Форум "В Керчи"

Сказка о медведице
Саша Бест
Открываю двери избы бревенчатой.
Ноги словно спутали цепким вереском.
«Что ж, удивлена столь нежданной встречею.
Коль пришла – не стой на пороге девица»

А у ведьмы старой пол выстлан шкурами.
Солнце бьет сквозь щели, и пахнет травами.
Говорит ведунья с улыбкой хмурою:
«Кем ты, дочка, в сердце так сильно ранена?»

Лес, играя с ветром, качает соснами.
Ведьма месит тесто из солнца вешнего
«Мой совет тебе – погорюй до осени,
А зима позволит тебе утешиться»

«Ну, а есть ли способ, чтоб не терпела я?
Чтобы боль несносную - как отрезало.
Я боюсь - не сдюжу, грех тяжкий сделаю.
Я устала плакать. Душа истерзана.»

Ведьма вмиг осунулась, чуть поморщилась:
«Есть, конечно, способ – от древних слышала…
Раньше род людской так попроще был:
Душу в грош не ставили только пришлые.

Знаешь Рощу Павших, где небо светится?
Этот свет всем тварям волшебным нравится.
Подари там сердце лесной медведице.
Пусть себе потешится, поиграется.

И не нужно знать, чем игра закончится.
Что тебе за дело до сердца чуждого?
И почто нам, смертным, играть в пророчества,
Коль сама Судьба расплетает кружево?

Лучше б не ходила ты той дорогою.
Вам, влюбленным, лишь погрустить, да свыкнуться.
Коли просишь чуда - не требуй многого,
Помни: здесь – аукнется, там – откликнется»

Но решилась я. И, задумав, сделала.
Чувства каменели, а слезы капали.
Грозная медведица заревела и
Нежно обняла мое сердце лапами.

А без сердца вмиг – голова, как пьяная.
Нынче боль его мне терпеть не хочется.
Пусть себе колотится, окаянное,
В страшной пасти зверя смиренно скорчившись.

В голове моей так легко, восторженно.
В Роще Павших ласково небо светится.
Только слышал люд - на тропе нехоженой
В горе безутешном ревет медведица.

16.10.15

Сказка про ведмедиков
Саша Бест
Помнишь, Боже, когда ты был очень маленьким,
Тогда ведмеди зимою носили валенки.
Тогда наш огромный Мир был размером с вишенку,
В ней пчелы, посовещавшись, придумали мед.
Помнишь, Боже, тогда этот Мир был солнечным.
Тогда все фрукты, особенно яблоки, были сочными,
И если ты съешь одно - так навитаминишься
На сотни тыщ миллионов ночей вперед.

Помнишь, Боже, тогда я был тоже маленьким.
Мне мама зимой надевала ушанку и валенки.
И я представлял себя бурым смешным ведмедиком:
Требовал меда и тыкался носом в сугроб.
Помнишь, Боже, как лес разливался песнями.
День был насыщенно-длинным, а воды пресными,
И если мы след чей невольно в лесу приметили,
Спорили долго - кто шастал здесь слон или крот.

Знаешь, Боже, сейчас мы заметно выросли.
Все тайные тайны раскрыты, а клады вырыты.
Мир наш как одуванчик сорвали-сдунули
Дети детей, что однажды устали мечтать.
Нынче, Боже, ведмеди не носят валенки,
И мир стал огромным, в душе оставаясь маленьким.
И сейчас говорят, мол, что люди, тебя придумали
Но мы ведь с тобою знаем, что это не так.

И когда все они постареют, я стану маленьким.
Я напялю свою ушанку, надену валенки.
И уеду в дремучий лес к озорным ведмедикам.
Там пчелы, посовещавшись, придумают мед.
И мы с тобой, Боже, медок разольем по кружечкам.
И, точно как в детстве, от чувств голова закружится.
И мир необъятный любовью своей засветится
На сотни тыщ миллионов ночей вперед.

02.04.14

НЕ ОТРЕКАЮТСЯ ЛЮБЯ...

Не отрекаются любя.
Ведь жизнь кончается не завтра.
Я перестану ждать тебя,
а ты придешь совсем внезапно.
А ты придешь, когда темно,
когда в стекло ударит вьюга,
когда припомнишь, как давно
не согревали мы друг друга.
И так захочешь теплоты,
не полюбившейся когда-то,
что переждать не сможешь ты
трех человек у автомата.
И будет, как назло, ползти
трамвай, метро, не знаю что там.
И вьюга заметет пути
на дальних подступах к воротам...
А в доме будет грусть и тишь,
хрип счетчика и шорох книжки,
когда ты в двери постучишь,
взбежав наверх без передышки.
За это можно все отдать,
и до того я в это верю,
что трудно мне тебя не ждать,
весь день не отходя от двери.

Вероника Тушнова.

мне нравится, как это стихотворение исполняют...

Ты моя мелодия,
Я твой преданный Орфей…
Дни, что нами пройдены,
Помнят свет нежности твоей.

Всё, как дым, растаяло,
Голос твой теряется вдали…
Что тебя заставило
Забыть мелодию любви?

Ты моё сомнение,
Тайна долгого пути…
Сквозь дожди осенние
Слышу я горькое «прости».

Зорь прощальных зарево.
Голос твой теряется вдали…
Что тебя заставило
Предать мелодию любви?

Ты моё призвание,
Песня, ставшая судьбой…
Боль забвенья раннего
Знал Орфей, преданный тобой.

Стань моей Вселенною,
Смолкнувшие струны оживи.
Сердцу вдохновенному
Верни мелодию любви!

Так дымно, что в зеркале нет отраженья
И даже напротив не видно лица,
И пары успели устать от круженья...
И всё-таки я допою до конца!

Все нужные ноты давно
сыграли,
Сгорело, погасло вино
в бокале,
Минутный порыв говорить
пропал...
Нет, лучше мне молча допить
бокал...

Полгода не балует солнцем погода,
И души застыли под коркою льда,
И, видно, напрасно я жду ледохода,
И память не может согреть в холода.

Все нужные ноты давно
сыграли,
Сгорело, погасло вино
в бокале,
Минутный порыв говорить
пропал...
Нет, лучше мне молча допить
бокал...

В оркестре играют устало, сбиваясь,
Смыкается круг — не порвать мне кольца...
Спокойно! Мне лучше уйти улыбаясь...
И всё-таки я допою до конца!

Все нужные ноты давно
сыграли,
Сгорело, погасло вино
в бокале,
Тусклей, равнодушней оскал
зеркал...
И лучше мне молча допить
бокал!
Бокал!

В.Высоцкий

Нежнее нежного
Лицо твое,
Белее белого
Твоя рука,
От мира целого
Ты далека,
И все твое -
От неизбежного.

От неизбежного
Твоя печаль,
И пальцы рук
Неостывающих,
И тихий звук
Неунывающих
Речей,
И даль
Твоих очей.

Осип Мандельштам

ШИПОВНИК


И мальчиком, и дядечкой — нельзя:
кусаю губы, потому что знаю,
что — вот она! — не первая весна
и не последняя… а так, очередная…

Я — сбрасываю кожу, как змея,
я — как крапива, прожигаю платье,
но то, что щас шипит в твоих объятьях,
кричит и жжется — разве это я?

Нет, в том шиповнике, что цвёл до издыханья,
до черноты, до угля — у забора
я до сих пор стою как тот невзрачный мальчик
за пять минут — до счастья и позора.

Ну что ж поделать, если не совпавший
ни там, ни здесь — со мной, по крайней мере —
ты пах моей щекой, моей мужской рубашкой
ещё до всех моих стихотворений.

— За всё про всё одна лишь просьба есть:
за то, что мы не были и не будем —
люби меня таким, каким я есть,
таким–каким–я–нет — меня другие любят.

…Я не надеюсь, ни с одним из вас
ни там, ни здесь совпасть, — но в это лето
мне кажется, что кто–то любит нас,
имперских, взрослых, солнечных, раздетых.

Из душного цветочного огня
он нас прижмёт к себе, а мы — ему ответим…
Ещё я знаю, что на целом свете,
уже лет десять, больше нет тебя.

Только что ж мне так тошно
в моём ослепительном сне —
по колено в песке, на участке из солнца и пыли —
знать, что всех схоронили, устроили в этой земле
(и тебя, в том числе), а меня почему–то забыли

…ты мне приснилась постаревшей,
какой–то жёлтой, неуверенной в себе,
и всё, что есть во мне мужского, содрогнулось
от жалости и нелюбви к тебе.

Однако, всё это — значенья не имело,
по крайней мере,
по сравненью с тем — как ты,
с каким–то детским вызовом сидела —
на самом краешке куриной слепоты…

Но я не выдержал — свою мужскую муку,
и вот тогда — из солнечного сна —
ты — старой девочкой, безвременной старухой,
ты так внимательно взглянула — на меня.

Но все сама отлично понимая,
ты поперхнулась собственной судьбой —
и засмеялась — вечно молодая —
над нашей пошлостью и трусостью мужской.

…Мой сон прошёл, но я не просыпался,
и снилось мне, что я плыву во сне,
как и положено мужчине, содрогаясь
от отвращенья — к самому себе.

Надеюсь, верю, знаю — непременно
настанет день, когда при свете дня,
с таким же ласковым, бесстыжим сожаленьем
один из вас — посмотрит на меня

и станет мне так ясно и понятно,
что всё, что есть, — не стыд, не пыль, не прах,
а только — розовые голубые пятна
в моих смеющихся — еще живых — глазах.

Кс.Р. и Е.Р.



В тот год, когда мы жили на земле
(и никогда об этом не жалели),
на черной, круглой, выспренной — в апреле
ты почему–то думал обо мне.

Как раз мать–мачеха так дымно зацвела,
и в длинных сумерках я вышел из машины
( она была чужая, но была!)…
…И в этот год, и в этот синий час —
(как водится со мной: в последний раз )
мне снова захотелось быть — любимым.

Но я растер на пыльные ладони
весь это первый, мокрый, лживый цвет:
того, что надо мне, — того на свете нет,
но я хочу, чтоб ты меня — запомнил…

— Ведь это я, я десять раз на дню,
катавший пальцами, как мякиш или глину,
одну большую мысль, что я тебя люблю,
(хоть эта мысль мне — невыносима),
стою сейчас — в куриной слепоте
(я, понимавший все так медленно, но ясно)
в протертых джинсах,
не в своем уме.

…в тот год, когда мы жили на земле —
на этой подлой, подлой, но — прекрасной.