семьи были по-итальянски крепкие и большие, по десять-одиннадцать детей, которых записывали на русский манер: Пьетро – Петром, Николу – Николаем, Грациеллу – Галиной, Натале – Анатолием, Сперанцу – Надеждой, Лучану – Светланой. В домашних библиотеках стояли Данте и Боккаччо, «Пиноккио» и, конечно же, Библия. Керченские итальянцы были ревностными католиками; смешанные браки не одобрялись бабушками и дедушками. Женщины по традиции одевались в глухие черные платья. Кухня оставалась апулийской, приспособленной к местным продуктам: в северных семьях на стол ставили поленту и ризотто, в южных предпочитали мелкие разновидности пасты – ореккьетте и страшинате. Моряки ходили через пролив, плавали в Одессу и Мариуполь, Севастополь, на Кавказ. В архиве Галины Евгеньевны Сколарино, возглавляющей сегодня Ассоциацию итальянцев Крыма, сохранились почтовые открытки 1916 года. Галина и ее сестры, благовоспитанные капитанские дочки-подростки, летом отправлялись в плавание на отцовском корабле и писали домой из каждого порта.
Революция и Гражданская война принесли немало тягот, но раны затянулись и жизнь наладилась. В Италию уехали немногие – напротив, колония увеличилась за счет потянувшихся в Керчь политэмигрантов, коммунистов и коминтерновцев. В 1924 году, с образованием Советского Союза, керченским итальянцам предложили сменить гражданство. Крестьян особо не принуждали: какая, в сущности, разница, что написано в паспорте у виноградаря или огородника? Моряки были вынуждены стать советскими гражданами, иначе они не смогли бы выходить в море. Дальше – больше. В 1930-х были национализированы корабли. Церковь заколотили досками, священника выслали из страны, а итальянская школа превратилась в Дом культуры, где присланные из Москвы коммунисты вечерами обучали марксизму несознательных керченских крестьян.
Даже тогда лишь немногие засобирались на историческую родину – а после оставшиеся пожалели об этом. В 1935 году Муссолини захватил Эфиопию, и советские политические симпатии были отданы борцам за независимость. Крымские апулийцы стали получать 58-ю статью: шпионаж в пользу Италии. После того как Муссолини объявил всеобщую мобилизацию, итальянцев впервые начали открыто обзывать фашистами. Операция по их вывозу из СССР проходила в сотрудничестве с итальянским консульством, но советскими, насильственными методами. Так была разлучена семья Ле Конте. Отца арестовали, а мать и двое детей поехали повидать его перед отправкой по этапу. В это время забрали оставшихся дома бабушку и совсем маленькую внучку – их увезли в Италию, навсегда разлучив с родными. Принудительную эвакуацию воспринимали как трагедию, но на деле она оказалась спасением для многих.
Как и вся страна, в конце 30-х годов керченские итальянцы не спали по ночам, ожидая арестов. В 1937 году по обвинению в планах поджога забрали председателя колхоза Марка Симоне – он умрет в ссылке. После него увозили уже десятками. Однако в 1939 году итальянцев в городе оставалось еще больше тысячи. А потом началась война, в которой Италия, как известно, была официальным союзником Германии. Советских граждан итальянской национальности ожидало то же, что немцев, татар, армян, болгар, греков, – депортация.
В первые месяцы войны Крым был оккупирован, и потому операция по уничтожению так называемого «народа-предателя» была вынужденно отложена. Итальянцы, как и все керчане, рыли окопы, прятались в Аджимушкайских каменоломнях, шли в партизаны. Город был освобожден в декабре 1941 года, затем опять оккупирован и окончательно освобожден в апреле 1944-го. Вместе с нашими воинами-освободителями в него дважды входили депортационные команды. Анатолий Николаевич Чернявский (Де Мартино), учитель математики и художник-любитель, хорошо помнит страшные события 65-летней давности. «28 января 1942 года был мой день рождения. Рано утром в дом зашли вооруженные люди, велели собраться за два часа. Можно было взять восемь килограммов вещей. Один из них сказал, что едем ненадолго и в нехолодные места. Они быстро обошли все итальянские дома, не пропустив никого: в списках были все, от новорожденных детей до стариков». «Мой дед, Мауро Дженнарович, был капитаном – перевозил эвакуированных, – рассказывает историк Вадим Цингарелли. – У него была охранная грамота, подписанная самим партийным деятелем Калининым, поэтому его не арестовали. Но на родственников эта льгота уже не распространялась, забрали всех». Так итальянцев, поначалу радовавшихся приходу наших, в январе 1942 года согнали с семьями в гавань Камыш-Бурун. Под бомбами переправили через пролив – одно судно тогда затонуло, а из Новороссийска везли в теплушках в казахстанскую заснеженную степь. Первой партией отправили семь вагонов итальянцев, второй еще два. В пути многие умерли, а тех, что смогли добраться до спецпоселения, местные колхозники поначалу не хотели брать по домам, несмотря на разнарядку. Селяне не знали, что это за диковина – итальянцы. Ходили суеверные слухи, что все они «порченые», «гнилые люди». В 1944 году чудом оставшихся в Керчи выловили в ходе зачисток города от «нежелательных элементов». Остались сухие отчеты: столько в такой-то день депортировано воров и проституток, а столько – итальянцев.
Воспоминания ссыльных не отличаются от воспоминаний других жертв ГУЛАГа: ужас, голод, холод. После окончания войны и даже после смерти Сталина выжившие стремились вернуться в Керчь, но это было совсем не просто. Согласно официальным формулировкам, конфискованные дома «не подлежали возвращению». До середины 50-х годов итальянцев в Крым вообще не пускали, а выявленным давали 24 часа, чтобы покинуть полуостров. Поэтому люди с фамилиями Еванджелиста и Кроче до сих пор живут в Саратове, на Крайнем Севере, в Узбекистане и Сибири. «Мама с папой познакомились в депортации и в 1953 году вернулись в Керчь, на пустое место, – рассказывает Галина Сколарино. – Жили в сарайчике, неподалеку от родового дома, в который больше не имели права войти. Я смотрю нашу старую домовую книгу – сколько народу через нас прошло! Возвращались родственники и первое время, пока не устроятся заново, перемогались у нас».
Несколько семей не рассеялись, держались друг друга и старались сохранить родовые обычаи. За день до любого праздника в одном из домов собирались итальянские бабушки, садились рядком на грубо сколоченную, но добротную скамью и под старинную песню лепили маленькие клецки. На кухне у каждой уважающей себя синьоры висел кусок сушеной брынзы в полотняном мешке, которую, по старой итальянской традиции, всегда тер мужчина. Рецепты и кулинарные навыки передаются от матери к дочери, от бабушки к внучке и, как давно замечено культурологами, бережнее всего хранятся народом, даже когда уходят религия и язык. Вспоминает Юлия Бойко (Джаккетти), филолог и переводчик: «Для домашней пасты бабушка Лоретта муку отбирала тщательно: брала из мешка немного на пробу и, если результат радовал, отправляла дедушку с тележкой за целым мешком. Она могла в парке выдернуть какую-то травку и посадить в огороде, чтобы добавлять в салаты – мы ели много разных трав и даже цветов. Когда трудилась в огороде, тихо говорила с растениями, не по-русски. Одна соседка, которую все звали Касьянихой, за все это ославила ее ведьмой и так боялась, что, завидев, начинала шептать «Отче наш». А бабушка заметила и в свою очередь решила, что соседка ее околдовать хочет – и защитилась старым испытанным методом: читала «Падре ностро» и «Сальве Мариа» к ужасу и без того перепуганной женщины. Так и пугали друг друга всю жизнь. В тот день, когда хоронили бабушку, умерла и Касьяниха, вечный мир им обеим».
Что касается религии, итальянцы оставались католиками. Церковь давным-давно была отдана под спортзал, поэтому молитвы читали дома. Только крещения и отпевания проводили в православном храме. Батюшки относились к чужим обрядам с пониманием, хотя и вздрагивали от непривычных имен. Жизнь с записью «итальянец», «итальянка» в паспорте была непростой. В Керчи, в советские 60–70-е, национальность эта была совершенно неуместна. «Еврей», «татарин», «поляк» – власти предержащие хотя бы понимали, о чем речь. Но итальянцы? При чем тут Италия? Советские обыватели увлекались Адриано Челентано и передачами о Сан-Ремо, хохотали над «Невероятными приключениями итальянцев в России» с Мироновым и Евстигнеевым. Но в школе и в отделе кадров керченские итальянцы вызывали, в лучшем случае, замешательство и плохо скрываемое любопытство. Ну и, конечно же, неизбежные «родственники за границей». Поступать в университет не стоило и пытаться, карьеру сделать тоже было невозможно. Не все, пережившие депортацию, были готовы к подобной круговой обороне. Вернувшиеся на пепелище вдовы с детьми, а также те, у кого в ссылке сгинули все родственники, чаще всего предпочитали раствориться в толпе, чтобы выжить. И растворились. Даже сегодня, в 2008 году, к любым расспросам потомки первых генуэзских переселенцев относятся с настороженностью.
– У вас в роду были итальянцы?
– А что?
Если удается завязать разговор, догадка, как правило, подтверждается. «Да, были. Бабушка». «А как звали бабушку?» – «Ноннина». Все правильно. Всех бабушек на свете, в общем, так и зовут, потому что в переводе на русский это округлое, мягкое слово и значит «бабушка».
Итальянцы словно исчезли из города. И в 30-е, и в 40-е, и в 50-е годы многие меняли фамилии: переделывали или заимствовали у родственников. Так Джаккетти становились Джакетиными, Пирутти – Пирутиными, Ди Мартино – Мартыновыми. Они хотели только, чтобы их оставили в покое. Малолетний Анатолий (Натале) Ди Мартино вернулся из депортации Анатолием Чернявским. «Правда, подозревали, что мы с мамой на самом деле евреи, – улыбается Анатолий Николаевич, – но это было уже получше». Кто-то вообще предпочел навсегда забыть о своих корнях, кто-то помнил о них – но втайне и молча. Сегодня семьи, отстаивавшие свою национальность и гордившиеся ею, с обидой говорят о тех, кто затаился в лихие времена: «А где вы были, когда мы оставались итальянцами? Ваши родители скрывались, а вы теперь решили объявиться?» При этом спорщики чрезвычайно похожи – и профилем, и темпераментом, да и вообще на деле приходятся друг другу дальними родственниками или свойственниками.
По переписи 1989 года, в Крыму проживало лишь 88 человек, считающих себя итальянцами, подавляющее большинство – в Керчи.
В 1992 году старую католическую церковь решили передать какой-то секте. Эта угроза и объединила керченских итальянцев: чтобы вернуть базилику, нужно было создать пусть маленькую, но общину. Так появилась Ассоциация итальянцев Крыма. Сначала записались 316 человек, потом нашлись другие семьи – в той же Керчи, в Феодосии, в Симферополе. Надо было заявить о себе властям, теперь уже украинским, установить связи с посольством, как-то связаться с родственниками, разбросанными по всему бывшему Советскому Союзу, и с репатриированными в 30-е годы. Оказалось, что сложнее всего добиться статуса депортированного народа. Киевские и местные власти были немало удивлены появлением каких-то итальянцев на своей территории. Сейчас, когда Украина погрязла в политических распрях, проблемы крошечного национального меньшинства национальной окраины не имеют ни малейшего шанса попасть в повестку дня. Поэтому все, чего сегодня добивается Ассоциация, – это разрешение на мемориальную доску в бывшем итальянском квартале. В 2005 году в Милане была установлена скромная стела в память о тех, кто погиб во время депортации, но единственным керченским памятником тех событий остаются воспоминания очевидцев, передающиеся из поколения в поколение.
Прослышав об Ассоциации, в Керчь прибыли первые гости из Италии – журналисты и политологи. Послушав «ленгу», они ничего не поняли и обескураженно воскликнули: «Это же не итальянский язык, а непонятно что!» Наверное, да – огорченно подумали керченские бабушки, наверное, наша «ленга» очень сильно изменилась здесь, в Крыму. Оказалось, это не так. Их язык, точнее, диалект, никогда не походил на литературный; кроме того, он совершенно не развивался и не менялся – словно законсервировался, как обычно бывает в изолированных общинах. Выходит, керченские итальянцы говорят на уникальном диалекте вековой давности. Недоразумение быстро разъяснилось, когда здесь оказались уроженцы тех же мест – они-то узнали считалки, сказки и песенки, которые слышали в детстве.
«Бабушка Лоретта говорила мне: «Ты должна помнить, как тебя зовут. Ты должна помнить свой адрес. И ты должна помнить, кто ты. Ты – итальянка. Только никому этого не говори: могут убить». Юлия Бойко, которую бабушка тайно крестила дома Джулией, хорошо запомнила напутствие. Запомнила, как страшно испугалась бабушка, когда девочка на улице крикнула знакомой женщине «Бон ди!» вместо положенного «Здравствуйте». Юлия также помнит, как обрадовались бабушка и дедушка, когда она стала учить английский в школе: «Ты уже знаешь итальянские буквы? Тогда садись и читай!» – и дали ей письмо от родственников из Триеста. Из чтения ничего не вышло, и дедушка, недовольный, письмо забрал. А внучка выросла и сама выучила итальянский, и когда в 2006 году генуэзский профессор Джулио Виньоли приезжал в Керчь, помогла ему собрать материал по депортации и перевела на русский его заметки. Тонкая книжка «Неизвестная трагедия итальянцев Крыма», изданная на трех языках – итальянском, русском и украинском, – вышла на частные пожертвования в 2007 году. В ней поднимается болезненный вопрос: хотел ли кто-нибудь из современных керченских итальянцев, смог ли бы уехать в Италию? Дело в том, что по законам страны на гражданство может претендовать внук итальянского гражданина при наличии соответствующих документов. Но через депортацию прошли как раз те итальянцы, которые вынужденно перешли в советское гражданство в 1920–1930-е годы. К тому же их предки, откликнувшиеся на приглашение российского правительства, не обязательно были гражданами Италии: многие приехали сюда еще до объединения. В видах на жительство значилось: «пармский подданный», «австрийский подданный», «подданный Королевства обеих Сицилий». Заявления о репатриации подали 47 человек, но уехать смогли только двое.
Мы были в Керчи в конце весны. Распускались цветы, на главной площади вокруг памятника Ленину клали новую мостовую, а в католической церкви шла тихая служба. Что будет дальше? Возродить итальянскую общину вряд ли возможно. Но было бы прекрасно, если бы в Крыму сохранился очаг итальянской культуры. С чего начать? Говорят керченские итальянцы: свозить стариков на родину предков, выписать из Италии настоящего падре, собрать по домам сохранившиеся рецепты и устроить кулинарный практикум. И сделать так, чтобы 7 января к детям прилетала, как и положено, добрая Баба-Яга Бефана и набивала конфетами красные матерчатые чулки. Чтобы жизнь продолжалась.
Ксения МитрохинаИсточник
Вход
Регистрация
Галерея
FAQ
