Форум "В Керчи"

Знаешь…(Роберт Рождественский)


Знаешь,
я хочу, чтоб каждое слово
этого утреннего стихотворения
вдруг потянулось к рукам твоим,
словно соскучившаяся ветка сирени.

Знаешь,
я хочу, чтоб каждая строчка,
неожиданно вырвавшись из размера
и всю строфу разрывая в клочья,
отозваться в сердце твоем сумела.

Знаешь,
я хочу, чтоб каждая буква
глядела бы на тебя влюбленно.
И была бы заполнена солнцем,
будто капля росы на ладони клена.

Знаешь,
я хочу, чтоб февральская вьюга
покорно у ног твоих распласталась.

И хочу,
чтобы мы любили друг друга
столько,
сколько нам жить осталось.

Зыркну в акошко – и глючицца мне
Прынц из страны лучезарной:
Как он скакаить на сивам канне
Юный, паджарый и гарный…

Глазья блястають лазурным агнём!
Пыль спод капыт вылитаеть!
Бабы! Ни можна ни думать а ём…
Как он пантова скакаить!…

Я харашо к мужикам атнашусь,
Тока надежды их пУсты.
Прынца на сивам канне даждалась
Ждать, это, бабы, искусство!!!

Мне изюм
Нейдет на ум,
Цуккерброд
Не лезет в рот,
Пастила нехороша
Без тебя, моя душа.

Пушкин

Касаться твоих происшествий обветренными губами,
Бежать от себя в смятении, стараясь поближе к дому.
А дождь, он не в настроении, так пусть себе барабанит,
Измученный, как мальчишка, напутствиями ведомых.

Смывая твои недоласки, обнять и не разреветься.
Бежать, спотыкаться, падать, затем, чтоб остановиться.
Забыться в стальном оперении, тонуть в пустоте приветствий.
Отречься. И знать, что ночью, ты снова не будешь сниться.

И, щурясь прозрачному небу, безумец готов ко взлету.
Надеты очки пилота, залатаны дыры в шортах.
В то небо, где ты быть не сможешь, где птиц беззаботный клекот
Раздвинет тугие рамки, разучит быть отрешенным.

Мечту прикрывая руками, спасаюсь от какофоний.
Сворачиваю в кафешку, запутавшись в руслах улиц.
Там мальчик с красивым носом играет на саксофоне,
И ведьма в прозрачном платье у сцены изящно курит.
Саша Бест

В 100-летний юбилей С. Михалкова, хочется вспомнить о нем хорошее.
Например, он автор множества отличных стихов.

Запись в «Чукоккале»

Я хожу по городу длинный и худой,
Неуравновешенный, очень молодой.

Ростом удивленные среди бела дня,
Мальчики и девочки смотрят на меня...

На трамвайных поручнях граждане висят,
"Мясо, рыба, овощи" - вывески гласят.

Я вхожу в кондитерскую, выбиваю чек,
Мне дает пирожное белый человек.

Я беру пирожное и гляжу на крем,
На глазах у публики с аппетитом ем.

Ем и грустно думаю: "Через 30 лет
Покупать пирожные буду или нет?

Повезут по городу очень длинный гроб,
Люди роста среднего скажут: "Он усоп!"

Он в среде покойников вынужден лежать,
Он лишен возможности воздухом дышать,

Пользоваться транспортом, надевать пальто,
Книжки перечитывать Агнии Барто.

Собственные опусы где-то издавать,
В урны и плевательницы вежливо плевать,

Посещать Чуковского, автора поэм,
С дочкой Кончаловского, нравящейся всем.

Я прошу товарищей среди бела дня
С большим уважением хоронить меня.


С. Михалков

1937

Саша Бесt


Не забудь разукрасить мелками дорогу до дома -
Недосмайлами, зайцами, лентами - всем, чем угодно.
Дочитай Макса Фрая до самого рыжего тома
И узнай под конец - так какая же в Ехо погода?

Кульминацией болен сюжет: на костер как на праздник,
В зазеркалье с Алисой и в мир мелочей с Гулливером.
Кто-то дразнит невольно, а кто-то намеренно дразнит
Так пошли они на… со своей зарифмованной верой.

В двух шагах от такой долгожданно-предвзятой разрядки
Черный кофе и два бутерброда на праздничный завтрак.
Ты ведь знаешь – уже послезавтра все будет в порядке
А пока мы с закрытой душой опрокинемся в завтра.

Когда теряет равновесие
твое сознание усталое,
когда ступени этой лестницы
уходят из под ног, как палуба,
когда плюет на человечество
твое ночное одиночество, -
ты можешь
размышлять о вечности
и сомневаться в непорочности
идей, гипотез, восприятия,
произведения искусства,
и – кстати – самого зачатия
Мадонной сына Иисуса.
Но лучше поклоняться данности
с глубокими ее могилами,
которые потом,
за давностью,
покажутся такими милыми.
Да.
Лучше поклоняться данности
с короткими ее дорогами,
которые потом
до странности
покажутся тебе
широкими,
покажутся большими, пыльными,
усеянными компромиссами,
покажутся большими крыльями,
покажутся большими птицами.
Да. Лучше поклоняться данности
с убогими ее мерилами,
которые потом до крайности,
послужат для тебя перилами
(хотя и не особо чистыми),
удерживающими в равновесии
твои хромающие истины
на этой выщербленной лестнице
Бродский

Отцы пустынники и жены непорочны,
Чтоб сердцем возлетать во области заочны,
Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,
Сложили множество божественных молитв;
Но ни одна из них меня не умиляет,
Как та, которую священник повторяет
Во дни печальные Великого поста;
Всех чаще мне она приходит на уста
И падшего крепит неведомою силой:
Владыко дней моих! дух праздности унылой,
Любоначалия, змеи сокрытой сей,
И празднословия не дай душе моей.
Но дай мне зреть мои, о боже, прегрешенья,
Да брат мой от меня не примет осужденья,
И дух смирения, терпения, любви
И целомудрия мне в сердце оживи.

(Александр Пушкин)

"Откуда к нам пришла зима,
не знаешь ты, никто не знает.

Умолкло все. Она сама
холодных губ не разжимает.
Она молчит. Внезапно, вдруг
упорства ты ее не сломишь.
Вот оттого-то каждый звук
зимою ты так жадно ловишь.

Шуршанье ветра о стволы,
шуршанье крыш под облаками,
потом, как сгнившие полы,
скрипящий снег под башмаками,
а после скрип и стук лопат,
и тусклый дым, и гул рассвета...
Но даже тихий снегопад,
откуда он, не даст ответа.

И ты, входя в свой теплый дом,
взбежав к себе, скажи на милость,
не думал ты хоть раз о том,
что где-то здесь она таилась:
в пролете лестничном, в стене,
меж кирпичей, внизу под складом,
а может быть, в реке, на дне,
куда нельзя проникнуть взглядом.

Быть может, там, в ночных дворах,
на чердаках и в пыльных люстрах,
в забитых досками дверях,
в сырых подвалах, в наших чувствах,
в кладовках тех, где свален хлам...
Но видно, ей там тесно было,
она росла по всем углам
и всЈ заполонила.

Должно быть, это просто вздор,
скопленье дум и слов неясных,
она пришла, должно быть, с гор,
спустилась к нам с вершин прекрасных:
там вечный лед, там вечный снег,
там вечный ветер скалы гложет,
туда не всходит человек,
и сам орел взлететь не может.

Должно быть, так. Не все ль равно,
когда поднять ты должен ворот,
но разве это не одно:
в пролете тень и вечный холод?
Меж ними есть союз и связь
и сходство -- пусть совсем немое.
Сойдясь вдвоем, соединясь,
им очень просто стать зимою.

Дела, не знавшие родства,
и облака в небесной сини,
предметы все и вещества
и чувства, разные по силе,
стихии жара и воды,
увлекшись внутренней игрою,
дают со временем плоды,
совсем нежданные порою.

Бывает лед сильней огня,
зима -- порой длиннее лета,
бывает ночь длиннее дня
и тьма вдвойне сильнее света;
бывает сад громаден, густ,
а вот плодов совсем не снимешь...
Так берегись холодных чувств,
не то, смотри, застынешь.

И люди все, и все дома,
где есть тепло покуда,
произнесут: пришла зима.
Но не поймут откуда".


П.С. Бродский

Осип Мандельштам - Бессонница

Бессонница. Гомер. Тугие паруса.
Я список кораблей прочел до середины:
Сей длинный выводок, сей поезд журавлиный,
Что над Элладою когда-то поднялся.

Как журавлиный клин в чужие рубежи,-
На головах царей божественная пена,-
Куда плывете вы? Когда бы не Елена,
Что Троя вам одна, ахейские мужи?

И море, и Гомер - всё движется любовью.
Кого же слушать мне? И вот Гомер молчит,
И море черное, витийствуя, шумит
И с тяжким грохотом подходит к изголовью.