Форум "В Керчи"

Чтобы однажды не забыть — целую в душу.
Дурман не пройденных дорог ласкает ноги.
И, как-то ломано возносятся на сушу
Немного странные застенчивые боги.

Под языком лежит кусок небесной ваты
Пером проклятия архангельских заветов.
Меняю сонные полночные приваты
На корку кислого просроченного лета.

Я в светской жизни как в наркозе увязаю,
Что б из нее устало выбраться на сушу.
Целую в губы, забываю, исчезаю…
… И лишь тебя (что б не забыть) целую в душу.
--------------------------------------------------
Девочка и пес

Ты думаешь, я не смогу тебя бросить?
И я не смогу.
Такая задумчиво-странная осень -
Полнеба в снегу.

Сплетая медовые волосы в косу,
Мурчишь о своем.
О том, что сегодня… и завтра… и после…
А после - умрем.

И я замираю, насытившись солнцем
Волнистых волос.
И хочется выть, только вой разольется
На тысячи слов.

По лужам на улице бегают дети,
Дразнясь и визжа.
Взглянув на тебя, я с тоскою заметил,
Как губы дрожат.

Сидим под дождем. Наблюдаем с тобою
Как небо летит.
И верим: когда-нибудь, может, зимою,
Ты станешь ходить.

А хочешь, я встану на задние лапы
И буду слегка,
Чтоб ты не ударилась и не упала,
Коляску толкать?

Но падают на нос соленые капли,
И ветер поет.
Целуешь мой лоб, вытираешь мне лапы,
Мурчишь о своем.

Весна. Сонный дождь барабанит по крышам.
Шумят тополя.
Я лаю взахлеб, потому что услышал:
«Пойдем погулять!»

Медовые косы, красивые ноги,
Веснушчатый нос.
Укутавшись в солнце, идут по дороге
Девчонка и пес.
Саша Бест

Мы в этот мир вторично не придём
И не исправим все свои ошибки...
И извиниться к другу не зайдём,
И не вернём погашенной улыбки...
Зачем же жить с надеждой на потом?
Потом вернём, потом исправим что-то...
И наползают каменным пластом
На нас грехи, болезни и заботы...
Жизнь –– быстротечна! Наслаждайся ей...
Но не греши... Не забывай о главном:
Не строй свой рай на горестях друзей...
Не будет счастья...Рая–и подавно...

Удачная на днях была охота,
Легко нашел я логово волков.
Волчицу сразу пристрелил я дробью,
Загрыз мой пес, двоих ее щенков.

Уж хвастался жене своей добычей,
Как вдалеке раздался волчий вой,
Но в этот раз какой-то необычный.
Он был пропитан, горем и тоской.

А утром следующего дня,
Хоть я и сплю довольно крепко,
У дома грохот разбудил меня,
Я выбежал в чем был за дверку.

Картина дикая моим глазам предстала:
У дома моего, стоял огромный волк.
Пес на цепи, и цепь не доставала,
Да и наверно, он бы помочь не смог.

А рядом с ним, стояла моя дочь,
И весело его хвостом играла.
Ничем не мог я в этот миг помочь,
А что в опасности — она не понимала

Мы встретились с волком глазами.
«Глава семьи той», сразу понял я,
И только прошептал губами:
«Не трогай дочь, убей лучше меня.»

Глаза мои наполнились слезами,
И дочь с вопросом:"Папа, что с тобой?»
Оставив волчий хвост, тотчас же подбежала,
Прижал ее к себе одной рукой.

А волк ушел, оставив нас в покое.
И не принес вреда ни дочери, ни мне,
За причиненные ему мной боль и горе,
За смерть его волчицы и детей.

Он отомстил. Но отомстил без крови.
Он показал, что он сильней людей.
Он передал, свое мне чувство боли.
И дал понять, что я убил ДЕТЕЙ.
С сайта http://www.inpearls.ru/

Он жил как все: работа, дом,
Друзья, сиамский кот.
Любил шутя произносить
Слова наоборот,
Любил по снегу босиком
Из дышащей парной
И говорил по четвергам,
Что скоро выходной.
Любил Садовое кольцо
В ночном мельканье фар.
Любил, как пахнет от дождя
Июльский тротуар.
Любил Её пригоршню лет.
Синь глаз и лён волос.
Но там семья, а здесь…
Да здесь всё как-то не срослось.
Он каждый день бежал с утра
В казенный жёлтый дом.
С клубничным йогуртом, зонтом,
Бананами, тортом.
Бежал туда, где двери в ряд,
Где в белом медсестра,
Где хлоркой пахнет всё подряд
От шторки до стола.
Где капельницы часовым
С полуночи стоят.
И сердце рвёт, на части рвёт
Родной любимый взгляд.
«… Она не помнит ничего.
Нет, это не пройдёт.
Да, всё стабильно. Никого
Она не узнаёт».
Морщинки лет, больницы тишь
И мамины глаза,
Обрывки фраз,
« Домой, малыш!»,
Предательски слеза…
Пролёт пустой
И жадно он вдыхает никотин.
Слова врача: « Могу сказать,
Что Вы- прекрасный сын!
Но всё равно она же Вас
Совсем не узнаёт
И не заметит, что никто
Сегодня не придёт.
Могли бы Вы и опоздать,
Ведь молодой, весна…»

« Спасибо, доктор, только вот
Я помню, кто ОНА…»

Выступление в Сорбонне.
Бродский.
Изучать философию следует, в лучшем случае,
после пятидесяти. Выстраивать модель
общества - и подавно. Сначала следует
научиться готовить суп, жарить - пусть не ловить -
рыбу, делать приличный кофе.
В противном случае, нравственные законы
пахнут отцовским ремнём или же переводом
с немецкого. Сначала нужно
научиться терять, нежели приобретать,
неенавидеть себя более, чем тирана,
годами выкладывать за комнату половину
ничтожного жалованья - прежде, чем рассуждать
о торжестве справедливости. Которое наступает
всегда с опозданием минимум в четверть века.

Изучать труд философа следует через призму
опыта либо - в очках (что примерно одно и то же),
когда буквы сливаются, и когда
голая баба на смятой подстилке снова
для вас фотография или же репродукция
с картины художника. Истинная любовь
к мудрости не настаивает на взаимности
и оборачивается не браком
в виде изданного в Гёттингене кирпича,
но безразличием к самому себе,
краской стыда, иногда - элегией.
(Где-то звенит трамвай, глаза слипаются,
солдаты возвращаются с песнями из борделя,
дождь - единственное, что напоминает Гегеля).

Истина заключается в том, что истины
нет. Это не освобождает
от ответственности, но ровно наоборот:
этика - вакуум, заполняемый человеческим
поведением, практически постоянно;
тот же, если угодно, космос.
И боги любят добро не за его глаза,
но потому, что не будь добра, они бы не существовали.
И они, в свою очередь, заполняют вакуум.
И может быть даже более систематически,
нежели мы; ибо на нас нельзя
рассчитывать. Хотя нас гораздо больше,
чем когда бы то ни было, мы - не в Греции:
нас губит низкая облачность и, как сказано выше, дождь.

Изучать философию нужно, когда философия
вам не нужна. Когда вы догадываетесь,
что стулья в вашей гостиной и Млечный путь
связаны между собою, и более тесным образом,
чем причины и следствия, чем вы сами
с вашими родственниками. И что общее
у созвездий со стульями - бесчувственность, бесчеловечность.
Это роднит сильнее, нежели совокупленье
или же кровь! Естественно , что стремиться
к сходству с вещами не следует. С другой стороны, когда
вы больны, необязательно выздоравливать
и нервничать, как вы выглядите. Вот, что знают
люди после пятидесяти. Вот почему они
порой, глядя в зеркало, смешивают эстетику с метафизикой.
(1989)

МАРИЯ ЕГИПЕТСКАЯ

Ну, была блудницей, песни пела,
пить вино любила допьяна.
Страшное, помилуй боже, дело –
счастья много, а она одна.

Кто глядел в глаза ее пустые –
утопал в прозрачном их меду.
Там грехи, как свечки золотые,
самовозгорались на свету.

Как-то утром в солнечном тумане
в Палестину уходили корабли.
А паломники такие были парни –
захотелось оторваться от земли.

Мачты не от ветра там скрипели,
не от волн стонал соленый борт –
Легкие, без сил, с ознобом в теле
богомольцы вышли в яффский порт.

В переулочках Святого Града
эта египтяночка была
каждому желавшему награда
лишь за то, что мама родила.

А когда ей истина открылась,
с той же пылкой нежностью она
в полное безлюдье удалилась,
сорок лет в пустыне провела.

Ее тень в полях за Иорданом
до сих пор встречают, говорят,
в полдень, когда дремлет козье стадо,
пастухам являлся ее взгляд.

Слаще он, чем финик йерихонский,
карий, и с лучистым ободком.
Его видеть – как смотреть на солнце,
все плывет и светится кругом.

Группа "Мегаполис"

МОЛИТВА
Запах лампад, отовсюду с икон незнакомые строгие лица,
Сбоку прилавок, старушка считает рубли…
Боже, прости меня, я никогда не умел ни просить, ни молиться,
Шёл по делам – ноги сами сюда привели...
Да и о чём же просить тебя,
Ты мне и так уже дал всё, что нужно –
Кормит работа, надежны любовь и друзья…
Вот если б только всегда был достоин я
Этой любви, этой дружбы,
Впрочем, наверно, уж это - забота моя.
Просто спасибо тебе и за горькую быль, и за сладкую небыль,
Свежесть рассвета, вечернюю тихую грусть…
Вот бы ещё прожить век свой
Не только лишь ради насущного хлеба,
Впрочем, пожалуй, и с этим я сам разберусь.
Боже… да что там… я – чадо твоё, неразумное, полуслепое,
Зыбкий листок, незадутое пламя свечи…
Сделай же так, чтоб всегда был я
Честен с тобою, с людьми и с собою,
И – не оставь, сохрани, вразуми, научи…
А. Бердзенишвили

Маяковскому - 120 лет.
Ни к чему юбилейный елей, а просто захотелось перечитать.


Выл ветер и не знал о ком,
вселяя в сердце дрожь нам.
Путем шла баба с молоком,
шла железнодорожным.

А ровно в семь, по форме,
несясь во весь карьер с Оки,
сверкнув за семафорами, —
взлетает курьерский.

Была бы баба ранена,
зря выло сто свистков ревмя, —
но шел мужик с бараниной
и дал понять ей во́время.

Ушла направо баба,
ушел налево поезд.
Каб не мужик, тогда бы
разрезало по пояс.

Уже исчез за звезды дым,
мужик и баба скрылись.
Мы дань герою воздадим,
над буднями воскрылясь.

Хоть из народной гущи,
а спас средь бела дня.
Да здравствует торгующий
бараниной средняк!

Да светит солнце в темноте!
Горите, звезды, ночью!
Да здравствуют и те, и те —
и все иные прочие!

[1923]

Владимир Маяковский
[НЕОКОНЧЕННОЕ]

I

Любит? не любит? Я руки ломаю
и пальцы разбрасываю разломавши
так рвут загадав и пускают по маю
венчики встречных ромашек
Пускай седины обнаруживает стрижка и бритье
Пусть серебро годов вызванивает уймою
надеюсь верую вовеки не придет
ко мне позорное благоразумие

II

Уже второй
должно быть ты легла
А может быть
и у тебя такое
Я не спешу
и молниями телеграмм
мне незачем
тебя
будить и беспокоить

III

море уходит вспять
море уходит спать
Как говорят инцидент исперчен
любовная лодка разбилась о быт
С тобой мы в расчете
И не к чему перечень
взаимных болей бед и обид.

IV

Уже второй должно быть ты легла
В ночи Млечпуть серебряной Окою
Я не спешу и молниями телеграмм
Мне незачем тебя будить и беспокоить
как говорят инцидент исперчен
любовная лодка разбилась о быт
С тобой мы в расчете и не к чему перечень
взаимных болей бед и обид
Ты посмотри какая в мире тишь
Ночь обложила небо звездной данью
в такие вот часы встаешь и говоришь
векам истории и мирозданью

п.с. печатается без знаков препинания,
как в записной книжке Маяковского

Шесть монахинь

Воздев
печеные
картошки личек,
черней,
чем негр,
не видавший бань,
шестеро благочестивейших католичек
влезло
на борт
парохода "Эспань".
И сзади
и спереди
ровней, чем веревка.
Шали,
как с гвоздика,
с плеч висят,
а лица
обвила
белейшая гофрировка,
как в пасху
гофрируют
ножки поросят.
Пусть заполнится годами
жизни квота -
стоит
только
вспомнить это диво,
раздирает
рот
зевота
шире Мексиканского залива.
Трезвые,
чистые,
как раствор борной,
вместе,
эскадроном, садятся есть.
Пообедав, сообща
скрываются в уборной.
Одна зевнула -
зевают шесть.
Вместо известных
симметричных мест,
где у женщин выпуклость, -
у этих выем:
в одной выемке -
серебряный крест,
в другой - медали
со Львом
и с Пием.
Продрав глазенки
раньше, чем можно, -
в раю
(у_ж_о!)
отоспятся лишек, -
оркестром без дирижера
шесть дорожных
вынимают
евангелишек.
Придешь ночью -
сидят и бормочут.
Рассвет в розы -
бормочут, стервозы!
И днем,
и ночью, и в утра, и в полдни
сидят
и бормочут,
дуры господни.
Если ж
день
чуть-чуть
помрачнеет с виду,
сойдут в кабину,
12 галош
наденут вместе
и снова выйдут,
и снова
идет
елейный скулёж.
Мне б
язык испанский!
Я б спросил, взъяренный:
- Ангелицы,
попросту
ответ поэту дайте -
если
люди вы,
то кто ж
тогда
вор_о_ны?
А если
вы вороны,
почему вы не летаете?
Агитпропщики!
не лезьте вон из кожи.
Весь земной
обревизуйте шар.
Самый
замечательный безбожник
не придумает
кощунственнее шарж!
Радуйся, распятый Иисусе,
не слезай
с гвоздей своей доски,
а вторично явишься -
с_ю_д_а
не суйся -
всё равно:
повесишься с тоски!

[1925]