Форум "В Керчи"

Листки со стихами, полученные редакцией "Аполлона", были надушены и переложены сухими цветами. В стихах описывались Испания времен инквизиции, рыцари и крестоносцы, фанатический католицизм, мистицизм, аристократическая красота их автора, ее откровенная сексуальность и гордость.

Черубина де Габриак произвела такое впечатление на редакторов, что они поверили в нее и приветствовали как «новую поэтессу» и «поэтессу будущего», которую ожидал русский модернизм. Завороженная редакция влюбилась сразу и объявила ее поэтессой будущего.Иннокентий Анненский увидел в ней «Будущую женщину». «Байрон в женском обличии, но даже без хромоты», – написала о ней Марина Цветаева позднее, размышляя об авторском образе Черубины. Сентябрь-ноябрь 1909 года в русской литературе стали, по словам Цветаевой, эпохой Черубины».
Эти руки со мной неприступно
Средь ночной тишины моих грез,
Как отрадно, как сладко-преступно
Обвивать их гирляндами роз.
Я целую божественных линий
На ладонях священный узор...
Запевает далеких Эриний
В глубине угрожающий хор.)
Как люблю эти тонкие кисти
И ногтей удлиненных эмаль,
О, загар этих рук золотистей,
Чем Ливанских полудней печаль.
Эти руки, как гибкие грозди,
Все сияют в камнях дорогих.
Но оставили острые гвозди
Чуть заметные знаки на них.

Это была Черубина де Габриак. По легенде – испанская девушка, пишущая на русском языке. На самом деле стихи принадлежали Елизавете Дмитриевой – малоизвестной поэтессе, закончившей Сорбонну и изучавшей средневековую культуру Испании. В Дмитриеву были влюблены Волошин и Николай Гумилев. В 1910 году Гумилев послал Черубине письмо, исполненное признаний в любви и желаний познакомиться воочию. Исполненные любви письма посылал Черубине и Сергей Маковский. Черубина настойчиво не отвечала. Алексей Толстой называл ее "одной из самых фантастических и печальных фигур русской литературы". "Испанскую графиню", исступленную католичку, присылавшую в редакцию журнала "Аполлон" свои стихи в траурных конвертах, на самом деле звали Елизавета Ивановна Дмитриева (1887 - 1928).

В 1909 году Волошин подтолкнул ее к мистификации. Они оба создали этот вымышленный персонаж. Успех был ошеломляющим. Черубина де Габриак за короткое время стала первой поэтессой России!

До мистификации Дмитриева не публиковала стихов. Их вызывали потрясения юности - самоубийства близких, болезни, насилие, которому она в тринадцать лет подверглась со стороны знакомого матери.Она закончила Императорский женский педагогический институт, изучала испанское средневековье в Сорбонне, познакомилась там с Николаем Гумилевым. Гумилев много раз просил Дмитриеву выйти за него замуж, она же отказывала - была невестой инженера Васильева. Она преподавала в Петровской женской гимназии, влилась в артистическую жизнь столицы, посещала лекции в Академии художеств и знаменитые литературные собрания на "Башне" Вячеслава Иванова. Так Дмитриева оказалась в самом сердце русского символизма, где встретилась с Максимилианом Волошиным. Волошин стал ее наставником, духовная связь с ним пройдет через всю ее жизнь.

Идея мистификации принадлежала именно ему. Волошин, объясняя причины интриги в книге "История Черубины" двадцать лет спустя, лукавит, утверждая, что "скромная, неэлегантная и хромая Лиля" не могла заинтересовать редакцию, в которой царил культ аристократизма. Однако все было гораздо тоньше: заурядная внешность Дмитриевой не мешала ей пробуждать страсти, влюбляться, мучить мужчин. Можно даже сказать, что она была роковой женщиной. Маска несчастной, скрывающей за стихами собственную неприметность, не идет ей вовсе. Дмитриева согласилась на мистификацию, потому что истово верила: ей предназначено место в ряду первых русских поэтов.

Успех Черубины был кратким и головокружительным. А потом ее разоблачили. Переводчик фон Гюнтер добился у Дмитриевой признания в обмане, тайна стала известна в редакции "Аполлона", оскорбительный выпад Гумилева в адрес Дмитриевой привел к дуэли между ним и Волошиным...
Елизавета Дмитриева страдала. Первым ударом было утверждение мемуаристов об уродстве поэтессы. Маковский вспоминает появление страшной химеры вместо закутанной в вуаль прекрасной Черубины. Но самое страшное - заявление Маковского, будто бы стихи за Дмитриеву писал Волошин.
Сам Волошин признал свою причастность к мистификации и даже поведал, что «черуб габриак» – это сорт винограда, который он выращивает у себя в Коктебеле… Разъяренный Гумилев вызвал Волошина на дуэль. Правда, стрелки из обоих были никудышные. Оба остались жить.

То, что для Волошина было блестящим упражнением по формированию творческой индивидуальности, для Дмитриевой стало частью жизни, обернулось личной катастрофой. Елизавета Дмитриева долго не могла опомниться от шока – от нее отвернулись многие друзья, которые не могли простить ей мистификацию. В прощальном письме Волошину она пишет: "Я стою на большом распутье. Я ушла от тебя. Я не буду больше писать стихи. Я не знаю, что я буду делать. Макс, ты выявил во мне на миг силу творчества, но отнял ее от меня навсегда потом. Пусть мои стихи будут символом моей любви к тебе". Дмитриева вышла замуж за Васильева, уехала в Туркестан, путешествовала по Германии и Швейцарии. Позже переселилась в Екатеринодар, ее выслали на Урал, и последние годы жизни она провела в Ташкенте с мужем. Несколько лет она не писала. Лишь перед Первой мировой войной вышли новые ее стихи – уже под ее именем. В 20-е годы совместно с Самуилом Маршаком она писала детские пьесы для Театра юного зрителя. В конце 20-х ее сослали в Ташкент, где она снова вернулась к мистификациям и написала от имени вымышленного ссыльного китайского поэта Ли Сян Цзы цикл стихов "Домик под грушевым деревом" .

Волошин признавался, что любил Дмитриеву до последних дней жизни.