Форум "В Керчи"

Николай Семёнович Тихонов

Сентябрь

Едва плеснет в реке плотва,
Листва прошелестит едва,
Как будто дальний голос твой
Заговорил с листвой.

И тоньше листья, чем вчера,
И суше трав пучок,
И стали смуглы вечера,
Твоих смуглее щек.

И мрак вошел в ночей кольцо
Неотвратимо прост,
Как будто мне закрыл лицо
Весь мрак твоих волос.

Николай Алексеевич Заболоцкий

Сентябрь

Сыплет дождик большие горошины,
Рвется ветер, и даль нечиста.
Закрывается тополь взъерошенный
Серебристой изнанкой листа.

Но взгляни: сквозь отверстие облака,
Как сквозь арку из каменных плит,
В это царство тумана и морока
Первый луч, пробиваясь, летит.

Значит, даль не навек занавешена
Облаками, и, значит, не зря,
Словно девушка, вспыхнув, орешина
Засияла в конце сентября.

Вот теперь, живописец, выхватывай
Кисть за кистью, и на полотне
Золотой, как огонь, и гранатовой
Нарисуй эту девушку мне.

Нарисуй, словно деревце, зыбкую
Молодую царевну в венце
С беспокойно скользящей улыбкою
На заплаканном юном лице.

Осень - это волшебно

Снова проснутся силы,
Кажется, всех стихий.
Осень — это красиво…
Осень — это стихи…
Сказочные… О грустном…
Грустные о простом…
А под ногами хруст их
Или тревожный стон.
Тоненький, еле слышный,
Да и не всем ушам.
Осень — шаги по крышам.
Осень — это душа.
Вроде и знаешь — вечна,
А в календарь глядишь.
Я тороплюсь по встречной
В буйную её тишь.
Я выдыхаю город
В райский её покой.
Осень — небрежный холод
И утонченный зной.
Шарфик снимаешь с шеи
И всё поёт внутри.
Осень — это волшебно!!!
Что мне ни говори…

Анна Тукина

Арсений Александрович Тарковский


Перед листопадом

Все разошлись. На прощанье осталась
Оторопь жёлтой листвы за окном,
Вот и осталась мне самая малость
Шороха осени в доме моём.

Выпало лето холодной иголкой
Из онемелой руки тишины
И запропало в потёмках за полкой,
За штукатуркой мышиной стены.

Если считаться начнём, я не вправе
Даже на этот пожар за окном.
Верно, ещё рассыпается гравий
Под осторожным её каблуком.

Там, в заоконном тревожном покое,
Вне моего бытия и жилья,
В жёлтом, и синем, и красном - на что ей
Память моя? Что ей память моя?

Борис Леонидович Пастернак

Бабье лето

Лист смородины груб и матерчат.
В доме хохот и стекла звенят,
В нем шинкуют, и квасят, и перчат,
И гвоздики кладут в маринад.
Лес забрасывает, как насмешник,
Этот шум на обрывистый склон,
Где сгоревший на солнце орешник
Словно жаром костра опален.
Здесь дорога спускается в балку,
Здесь и высохших старых коряг,
И лоскутницы осени жалко,
Все сметающей в этот овраг.
И того, что вселенная проще,
Чем иной полагает хитрец,
Что как в воду опущена роща,
Что приходит всему свой конец.

Что глазами бессмысленно хлопать,
Когда все пред тобой сожжено
И осенняя белая копоть
Паутиною тянет в окно.

Ход из сада в заборе проломан
И теряется в березняке.
В доме смех и хозяйственный гомон,
Тот же гомон и смех вдалеке.

Дмитрий Борисович Кедрин

Подмосковная осень

В Перово пришла подмосковная осень
С грибами, с рябиной, с ремонтами дач.
Ты больше, пиджак парусиновый сбросив,
Не ловишь ракеткою теннисный мяч.

Березки прозрачны, скворечники немы,
Утрами морозец хрустит по садам:
И дачница в город везет хризантемы,
И дачник увязывает чемодан.

На мокрых лугах зажелтелась морошка.
Охотник в прозрачном и гулком лесу,
По топкому дерну шагая сторожко,
Несет в ягдташе золотую лису.

Бутылка вина кисловата, как дрожжи.
Закурим, нальем и послушаем, как
Шумит элегический пушкинский дождик
И шаткую свечку колеблет сквозняк.

и раз,
два,
три —

наш венский вальс
в закрытой клетке лестницы.
в окне луна, значок levi's
на куртке твоей светится.

к губам губами, просто так,
как будто дело случая.
наш венский вальс, последний шаг:

и раз,
два,
три.

ты лучшая.

так мало
так мало осталось
с мертвым солнцем в обнимку беги по кустам земляники

а мне бы
а мне бы казалось
что нет никого совершеннее той женщины на фотоснимке

кому-то
кому-то и в радость
влюбляться по семь раз в неделю в других и не думать об этом

а мне бы
а мне бы казалось
что нет ничего совершеннее одного твоего силуэта

поездами и самолетами,
в одиночестве и попутками,
и с бумажником, и без паспорта
хоть под зноем и хоть по льду.
я приеду в твой город, mon aimer,
даже если там ливни сутками,
+11, ветер, пасмурно —
я до двери твоей дойду.
ты откроешь в пижаме, тапочках.

// — я... пройду?
— проходи, конечно же.
ты промокоший до нитки, господи,
заходи, я поставлю чай. //

каберне и тюльпаны в пальчики
этой самой чудесной женщине
я вложу и, влюбленный до смерти,
прошепчу тебе:

— я скучал.

я ставлю точку
.
она закончит
меня, ведь я — это просто текст,
пусть и вобравший рыданья громче
любого, кто его смог прочесть.
он не блестит, как покрытый лаком,
не близок к богу, как серафим.
моим словам бы надрывно плакать
не в ритм, размер и без всяких рифм.
а сам с любого угла обзора —
оболтус, пьяница, лимита.
в моей избе слишком много сора,
и я не помню, как выметать.
а сам — цветок, что нещадно сорван
и брошен в кучу сухой травы.
в моих текстах слишком много мертвых,
что притягательно для живых.
в стихах все борются за идею,
будто бы преподу на зачет,
а я пишу ей стихи, надеясь
увидеть, что она их прочтет.
смотрю сквозь строки, срывая кожу,
на вас глазами больного пса.

я написал обо всем, что можно.
о чем еще мне теперь писать?