Форум "В Керчи"

МАРТ ВЕЛИКОДУШНЫЙ
У отворенных
у ворот лесных,
откуда пахнет сыростью,
где звуки
стекают по стволам,
стоит лесник,
и у него —
мои глаза и руки.
А лесу платья старые тесны.
Лесник качается
на качкой кочке
и все старается
не прозевать весны
и первенца принять
у первой почки.
Он наклоняется — помочь готов,
он вслушивается,
лесник тревожный,
как надрывается среди стволов
какой-то стебелек
неосторожный.
Давайте же не будем обижать
сосновых бабок и еловых внучек,
пока они
друг друга учат,
как под открытым небом
март рожать!
Все снова выстроить — нелегкий срок,
как зиму выстоять, хоть и знакома...
И почве выстрелить
свой стебелек,
как рамы выставить хозяйке дома...

...Лес не кончается.
И под его рукой
лесник качается,
как лист послушный...
Зачем отчаиваться,
мой дорогой?
Март намечается
великодушный!

Булат Окуджава

Как стыдно одному ходить в кинотеатры
без друга, без подруги, без жены,
где так сеансы все коротковаты
и так их ожидания длинны!
Как стыдно —
в нервной замкнутой войне
с насмешливостью парочек в фойе
жевать, краснея, в уголке пирожное,
как будто что-то в этом есть порочное…
Мы,
одиночества стесняясь,
от тоски
бросаемся в какие-то компании,
и дружб никчемных обязательства кабальные
преследуют до гробовой доски.
Компании нелепо образуются —
в одних все пьют да пьют,
не образумятся.
В других все заняты лишь тряпками и девками,
а в третьих —
вроде спорами идейными,
но приглядишься —
те же в них черты…
Разнообразные формы суеты!
То та,
то эта шумная компания…
Из скольких я успел удрать —
не счесть!
Уже как будто в новом был капкане я,
но вырвался,
на нем оставив шерсть.
Я вырвался!
Ты спереди, пустынная
свобода…
А на черта ты нужна!
Ты милая,
но ты же и постылая,
как нелюбимая и верная жена.
А ты, любимая?
Как поживаешь ты?
Избавилась ли ты от суеты;
И чьи сейчас глаза твои раскосые
и плечи твои белые роскошные?
Ты думаешь, что я, наверно, мщу,
что я сейчас в такси куда-то мчу,
но если я и мчу,
то где мне высадиться?
Ведь все равно мне от тебя не высвободиться!
Со мною женщины в себя уходят,
чувствуя,
что мне они сейчас такие чуждые.
На их коленях головой лежу,
но я не им —
тебе принадлежу…
А вот недавно был я у одной
в невзрачном домике на улице Сенной.
Пальто повесил я на жалкие рога.
Под однобокой елкой
с лампочками тускленькими,
посвечивая беленькими туфельками,
сидела женщина,
как девочка, строга.
Мне было так легко разрешено
приехать,
что я был самоуверен
и слишком упоенно современен —
я не цветы привез ей,
а вино.
Но оказалось все —
куда сложней…
Она молчала,
и совсем сиротски
две капельки прозрачных —
две сережки
мерцали в мочках розовых у ней.
И, как больная, глядя так невнятно
И, поднявши тело детское свое,
сказала глухо:
«Уходи…
Не надо…
Я вижу —
ты не мой,
а ты — ее…»
Меня любила девочка одна
с повадками мальчишескими дикими,
с летящей челкой
и глазами-льдинками,
от страха
и от нежности бледна.
В Крыму мы были.
Ночью шла гроза,
и девочка
под молниею магнийной
шептала мне:
«Мой маленький!
Мой маленький!» —
ладонью закрывая мне глаза.
Вокруг все было жутко
и торжественно,
и гром,
и моря стон глухонемой,
и вдруг она,
полна прозренья женского,
мне закричала:
«Ты не мой!
Не мой!»
Прощай, любимая!
Я твой
угрюмо,
верно,
и одиночество —
всех верностей верней.
Пусть на губах моих не тает вечно
прощальный снег от варежки твоей.
Спасибо женщинам,
прекрасным и неверным,
за то,
что это было все мгновенным,
за то,
что их «прощай!» —
не «до свиданья!»,
за то,
что, в лживости так царственно горды,
даруют нам блаженные страданья
и одиночества прекрасные плоды.

Все как будто шло своим путем,
Медленно и верно:
Усиех в делах, семья и дом
Лечили раненые нервы,
Не будили звездные дожди
Моего воображения,
И превратились виражи
В плавное скольжение.

Скажи, откуда ты взялась,
Моя нечаянная радость,

Несвоевременная страсть,
Горькая, а сладость?
Нарушив мой земной покой,
Ты от какой отбилась стаи,
И что мне делать с тобой такой,
Я не знаю.

Вздрогнул, как от выстрела, мой дом,
Стены закачало,
Когда в окно твоим крылом
Счастье постучало.
Понимал ли дом, что он теперь
Для меня стал тесен,
Оставив незакрытой дверь
И окон не завесив.

Скажи, откуда ты взялась
И опоздать не испугалась,
Моя неведомая страсть,

Моя нечаянная радость,
Нарушив мой земной покой,
Ты от какой отбилась стаи,
И что мне делать с тобой такой,
Я не знаю.

Мой уютный замок из песка
Стал как будто ниже,
И заменили облака
Рухнувшую крышу.
Ты смотрела, как под крышей той
Разгорались страсти"
Сказав, что на беде чужой
Мы не построим счастья.

Да я бы мог, конечно, отпустить
Тебя, но это не поможет
Чужому горю, ведь простить
Меня мой дом уже не сможет,
Расстаться можно и любя,
Боль рассосется понемногу,
Но только, обманув себя,
Мы обмануть не сможем Бога.

Скажи, откуда ты взялась'?!!
Нарушив мой земной покой,
Ты от какой отбилась стаи
И что мне делать с тобой такой'?
Не знаю!..

Вы толпе дайте зрелищ и хлеба,
Так решил миром правящий Рим,
И для власти народ не проблема,
Если сыт он и пьяный от игр.

Ведь плебеи подобные сброду,
Знают только животный инстинкт –
Хлеба им, и холодную воду,
И для счастья заполненный цирк.

Горсть сестерциев - высший подарок,
Битва воинов, травля зверей,
И парады у мраморных арок.
Где толпу создают из людей.

Раздают пролетариям крохи,
Вечный праздник с огнем и вином,
А в ответ восхищенные вздохи,
И сенатор под новым седлом.

Заполняется людом арена,
Здесь бесплатно и кровь и песок,
Гладиатор, актер, Мельпомена –
Удовольствия сладкий кусок.

Пусть война для добычи и славы
Легион призовет за моря,
Для живых будут деньги и лавры,
Ну, а мертвым могилы в полях.

Зато встретит с триумфом столица:
Бравых воинов – горе рабов,
Полководца везет колесница…
Снова праздник для слабых умов.

Раздавай серебро и подачки,
Если хочешь иметь «голоса»,
Ведь плебеи подобны собачке,
Лают дружно, коль миска пуста.

Не бывать бунтам, козням, интригам,
Не мечтать им как жить без цепей,
Путь в костер чуждым мыслям и книгам,
Когда кормят с руки как зверей.

С сытым брюхом доступно искусство,
Только так, чтоб другой умирал,
Здесь должно быть плебейское буйство.
И кровавый, но яркий финал.

Скачут кони в азарте по кругу.
В этом зрелище полный экстаз.
Поднимает приветственно руку –
Император, что мыслит за вас.

Так цвело государство веками,
Рабской милости полные рты,
Ведь толпа хороша дураками,
А других, пожирают пусть львы.

Этот принцип проверен надежно,
И сегодня все также, как в старь,
Псами травят нас также безбожно,
Ну, а правду, вершит государь.

В цирк бредут опьяненные толпы,
Куском хлеба достигнута власть.
И для оргий есть пышные формы,
И правители тешатся в сласть.

Веселый ветер гонит лед,
А ночь весенняя — бледна,
Всю ночь стоять бы напролет
У озаренного окна.

Глядеть на волны и гранит,
И слышать этот смутный гром,
И видеть небо, что сквозит
То синевой, то серебром.

О сердце, бейся волнам в лад,
Тревогой вешнею гори...
Луны серебряный закат
Сменяют отблески зари.

Летят и тают тени птиц
За крепость — в сумрак заревой.
И все светлее тонкий шпиц
Над дымно-розовой Невой.

Георгий Иванов